— Хватит, — решил он и взял ее на руки. В дверях он остановился, чтобы ее поцеловать.
— Тони и Полли! — сказал он. — Старая добрая фирма.
И он понес ее в гостиную, где, судя по звукам, достопочтенный Фредди Чок-Маршалл сел к роялю.
Французские каникулы
Перевод с английского Н. Трауберг
От автора
«Французские каникулы» немного меня удивляют. Обычно я прекрасно помню, как писалась каждая книга, — как пришел в голову замысел, и так далее, но тут я просто теряюсь. Написал я это в 1956 году, когда несколько лет жил в Резембурге, и в толк не возьму, почему в американской глуши мне захотелось, чтобы все происходило во Франции и в книге кишели французы. Вот в 1930–1935, когда я обитал неподалеку от Канн, учил язык в местной школе Берлица и читал романы Колетт,[86] или пьесы Куртелина,[87] или «Ви Паризьен», это было бы понятно.
Говорить я толком не научился, но читаю по-французски, а больше мне и не надо, поскольку на девяносто третьем году, никогда не покидая Лонг-Айленда, я вряд ли буду резво болтать с французом и сумею скрыть свои взгляды на карандаши.
Если верить моей учительнице, говорить, собственно, можно только о карандашах, которые у нас, во Франции, зовутся crayons. Она сообщила мне все, что я о них знаю.
"Le crayon est jaune", — говорил я. — "Le crayon est bleu", "Don-nez-moi le crayon de ma tante"[88] и много еще интересного. Если бы мне повстречался владелец карандашной фабрики, я бы очаровал его знаниями, но обычно карандаш в беседу не ввернешь, так что вскоре я это бросил и вернулся к нормальному бульканью и хрюканью иностранца, зажатого в угол чем-нибудь таким, галльским.
Лучше всего я помню, что кто-то написал о книге мерзкую рецензию в каком-то еженедельнике, а Ивлин Во[89] кинулся меня защищать и несколько месяцев терзал подлеца зубами и когтями. Я часто думаю, почему это случается так редко, ведь перебранка оживила бы прессу (видит Бог, она в том нуждается) и показала пострадавшему, что он на свете не один.
Прав ли тот рецензент? (Не Ивлин Во, а первый.) Очень может быть. Я, слава Богу, не могу найти у себя что-нибудь плохое. Другие могут, я — не могу. Когда я кончу роман, перепишу, отполирую где надо, мне легко, мне уютно, мне все нравится. Это чувствовал я и перечитывая «Каникулы». По-моему, Никола Жюль Сэн-Ксавье Опост, маркиз де Мофриньез, совсем не дурен. Да, конечно, кое-чем он обязан Куртелину, но и Шекспир с кого-то списывал. Быть может, мой Хрыч — не образец добродетели, но не всем же быть образцами. Нравится мне и мистер Клаттербак, хотя он слишком любит поесть.
Несколько слов о заглавии. Оно не оригинально, но всякий, кто пишет роман, где действие происходит во Франции, вправе так его назвать. Удивляюсь только, что американский издатель так все и оставил. У них просто какая-то болезнь, вечно меняют названия. Когда автобиографию «Теперь уже поздно» издали под заголовком «Какая удача!», Милн[90] сказал: «Такая уж у них привычка. Я думаю, клятва на верность (которую, так и вижу, дают без пиджака, держа в правой руке синий карандаш) кончается словами: «Торжественно обещаю менять любое название, каким бы оно удачным не было, заменяя его своим и подчеркивая, тем самым, все достоинство моей конторы и моей свободы».
По какой-то причине «Французских каникул» немало. Что ж, будем надеяться, что мои войдут в сотню лучших книг под этим названием.
П. Г. Вудхауз, 1973
Глава I
Если вы обрыщете с хорошей лупой тот кусочек штата Нью-Йорк, который зовется Лонг-Айлендом, вы найдете у Большой Южной бухты крохотное селеньице Бенсонбург.[91] Воздух там свеж, природа прекрасна, общество — смешанное. Одни — скажем, издатель Рассел Клаттербак — обитают на роскошных виллах, другие еле сводят концы с концами. Сестры Трент, дочери покойного Эдгара Трента, сводили эти концы на маленькой ферме, располагавшейся в долинке неподалеку от берега.
Я не надеюсь, что нынешним людям знакомо имя Трента. Он написал одну хорошую пьесу, «Братья-каменщики», и то довольно давно. Денег она приносила ровно столько, чтобы он мог хоть что-то оставить Кейт, Джо и Терри; и те, по совету Кейт, купили ферму, где стали разводить кур, а отчасти—и пчел. Джо подумывала об утках, но ее отговорили. Терри справедливо заметила, что на курах не наживешься, зато они и не воняют, как газовая труба, а Кейт прибавила, что человек в своем уме никогда бы не выдвинул такого предложения. Кейт была на несколько лет старше Джо и Терри и обращалась с ними, как с трудными детьми.
