рыбой. И сиговая икра, и малосол, пелядь, жаренная на палочке у костра, вареные рыбьи пупки, печень, рыбные пирожки и котлеты и даже строганина среди лета — все тут было.
Но пора ехать домой — их ждут свои дела.
Катер, на котором они возвращались, безжалостно резал носом зеркальную гладь Енисея. И Ямбе, и Пуйне сидели молча, каждый думал о своем, переполненный впечатлениями от гостевания, встреч с земляками, от увиденного, услышанного.
— Хы, — перебил молчание старик. — Хы-хы. А помнишь, старуха, как ты по «Спидоле» пела?
— Рассказывали…
— Ха, так это в самом деле ты так меня ценишь или только по радио?..
— Не знаю… Отстань.
— Нет, ты скажи, правда?
— Забыл, как я за тебя замуж выходила — не силком же? — нашла спасительную фразу Пуйне, лишь бы старик отвязался от нее, отстал.
* * *
Родители Пуйне и Ямбе тоже были рыбаками, Пяси жили в те времена далеко, в верховьях Варк-яхи (Медвежьей речки), а семья Тэседо совсем в другой стороне — на речке Пелядке.
Может, Ямбе никогда бы не встретил свою Пуйне, может, на другой бы его женили, да родители их с молодости знакомы были, друг к другу гостевать заезжали. Пуйнин отец, Шали, три раза был у Пяси в гостях — ему что, оленье стадо у Шали хорошее. Отец же Ямбе, Тимофей Пяся, всего один раз добрался до своего друга Шали и то на чужих, нанятых им оленях.
Из гостей Тимофей привез важенку с двухгодовалым теленком.
Очень доволен был, всем об этом то и дело рассказывал, хвастался. А что он, пеший рыбак, подарит другу, хорошему Тэседо? Оленей у него нет, а через год-два ему по традиции за подарок так и так расплачиваться надо? Об этом много думал Тимка Пяся.
Помогли Тимофею его мастеровые руки. Взял он небольшой, острый топор и в лесок направился. Там подолгу выбирал деревья, присматривался, вымерял и потом принимался рубить. Так Пяся ходил туда дня три. Наконец, принес на себе к чуму заготовки для мужских ездовых нарт.
«Леса там у них, в низовьях, нет, — рассуждал Тимошка, — нартами они бедствуют, для Шали это будет лучшим подарком».
Другой раз Пяся смастерил нарядные, легкие, просторные нарты с кошевкой — для жены Шали.
А когда в третий раз Тэседо приезжал, Тимофей дал ему в руки легонький, без единого сучка, с наконечником из мамонтовой кости хорей. Так что Тимофей Пяся должником не был.
В одну из встреч родители Пуйне и Ямбе и сговорились женить своих детей. Но как Пясе ехать свататься, на чем? Это его и мучило. Может, здесь, у себя, девчонку присмотреть для Ямбе — проще и дешевле. Но породниться с оленным человеком Тэседо очень ему, Тимке, хотелось. К тому же, его друг Шали согласился получать плату за дочь частями, не сразу. Как Пясе не ценить такую доброту? Словом, нанял он в долг — обещал отработать — упряжку, сын же поехал на выращенной отцом четверке бычков. Быть сватом Тимофей попросил старика Икси, родственника жены, у которого была своя упряжка оленей. Отправились они вниз по Енисею.
Ямбе всю дорогу думал, какая она, Пуйне, свататься к которой они едут, не передумал ли старик Шали, чего доброго. Ямбе теперь все дни неотступно только и думал о ней. Говорят, она, как дождевая капля, свисающая с шеста чума, — белолицая, справненькая, с двумя тугими косами за спиной, шьет хорошо и тихая-тихая, скромная. А если вдруг девка не захочет с безоленным человеком жить? Говорят, мать ее тоже из зажиточных…
Как только прибыли ездоки на место, Ямбе с отцом, привязав по обычаю свои упряжки у чума Шали, долго сидели на улице, на своих нартах, в ожидании, пока Икси, уже вошедший в чум, закончит обряд сватовства.
Долго не было старика. Может, он все еще стоит в дверях, опершись на свой резной посох, специально прихваченный для таких церемоний, может, не соглашаются Шали с женой? А может, Икси красноречие свое потерял — как знать?
Тут из чума, закутанная с головой в шаль, выскочила женщина, по всему видать, молодая и умчалась в соседний чум.
— Она, — Тимофей толкнул плечом сына, — Пуйне это. Принято, чтобы невеста не слышала разговоры о ее цене во время сватовства…
Наконец Икси вышел, помахал своим спутникам правой рукой, приглашая в чум. Значит, сватовство принято.
Уже кипело мясо в медных котлах, уже жена Шали чистила огромного чира, готов был ароматный чай.
Тимофей Пяся подумал тогда, садясь рядом со своим другом Шали на оленью постель: «Ведь не стали бы и за стол приглашать, и разговоры продолжать, если б у Тэседо были другие, «худые» для семьи Пяся намерения, если б они намеревались отказать… Значит, Икса сделал уже «начало — надо хорошо его одарить, как только домой вернемся». Сватовство продолжалось.
— Какой у тебя, Шали, ум есть насчет места жительства твоей дочери в будущем? — задал вопрос Икси, приступая к главному. — Далеко ли ты ее хочешь отправить? С каким родом думаешь породниться, или ты еще никакой ум об этом не держишь?
— Кхе, — громко кашлянул Шали. — О женщине никто точно не знает, где, в каких краях ей предстоит завтра жить…
Некоторое время оба молчали. Сердце Ямбе учащенно билось от нетерпения. Сидят мужики за столом, едят строганину, чай пьют, много не говорят — серьезный разговор их волнует.
Но вот сват снова свой голос пробует: «В наших краях мастеровые люди живут — два раза топором стукнут по дереву — и нарта готова. Не успеешь за губу щепотку табака положить — вот тебе хорей. Готовые нарты друг на друге, еще не пользованные, в тундре стоят, как беремя сушняка для топлива. Легкие, как пух, быстрые, как ветер, крепкие, как железо, нарты. Из костей мамонтовых, лосиных, оленьих все, что хочешь, умеют наши люди мастеровые. Даже пасти на песцов и то у нас не простые — резные. А лодки какие — даже русские их у нас покупают».
Долго слушали старика Икси. Шали только
