class="p">Последние кадры ”Спящего принца” отсняли в середине ноября. Поразительно, что после многочисленных пересмотров графика картина была готова намного раньше срока. Мерилин наконец смогла расслабиться и казалась живым воплощением простодушной невинности, кротости и очарования. Она сказала съемочной группе: ”Надеюсь, вы все извините меня. Это была не моя вина. Я очень плохо себя чувствовала во время съемок, пожалуйста, пожалуйста, не держите на меня зла. И, конечно, они простили ее, потому что сердиться на это дитя природы было так же невозможно, как невозможно обижаться на бабочку, которая вдруг с неистовой яростью устремляется в полет. И все же работа с ней обернулась для Оливье тяжелым испытанием, которое ему не хотелось бы повторить. Один лишь Билли Уайлдер решился во второй раз снимать фильм с Монро в главной роли, в связи с чем он говорил: «Гильдии кинорежиссеров следует наградить меня за это ”Пурпурным сердцем”».
Американцы, финансировавшие постановку, отказались от первоначального названия, поскольку оно не отражало участия Мерилин, а в слове “спящий” заключался, с их точки зрения, негативный оттенок. Фильм переименовали в “Принца и хористку” (“Смахивает на столетний мьюзикл с Бетти Грейбл”, — ворчал Оливье). После гала-премьеры, состоявшейся в середине 1957 года в нью-йоркском “Радио-Сити мюзик-холл”, картина получила весьма хвалебные отклики по обе стороны Атлантики. Фильм не имел коммерческого успеха, в основном, пожалуй, из-за слабого сюжета, но, бесспорно, обладал и стилем, и обаянием. Игру Оливье признали безупречной, его режиссуру — талантливой и исполненной тонкого вкуса. Что же касается своенравной Мерилин, то она выглядела настолько убедительно и неотразимо, что невозможно было догадаться о душевных муках, ценой которых это достигалось; и снова она излучала с экрана ей одной присущую притягательную силу, неудачно названную “зовом плоти”. За исполнение роли в “Принце и хористке” она получила свою единственную сколько-нибудь значительную награду — статуэтку “Давид Донателло" из Италии.
Через пять лет, снявшись всего в трех фильмах после ”Принца и хористки”, Мерилин — урожденная Норма Джин — ушла из жизни неуравновешенной и трагической жертвой создавшего ее Голливуда. Ей было тридцать шесть лет. Голливуду она оставила колоссальный комплекс вины. Высказывание Оливье, назвавшего ее “жертвой шумной рекламы и сенсации… которую эксплуатировали сверх всякой меры”, сочувственно цитировалось повсюду в США.
“Сэр Ларри и я являемся членами особого клуба — режиссеров Мерилин Монро, — говорит Джошуа Логан. — Вряд ли кому-либо из нас суждено узнать, какая непреодолимая сила бросала ее с экрана прямо в объятия зрительного зала, в то время как ее самым блестящим партнерам никогда не удавалось добиться ничего подобного. Сэр Лоренс совершил множество чудес, но она была чудом, к которому он не имел никакого отношения”.
Глава 21
“КОМЕДИАНТ”
На закате своей блистательной артистической карьеры Спенсер Трейси больше всего сожалел о том, что ему так и не удалось сняться вместе с Оливье — самым любимым его актером. Они едва не встретились в нескольких картинах (например, в “Нюрнбергском процессе”), но всякий раз или тому, или другому приходилось отказываться от предложения. Великолепная возможность соединить колосса театра и выдающегося артиста кино возникла в феврале 1957 года, когда супруги Оливье прилетели в Лос-Анджелес для переговоров о фильме “Отдельные столики”, который собирался снимать триумвират в составе Хекта, Хилла и Ланкастера. Предполагалось, что сэр Лоренс поставит картину и сыграет одну из главных ролей, однако в конце концов он ответил отказом — не согласившись, как говорили, с изменениями, внесенными в пьесу Рэттигана для ее экранизации. Трейси, впрочем, утверждал, что переговоры сорвались по совсем иной причине:
“Ларри пригласил меня сниматься в этой картине. “А Берт Ланкастер не потребует эту роль?” — спросил я у него. “Нет,— отвечал Ларри, — он согласен, чтобы ее играли вы”. Мы отметили это событие, и Оливье улетели домой. Дома их ждал звонок из Голливуда. Ланкастер все-таки решил взять роль себе. “Или она достанется Трейси, или мы оба не будем сниматься”, — заявил Ларри. Но Ланкастер стоял на своем. Вечером Ларри позвонил мне. “Старик, — сказал он, — мы получили отставку”. “Будете знать, как просить за меня”, — ответил я”».
Отказ от участия в “Отдельных столиках” обошелся Оливье примерно в 300 тысяч долларов. Сразу же вслед за этим он дал согласие на исполнение главной роли в новой современной пьесе меньше чем за 50 фунтов в неделю. Тем самым Оливье лишний раз доказал, что он человек твердых художественных принципов, неподвластных коммерческим соблазнам. Однако скромный гонорар поражал меньше, чем выбор пьесы — очередного вызывающего сочинения двадцатисемилетнего Джона Осборна, о котором говорили тогда везде и всюду, прозвав его “сердитым молодым человеком” из-за яростных излияний антигероя “Оглянись во гневе”. Так возник творческий альянс, еще более невероятный, но, без сомнения, и более значительный, чем союз Оливье и Мерилин Монро. На этот раз король сцены протягивал руку молодому радикалу, с чьим именем восстание против истэблишмента ассоциировалось теснее всего.
Отголоски этого восстания можно было услышать и до того, как недовольный всем и вся Джимми Портер обрушился на общество, лишенное души. Но лишь постановка “Оглянись во гневе” вызвала по-настоящему широкий резонанс, впервые заговорив на таком остром, точном и страстном языке и угадав настроение целого поколения настолько верно, что “сердитый молодой человек” из броского журналистского ярлыка сделался предметом поклонения. По существу, с этого началось и возрождение английской драмы, так как после успеха “Оглянись во гневе” множество писателей, до сих пор отдававших предпочтение роману, отважились сочинять пьесы. Конечно, в бунтующей молодежи, с нескрываемым вызовом выражающей старшим свое возмущение, не было ничего особенно нового. Во всяком поколении находились чем-либо примечательные сердитые молодые люди. Скорее всего, оглушительная премьера “Оглянись во гневе” в мае 1956 года вызвала не большее потрясение, чем “Водоворот” Коуарда в 20-е годы.
Но разница все-таки была. Юные интеллектуалы, пересматривавшие систему ценностей между мировыми войнами, были в основном плоть от плоти истэблишмента — отпрыски правящих классов, благородно добивавшиеся социальной справедливости для отверженных. Теперь отверженные могли сами за себя постоять. Они возвестили о новом поколении демократической интеллигенции, которая вышла главным образом из низших слоев “среднего класса” и выросла на подачках слегка усовершенствованного государственного образования. Заботы у них были разные, но враг общий — так называемый истэблишмент, все винтики “системы”, столь успешно сохранявшей богатство, власть и влияние в руках привилегированного меньшинства.
Люди с консервативным взглядом на общественную иерархию не понимали, как сэр Лоренс, выпускник закрытой школы, офицер и джентльмен, член элитарных клубов, титулованный актер, словом, само воплощение истэблишмента, может связываться