В тот знаменательный день Терри покормила кур и, устало глянув на пчел, отправилась на кухню, где Джо с холодной неприязнью раскладывала яйца по коробкам. Она была очень красива, даже лучше Терри, что немало. Они обе пошли в мать, а Кейт, напротив, в отца, чья сила таилась в уме, а не во внешней прелести.
— Ой, не могу! — сказала Джо. — Надо бы издать закон против этих яиц.
Терри сочувственно кивнула.
— Да-да. Это же только подумать! Молодые, возвышенные, стремящиеся к жизни, радости, любви — а что у нас есть? Яйца. Сколько ты разбила?
— Только два. Оба несвежие.
— От Хетти. Она их прячет.
— И не кудахчет, заметь!
— Да, знаю. Терпеть не могу сильных, молчаливых кур!
— А я — каких угодно. Только услышу «курица», и все, мне плохо. Питер хочет, чтобы я его звала Петушком. Его так в конторе прозвали. Ну, знаешь!
— Предложение делал?
— Да.
— Что ж ты тянешь? Он тебе нравится?
— Да, нравится. Очень. Но как с моими планами, а? Вдруг телевидение ее купит…
Речь шла о продаже отцовской пьесы. Кто-то памятливый вспомнил, что на Бродвее в свое время она шла с большим успехом, и теперь Питер Уимз из юридической фирмы «Келли, Дубинский, Уикс, Уимз и Бэссинджер» вел переговоры. Джо ожидала успеха, Терри — провала.
— Не купит, — сказала она. — Они ничего не покупают. Тамошние акулы — истинные садисты! Посверкают золотом перед вдовой и сиротой, крикнут: «Первое апреля!» — и привет. Это всем известно.
— Значит, ничего не выйдет?
— Естественно.
— М-да… Ну, спасибо, что утешила.
— Не за что. Рада служить. Так что брось ты свои замыслы, выходи за Питера. Он… Эй, что там? — Терри подошла к окну. — Машина какая-то.
— Наверное, кто-то подвез Кейт.
— Нет, вылезает человек. И в каком костюме! Да это же Питер…
— Питер! — подскочила Джо, рассыпая яйца. — Ты думаешь, это к добру?
— Вроде бы да. Вряд ли он проедет 85 миль просто так, ради шутки. Что ж, Ватсон, охота началась. Пошли, узнаем, в чем дело.
Питер вылез из машины. Он был солиден и серьезен, что явно предвещало будущий переход из младших партнеров в старшие. Однако при виде Джо он стал еще и румяным, а в его красивых глазах что-то засияло.
— О… э… здрасьте… — сказал он. — Еду вот в Истхемптон, думаю — дай загляну. Ой! — изменил он тему и сообщил, что его укусила пчела.
— Бог с ней, — заметила Джо. — Вы скажите, что нового? Терри не понравилась такая черствость. Она знала этих пчел. Поистине, кусают, как змии, и жалят, как скорпионы.[92]
— Ты бы все-таки помягче, моя душечка, — сказала она. — Человек при смерти.
— Да ничего, обойдется!
— Они кусают всех, кроме Кейт. Что поделаешь, сила личности!
— Так какие же новости? — не сдалась Джо. — НОВОСТИ какие?
Как истинный законовед, Питер хотел изложить дело медленно и плавно, но под давлением обстоятельств перешел к самой сути.
— Все в порядке. Сегодня купили.
— Слава тебе, Господи! — воскликнула Джо.
— О, счастье! — подхватила Терри. — О, радость! Значит, удалось?
— Конечно, я составлю формальное письмо, но так, знаете, проездом…
— Сколько же мы получим?
— Если вычесть юридические расходы…
— Ой! — испугалась Джо. — А не получится, как в «Холодном доме»?[93]
Питер с упреком на нее посмотрел.
— Я свел расходы к минимуму. Ради вас… и… э… ваших сестер.
— Так я и знала, Питер, — сердечно сказала Терри. — Спасибо вам большое. Какой вы молодец! Они-то хотели ободрать нас до костей, а вы не сдавались, как рыцарь, и пришлось им раскошелиться.
— Поначалу были некоторые разногласия, но их удалось уладить.
— По столу стучали?
— Так, раза два.
— То-то и оно. Вы молодец, Питер. Это мне в вас и нравится. Надежный человек. На чем же порешили?
— Каждая получает около двух тысяч. Джо посмотрела на Терри.
— Что ж, если сложимся — хватит.
— Вполне, — согласилась Терри. — Если бы оказалось больше, был бы соблазн их припрятать. А так — тратим, и спасибо!
Питер удивился.
— Тратите?
— Вы не согласны?
— Мне кажется, четыре тысячи — очень приличная сумма. Если собрать все яйца вместе…
