Я спервоначалу, как услышала пальбу, упала и сомлела. Лежу, а сама одним глазом гляжу. Только вижу, Силантия развязывают, потом ко мне подошли. Тут я встала. Они нас пытать стали, как мы к полякам попали, да кто мы, да куда, да откуда. Им-то мы все рассказали. Свели они нас в избу к себе, покормили, коня и повозку дали, а потом наистарший и сказал двум: «Проводите их на дорогу к Смоленску!» Ну, мы тут и приехали!»
А в Смоленске в это время в королевском лагере началась суматоха. Поход гетмана Жолкевского на Москву был объявлен, и полки гетмана и Струся стали быстро собираться. Ротмистр Добушинский назначил распродажу своего имущества и в один день продал все офицерам, остававшимся под Смоленском. Собранные деньги он зашил в пояс и надел его себе под жупан.
А товарищи его, паны Одынец и Кравец, поступили иначе. Они все свое добро собрали, увязали в переметные сумы, навьючили ими коней и послали в обоз со своими пахоликами.
Последнюю ночь они проводили в своей хате и по этому случаю созвали всех своих остававшихся в лагере приятелей и устроили пир. Захмелев, они спорили.
— Оставайтесь здесь киснуть! — говорили они. — Мы хоть кости расправим, москаля повидаем.
— Не бойсь, — отвечали офицеры короля и Потоцкого, — мы возьмем Смоленск, не малая слава. А там вам в помогу придем.
— В помогу! Мы вам Москву очистим.
— А уж очистим! — засмеялся Кравец, — там, говорят, что ни дом, то полная казна!
— И в Смоленске на нас хватит!
— Ну, давай Бог!
— Помоги и вам! Чокнемся.
И товарищи пили до зари. Когда же раздался звук горна, они все повскакали с мест, и ночной хмель вмиг слетел с них. Они быстро подвязали сабли, надели шапки и отправились. У крыльца с оседланными конями ждали их пахолики.
Полковник Струсь на вороном коне уже стоял во главе своей хоругви и смотрел, как съезжались остальные, принадлежавшие к его полку. Не велик был его полк — всего четыре хоругви, — но такого полка не было больше во всем королевском стане. Каждый воин был не раз испытан в битве, сам Струсь был безумен в отваге, и все в его полку стремились подражать ему.
Хоругвь пана Калиновского выстроилась и на рысях прошла мимо пана Струся. Следом за нею промчалась хоругвь старосты Брацлавского, а там казаки Балабанова, и все выстроились в ряды пред Струсем. Он, обнажив саблю, медленно объехал ряды, потом остановился и сказал:
— Ну, детки, опять в поход и опять москалей бить будем.» Чур у меня: сперва победить, а потом мордовать. Так-то! А начало над вами — гетман коронный, пан Жолкевский, а после него я, ваш полковник! Ну, с Богом!
— Виват! — закричали жолнеры.
Струсь выстроил свою хоругвь впереди и повел полк к королевской ставке, пред которой было большое поле. На нем уже стоял выровнявшийся полк гетмана, состоявший из семи хоругвей во главе с гетманской.
— Только и всего! — произнес Добушинский, окинув взглядом оба полка.
— А тебе чего еще? — ответил Одынец. — Тысячи полторы есть да пахоликов на три тысячи!
— Тсс! — пронеслось по рядам.
Из королевской ставки вышел король. Его окружили Потоцкие и Жолкевский, канцлер Сапега, ротмистры, и среди их блестящего вооружения в белых сутанах иезуиты с патером Мошинским во главе. Они вышли вперед и осенили крестом все войско. Король сел на коня, свита — тоже, и они объехали ряды.
— Панове! — важно сказал король. — Мы решили послать вас занять Москву к нашему приходу. Мы же возьмем Смоленск и придем к вам!
— Виват! — закричали поляки.
Король отъехал в сторону. Гетман Жолкевский подошел к нему, и король облобызал его. Гетман простился со всеми и стал во главе войска.
Ударили литавры, загремели горны, крики «Виват! Довидзенья!» огласили воздух; ряды всколыхнулись и, вея значками копий и хоругвей, двинулись в поход.
В эту же самую минуту в тылу подходившего войска появились Маремьяниха с Силантием. Оставив повозку, они подошли к самому королю, и их никто не заметил, потому что взоры всех были устремлены на уходящих.
— На смерть или на победу? — задумчиво сказал король.
— Пан гетман — отменный воин, — ответил Потоцкий.
— Но их так мало! А вы кто? — спросил король.
Маремьяниха стояла на коленях и, едва увидев обращенное к ней лицо короля, завыла в голос. Силантий с торжественной неподвижностью смотрел в лицо королю.
