теткой. Лето выдалось нежарким, и вода в Муолаанъярви оставалась холодной, но развлечений девчонкам хватало и помимо купания. Лес, рыбалка, до которой Илиада была всегда охоча, соседские дети, никого не напрягающая помощь тетке по огороду и по дому. Калевале за лето еще требовалось подтянуть немецкий, отношения с которым у нее складывались очень…
– Я же древняя как ихтиозавр, – сказала Илиада Михайловна, размешивая сахар в чашке. – Жизнь у меня была длинной, одних только мужей – пять штук, но воспоминания о том июне – самые лучшие… Лето, каникулы, белые ночи. Сплошная «Голубая чашка» Гайдара…
О том, что началась война, в Йокикюля узнали только вечером двадцать второго июня. Тетка переполошилась, но всех успокоил председатель совхоза, твердо заявивший, что врага отобьют. Скоро и малой кровью отбить не получилось, новости с фронтов становились тревожней, нескольким мужчинам из деревни пришли повестки с указанием явиться в райвоенкомат, но жизнь в Йокикюля продолжалась и была размеренной, как в обычные дни. Ни сестры, ни их тетка тогда не знали, что родители пытаются всеми правдами и неправдами выехать из Казахстана по перегруженной железной дороге, чтобы добраться до Ленинграда.
– Девятого июля, по сводкам Совинформбюро, немцы вышли к Пскову. А через день финны начали, как они потом ее назвали, «войну-продолжение». Боевые действия велись пока только в Карелии, но тут стало не до шуток. Все понимали, что враг у самых ворот…
Официально эвакуацию не начинали, а бежать в Ленинград по своему почину татарам и костромчанам было не к кому. Глядя на соседей, осталась и тетка с двумя племянницами. Отступавшая Красная Армия ожесточенно сражалась в Карелии, неся серьезные потери, но это происходило далеко. Война пряталась от жителей Йокикюля, только лица у всех стали хмурыми и осунувшимися от тревоги. У всех, кроме детей, которые как ни в чем не бывало занимались летними делами и играми, к которым добавился теперь еще «бой с фашистами».
И настоящую войну они тоже увидели первыми.
– …В субботу, двенадцатого июля, как сейчас помню, мы с Калькой и с другими ребятами с утра двинули на рыбалку. Место, где рыбачили, называлось Ламмаслахти, Овечий залив по-нашему. От остального озера его огораживало несколько маленьких островков, на которые мы в хорошую погоду плавали на лодке. Ближе к обеду, когда успели наловить по полтора десятка окушков, клев прекратился. Мы побросали удочки, сбились в ватагу и сидели, лениво решая, стоит ли лезть в воду, или сегодня слишком холодно и пасмурно для купания. И тут услышали гул в небе. Это был самолет. Обычно они пролетали над Йокикюля высоко, но в тот день шум двигателей был отчетливым, почти осязаемым и сбивчивым, будто старый дед раскашлялся. Мы завертели головами, а потом наш семилетний сосед, татарин Рафик, закричал пронзительно-пронзительно: «Смотрите! Смотрите! Вон они!» И мы увидели их над противоположным берегом озера. Большой и громоздкий даже с земли самолет со звездами на фюзеляже, и над ним – маленький, почему-то раскрашенный под тигра истребитель с голубой свастикой в белом круге. Советский самолет летел на высоте, может быть, пятнадцатиэтажного дома, продолжая кашлять одним из двигателей. А финн, обогнав его сверху, развернулся и дал по нему длинную пулеметную очередь. Несмотря на красные кресты…
– Санитарный? – спросил Тим.
– Санитарный, – кивнула Илиада Михайловна. – Наш самолет резко накренился, завалился набок и стал падать прямо в озеро. «Летчика убили!» – закричал Рафик. Мы потом узнали, что действительно в этой атаке погиб пилот…
– Их там два должно быть, – оторвался от молока Матрос. – Я в самолетах немного секу. Это, наверное, был военно-транспортный Ли-2. По сути дела, сделанный по лицензии американский «Дуглас»…
– Если честно, не знаю, – пожала плечами Илиада Михайловна. – Тебе виднее. Может, второй летчик погиб еще раньше… А мы тогда очень испугались. Сидели и смотрели, как самолет падает в озеро, и даже не думали о том, что нас тоже может накрыть взрывом или обломками. Самолет перелетел островки и рухнул в воду залива в метрах ста от нашего берега, финн сделал над ним круг, словно ждал, что сбитый самолет попробует подняться снова, и улетел за лес. А мы, сколько нас было, бросились в озеро, и никто уже не думал, что вода в нем холодная. Кто лучше, кто – похуже, но плавали все. Первой к месту падения самолета доплыла Калька, которая занималась плаванием в спортивной секции, вторым – Рафик, а потом и остальные. Там в масляных пятнах барахтался летчик, которому удалось выбраться из самолета. Увидев нас, он закричал: «Помогите, чертенята!» – и ушел под воду. Оказалось, он нырнул, чтобы достать из самолета кого-то из товарищей. Там и глубина всего-то метров пять, но дно илистое, воду взбаламутило падением, и ничего не было видно. В общем, не получилось больше никого спасти. Когда летчик вынырнул, он был почти без сознания. Чуть не задохнулся под водой. Мы ухватили его за одежду и стали грести к берегу. Держали сбитого летчика по очереди. На берегу он немного оклемался. Потом сидел, весь мокрый, у разожженного кем-то из нас костра и плакал. Помню, что все называл финнов чухонскими суками, потому что они расстреляли санитарный самолет, доставлявший на фронт медикаменты. А еще вспоминал их стюардессу – только почему-то называл ее буфетчицей – по имени Весна. Влюблен в нее, наверное, был. Сам он был радистом, а всего на самолете летело пятеро…
– Все правильно, – сказал Матрос, прикончив все молоко. – Два пилота, радист, бортмеханик и буфетчица.
– Четверо из экипажа погибли, а он остался. Все говорил, что уйдет в истребительную авиацию, чтобы отомстить за своих ребят. Потом Рафик за взрослыми сбегал, летчика увели в деревню, а часа через полтора за ним машина с офицером пришла. А когда летчик уходил в Йокикюля, он встал у костра, выпрямился по стойке «смирно», отдал нам, детям, честь и сказал: «Спасибо, ребятки! Старший сержант Алексей Затонов никогда не забудет вашей помощи и будет сражаться за вас тоже!» И улыбнулся, когда Рафик тоже отдал ему честь. Потом ушел… Так вот, – Илиада Михайловна отставила в сторону чашку и указала подбородком на слушавшего ее мальчика, – Тим похож на него как две капли воды. Только Затонову тогда лет двадцать пять или тридцать было.
Все повернулись и посмотрели на Тима.
– Поэтому я и говорю про Бенджамина Баттона.
– Ну… – смущаясь оттого, что встретился взглядом с Юлей, произнес Тим и осторожно спросил: – А что дальше было?
– Дальше? – на лице пожилой женщины появилась улыбка. – Дальше была война. Когда и немецкие, и финские войска стали приближаться,
