“Если мы признaем Верна писателем, то придется его и великим писателем признать. <...> Чтобы понять место Жюля Верна, сравним его с другим великим писателем — с Агатой Кристи. Ей было пятнадцать лет, когда (в 1905 году) умер Верн, и тридцать, когда она опубликовала свой первый роман — с Гераклом... пардон, Эркюлем Пуаро. Вот уж кто во всем противоположен Верну! У Кристи нет ни фантастики, ни ошибок. Самый жанр ее не нов. Эдгар По и Артур Конан Дойль проложили ей путь.
У нее есть характеры (у Верна — только куклы), и какие! Она — психолог. Она вся целиком погружена в традиционное. Ее наблюдения над обществом, людьми и природой изумительны; в них она ни Прусту, ни Толстому не уступит. Она, конечно, и писала-то ради этих наблюдений, утонченных, выверенных; для нее самой детективные сюжеты — кость, брошенная черни. Сходится она с Верном только в одном — в народном отклике. Тут тоже — миллионы читателей, а слава вообще небывалая. Переведена на сто языков; где нашли столько?! И все-таки Жюль Верн, весь состоящий из нелепостей, — выше. Не потому, что он первопроходец, а Кристи — эпигонка, совсем нет, а потому, что лучшее детективное произведение прижато к земле потолком, пусть хоть лепным, в то время как над приключенческим романом простирается бездонное небо”.
См. также: Михаил Горелик, “Марш энтузиаста” — “Новый мир”, 2008, № 8.
Ирина Костерина. Публичность приватных дневников: об идентичности в блогах Рунета. — “Неприкосновенный запас”, 2008, № 3 (59).
“Мифы о конструировании и придумывании себе псевдоличностей в блогосфере, кажется, развенчаны окончательно: люди не хотят пользоваться тем преимуществом, которое воспевали раньше обитатели Сети, — анонимностью и возможностью примерить на себя другую социальную маску. Теории виртуальной идентичности оказались несостоятельными, так как не смогли объяснить и описать самого феномена виртуальной личности ввиду его полного слияния с личностью реальной. Попытки описать „виртуальную идентичность” привели к обнаружению того, что правила, по которым она конструируется, довольно схожи с теми, что существуют в офлайне”.
Леонид Костюков. Сужение смысла. О книге Михаила Айзенберга “Переход на летнее время”. — “ПОЛИТ.РУ”, 2008, 2 сентября <http://www.polit.ru>.
“<...> если поэзию с долей условности разделить на авторское высказывание в стихах и собственно поэзию, то Айзенберг — собственно поэзия. Если на песенные тексты и собственно поэзию, то Айзенберг опять остается с собственно поэзией. И так далее — если отшелушивать все труднее проговариваемые боковые смыслы, Айзенберг неизменно и твердо стремится в самое ядро. И в итоге практически олицетворяет самую-самую поэзию, поэзию в наиболее узком значении слова”.
“Если исходить из того, что цель поэзии — утешать, не обманывая (формулировка Сергея Гандлевского со ссылкой на восточных классиков), Михаил Айзенберг никогда не обманывает, но далеко не всегда утешает”.
Сергей Круглов. “Манчестер Юнайтед” победил “Челси” и пил из призового кубка кровь побежденных. — “Литературное приложение”, [Радио “Свобода”], № 4, 2008, 24 июля <http://www.svobodanews.ru/special/specials/appendix.html>.
Тогда, раньше — это были совсем другие времена.
Это был другой футбол.
Выходили, как казаки в Париж, дивились на чужаков, на басурманские имена,
Клялись перед строем, за Родину выдавали гол.
Теперь — все друг друга знают в лицо,
В мужской пот, в глаза, в негритянскую биографию, в рейтинг аукционной цены,
Братски красиво рвут ближнему горло, крушат колени, сердце, плюсну, яйцо
На полях звездной войны.
...................................................................................................................
Родился в 1967 году. Поэт, автор четырех книг. Живет в Минусинске Красноярского края. С 1998 года — священник РПЦ, служит в Спасском соборе г. Минусинска. Ведет блог: http://kruglov-s-g.livejournal.com
См. его стихи также: “Литературная учеба”, 2008, № 4 <http://lych.ru>.