— Смилуйся, государь! — вопила Маремьяниха. — Изобидел нас твой холоп, разорил гнездо наше, боярина убил, боярышню полонил, нас сиротами бросил!
Король нахмурил брови.
— Что говорят эти люди? Кто они?
— Вероятно, русские, — ответил канцлер, — и с жалобой.
— Надо выслушать их. Найдите толмача!
Через минуту привели казака.
— Ну, говорите, что у вас? — спросил он.
Маремьяниха заголосила снова. Казак передал. Король улыбнулся, ему нравились такие подвиги храброго рыцарства. И все, видя улыбку короля, рассмеялись.
— Чего же они смеются? — с возмущением спросила Маремьяниха.
Казак сжал кулак и погрозил ей.
— А как звать того офицера? — спросил король.
— Пан Ходзевич!
Король стал припоминать.
— Это тот, который прибыл из Калуги от пана Сапеги, — напомнил Потоцкий, — вы послали его к Зборовскому.
— Так, так! — ответил король и, сказав казаку: — Объясни им! — повернулся и вошел в ставку.
Свита скрылась за ним. Офицеры разъехались. На широком поле остались Силантий с Маремьянихой да казак. Казак передал им слова короля.
— И все, и это — все? — вскочив, закричала Маремьяниха.
— Ну, а мне недосуг, — сказал казак и ушел.
— Песьи дети! — проворчал Силантий.
— Да быть того не может, постой! — Маремьяниха бросилась к королевской ставке и толкнула дверь.
— Прочь! — закричал вдруг появившийся воин. — Для чего здесь?
— Для чего, для чего! — передразнила его Маремьяниха. — Короля видеть хочу твоего.
— Нельзя! — И, повернув ее, как волчок, воин толкнул ее прямо в объятия Силантия.
— Разбойники! Оглашенные! — закричала Маремьяниха.
— Тише, старуха! — мрачно ответил Силантий. — Нешто не видишь, не найти нам тут правды. Ворон ворону глаз не выклюет!
— Пойдем на Москву, к нашему царю. Расскажем ему про обиды наши! — нашлась Маремьяниха.
— К царю так к царю, — мрачно согласился Силантий, и они пошли от королевской ставки.
А в этой самой Москве, куда так страстно стремились Маремьяниха и Силантий, надеясь там найти защиту своему делу, царило сильное волнение.
Было раннее утро, когда Захар Ляпунов, Телепнев и Андреев, исполняя приказ Прокопия Ляпунова, подъезжали к Москве.
— Что это? — с удивлением спросил Телепнев.
— Войско! Не видишь разве? Ишь сколько! — ответил Ляпунов.
Действительно, несчетное количество людей рядами выходило из московских ворот и, как саранча, закрывало собою дорогу.
— Не проехать нам! — сказал Андреев. — Остановимся!
Они огляделись. В стороне был постоялый двор.
— Вот и заедем! — указал Ляпунов.
Путники повернули коней, въехали во двор и, привязав коней к колоде, вошли в избу. Тут было пусто, только какой-то старец лежал на лавке, в углу избы сидел лохматый, в отрепьях, с гремящими веригами юродивый на корточках да у широкой печи стоял хозяин с работником.
— Чем жаловать? — спросил он новоприбывших.
— А пожалуй нам жбан чего-либо холодного — браги или меда, — сказал Ляпунов, садясь к столу.
— Не пить, не есть! Горе, горе всем! Крови сколько!.. Морем разлилась! — прокричал юродивый, и всем стало жутко.
— Это он про войско! — объяснил хозяин.
— Куда оно? — спросил Ляпунов.
— Кто ж вы такие и откуда, что до вас царская грамота не дошла? — удивленно спросил хозяин.
— Рязанские мы, — хмуро ответил Ляпунов, — и грамот Василия-душегуба не читаем!
— Тсс! — в испуге замахал на него руками хозяин. — Что говоришь? Али жизнь не дорога тебе?
— Так что же в грамоте? — перебил его Ляпунов.
— Дружину царь сзывал и помощь требовал, чтобы под Смоленск идти! Вишь, сколько собралось! Это — самые последние. Их сам Дмитрий Иванович Шуйский ведет и Делагардей с ним.
— Делагарди? Помирились, значит?
— За деньги помирятся.
— А деньги откуда?
— Со всей земли собрали! В Троицкую лавру послали, а там и отказали: самим, дескать, нужно. Так царь Василий стрельцов послал, все силой забрали. С икон убранство взяли, сосуды тоже.
— Окаянство! Гибель святотатцу! — вскрикнул юродивый.
— Говоришь, это — последние? — спросил Ляпунов. — А впереди кто?
— А там шесть тысяч детей боярских с князем Елецким да с Валуевым, а допрежь того Хованский ушел и немец Горн с полчищем. Слышь, они там здорово поляков оттрепали!