Дмитрий Кузьмин. “Иначе надо просто расстреливать лишних!” Издатель, критик и литературтрегер о литературной иерархии, Интернете и поп-поэзии. Беседу вела Варвара Бабицкая. — “ OpenSpace ”, 2008, 8 сентября <http://www.openspace.ru>.
“<...> так исторически сложилось, что для русской литературы журнал — в некотором роде приоритетная форма существования. При том что в большинстве случаев это совершенно инерционная вещь, то есть играет роль только оболочка: некоторое количество текстов, которые собираются под одной обложкой с некоторой периодичностью. И при этом совершенно выхолощена содержательная сторона этого явления. По идее эти тексты должны между собой быть чем-то сущностным объединены, а в большинстве наших журналов непонятно, почему именно эти тексты под этой обложкой. Но первоначальная инерция, заданная такой формой во времена едва ли не Карамзина, оказалась настолько сильной, что все равно журнал остается системообразующим типом институции для отечественной словесности”.
“Я полагаю, что искусство вообще, литература в частности, а поэзия в еще большей частности, — это служба познания и понимания. <...> Обязательное условие — это прорыв за границу уже понятого, уже познанного и уже освоенного. В любой точке. <...> во многих случаях даже внутри профессионального сообщества отрабатывается обратная идея — о том, что художник, и поэт в частности, производит объекты, каждый из которых должен обладать определенным набором свойств. Если совсем вульгаризировать — что у стиха должна быть рифма, а рифма бывает такая или эдакая. Широта этого канона может быть различной, но сам этот подход — производство объектов с заранее известными свойствами — фундаментально противоположная концептуальная рамка, с которой я веду непримиримую борьбу. И которая, в свою очередь, ведет не менее непримиримую борьбу со мной”.
Культура и медиа. — “Иностранная литература”, 2008, № 9 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
Круглый стол (МГУ, 21 октября 2007). Говорит Борис Дубин (Левада-Центр):
“Я наталкиваюсь на такие формы словесности, которые вообще не предусматривают идею иерархии, классики, традиции. Вот свежий пример: существует турецкая немецкоязычная литература в Германии. Это не турецкий и не немецкий, это социолект, на котором говорят турки в Германии. Он обозначен отрицательным, с точки зрения немца, названием — „язык чужака”. Эта словесность не собирается встраиваться в немецкую. Это литература без традиций. Она не попадает в школы. Она существует как сеть для своих. Литература сегодня не отсылает нас к воображаемым сообществам, она прямо создает тип сообщества, который состоит из читателей этой литературы”.
Говорит Татьяна Венедиктова (МГУ): “XIX век был веком великих критиков, которые чтили авторов, но тайно были уверены в своем над ними превосходстве. Литература, учил один из них, Мэтью Арнольд, толкует жизнь, учит истине и добру, дает образцы духовного равновесия, возвышая над низшими (эмоциональными, тем более телесными) реакциями. Отсюда представление о „подлинном” художественном произведении как о прекрасном объекте, в отношении которого законны прежде всего умственные, герменевтические реакции и которому должна быть поэтому присуща некоторая благородная холодность. То в эстетике, что связано с непосредственным чувственным опытом, ссылается „вниз”, к восприятию популярного сенсационного чтива, а возвышается — связанное с оценкой, заданием нравственной и эстетической иерархии, внутреннего канона. Эта система приоритетов сохраняется, кстати, и в ХХ веке как основа для различения литературы „серьезной” и „несерьезной”, достойной внимания (с точки зрения элиты, „экспертов по культуре”) — и недостойной”.
Владимир Личутин. Год девяносто третий. Роман. — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2008, № 9, 10.
“Похохатывал на кухне Бондаренко, блестя очками, его распирало от счастья, что их не догнали, не обротали вязками, не оковали браслетами, как Анпилова. Постоянно вздыхал Нефедов, понурясь, болезненно морщился, его донимала астма:
— Где-то в Москве жена. Переживает. Что с ней? Она же ничего не знает про меня…
Вдруг сообщили по телевизору:
— Арестован Проханов!..
— Гого-го! — заливался Бондаренко. — Слышь, Проханчик, они тебя сцапали, а ты тут…
— Тут моя тень...
— Может, и тень, но она ест и пьет, — смеялся Бондаренко. — Нет, я им так просто не дамся. Я не свинья, чтобы самому на убой... Заберемся поглубже в лес, выроем землянку, Личутка харч будет носить…”
