Громкое урчание в животе вернуло ее мысли к Тупиковым воротам. Было раннее утро, и восходящее солнце обратило их трехэтажный свод в золотой мост. Игра солнца на косых песчаниковых плитах заставила Аш напрочь позабыть о голоде.
Протяни руку, госпожа.
Здесь так холодно, там тепло. Протяни.
Голоса вторглись в ее ум, как стая черных птиц. Аш сопротивлялась им, как всегда, но силы ее с каждым днем таяли. Бритвенное лезвие тьмы рассекло ее мысли и кромсало их, пока не оставило одну лишь тонкую линию света.
Аш очнулась. Солнце слепило глаза, вызывая тошноту, и боль сжимала лоб. Аш перекатилась на бок, и ее вырвало на снег. Вытирая рот, она забыла о трещине и поморщилась, задев свежий рубец. Солнце стояло уже высоко на юге. Полдень. Она потеряла целых четыре часа.
Аш в испуге села. «Ничего, — сказала она себе, — здесь меня никто не мог заметить».
Она сидела на плоской крыше полуразрушенной, заброшенной дубильни. Этот дом она обнаружила неделю назад, и с тех пор он стал ее излюбленным пристанищем. Около Тупиковых ворот было полно таких вот брошенных домов, но все они были заперты, чтобы перекрыть доступ бездомным. Окна дубильни тоже были забиты наглухо, а двери перегораживало столько цепей, что на целую тюрьму хватило бы, но часть крыши под тяжестью снега провалилась, а морозы и оттепели потрудились над стенами так, что войти не составляло труда.
Почти на всех городских домах крыши строились покатыми из-за обильных снегов, но кровлю дубильни сделали плоской — должно быть, в прежние времена здесь растягивали кожи для просушки. Колышки еще торчали кое-где, словно каменные сорняки.
Дом был не слишком высок, но его расположение в четверти лиги к северу от городской стены позволяло хорошо видеть Тупиковые ворота. Один их вид приносил Аш успокоение, но теперь, глядя на знакомые дома и пустынные улицы внизу, она понимала, что не рискнет прийти сюда снова. Голоса уже не впервые повергали ее в беспамятство, и это явно не последний раз. Они постоянно крепли... и научились овладевать ею не только во сне, но и наяву.
Четыре часа. Аш вздрогнула. А что, если бы она не очнулась вовсе? Если бы так и пролежала здесь целый день? Сколько часов на холоде способны уморить человека — а прошлой ночью стоял такой мороз, что слюна на зубах стыла.
Нечто среднее между рыданием и криком сорвалось с губ. Ее мучила жажда, но рот сводило от одной мысли о снеге. Она медленно поднялась на ноги и отряхнула плащ, стараясь не смотреть на себя, но выпирающие отовсюду кости так и лезли в глаза. Как ни странно, больше всего ее удручали груди. Всего две недели назад они были тяжелыми, круглыми и росли так быстро, что даже больно было, а теперь снова скукожились. Как будто ее тело возвращалось в детство, оставляя нетронутыми только лицо и руки.
Аш выпрямилась и повернулась лицом к ветру, втягивая ноздрями запахи города. От аромата дыма и жареного сала рот у нее наполнялся слюной. Ей ужасно хотелось есть. Деньги вышли еще пять дней назад, и она не могла больше ничего выручить, не продав плащ и сапоги. Ее одолевало желание стянуть что-нибудь с одной из жаровен на углу, где днем и ночью поджаривалась ветчина и колбаса из гусиных шкварок. Но из наблюдений за детьми, бывшими гораздо шустрее ее, она знала, что попасться будет еще хуже, чем терпеть голод. Поймав кого-то из ребятишек, уличный торговец поджаривал ему руку над своей жаровней. Увидев это впервые, Аш не могла понять, почему дети подвергают себя такой опасности. Теперь она знала. От запаха жареного сала и лука голодный ребенок просто лишался рассудка.
Аш прошлась немного, чтобы испытать, крепко ли она держится на ногах, и ее взор снова обратился к Тупиковым воротам. Там так спокойно — всего один стражник виден на башне, и решетка поднята. Через них должно быть нетрудно прошмыгнуть. Никто ее не узнает — это точно. Наблюдая за воротами несколько последних дней, Аш знала, что стража там не была усилена: она всегда видела только одного гвардейца, а в часы смены караула — двоих. Даже нищие и уличные торговцы всегда оставались одни и те же. Какая опасность может ждать ее там?
Голодная Аш подошла к самому краю крыши. Низ живота сводили легкие судороги — опять месячные настают, что ли? Надо идти к воротам прямо сейчас. Голоса могут вернуться в любое время, и она не знает, долго ли еще сможет с ними бороться и переживет ли новый приступ беспамятства. Вчера она провалилась во мрак на два часа, сегодня — на четыре.
Аш тряхнула головой. Теперь или никогда.
Приняв решение, она ощутила прилив нестойких, последних сил. Когда она выйдет за ворота и увидит место, где ее нашли, все переменится. Она сможет покинуть город и пойти, куда пожелает. Она умеет читать и писать — это везде пригодится. Возможно, она найдет себе место горничной у знатной дамы, компаньонки или даже писца. Или отправится на восток, в Монастырскую Башню на Совином Утесе, и попросит зеленых сестер дать ей убежище. Если бы только не зима... не этот холод, когда дыхание леденеет на лету.
Аш, запахнувшись в плащ, спустилась по шаткой лестнице дубильни. Она Аш Марка, найденыш, брошенная за Тупиковыми воротами умирать.
* * *
— Нет, парень, нам лучше войти через заднюю дверь. — Ангус ухмыльнулся — как всегда, когда хотел сделать что-то, не имеющее смысла. — Лошадям небольшой крюк вокруг стены только на пользу — не будут маяться коликами.
Райф знал, что спорить с ним бесполезно. За две недели их совместного путешествия он научился чуять дядюшкины увертки за версту. Ангус Лок редко выбирал прямую дорогу. «Как слепая ворона летит, раненая ползет, а дохлая гниет», — говорил он, объясняя этой поговоркой причудливые пути, которыми попадал из одного места в другое. Если им попадалась дорога, Ангус не ехал по ней. Если встречался мост, Ангус искал брод. Если они видели вдали городские ворота, Ангус качал головой.
— Трогай, юный Севранс. Если ты так и будешь пялиться на Морозные ворота, стража примет нас за полоумного и его дурака.
Райф не мог оторвать глаз от черного обледенелого свода западных ворот города Вениса. Они были вытесаны из целого ствола кровавого дерева, огромного, как собор. Очищенная от коры древесина блестела, как обсидиан. Резьба на своде густо обросла инеем, но в ней можно было различить все, что связано с Западом: заходящее солнце, леса кровавого дерева, Буревой Рубеж и Погибельное море. Райф за всю свою жизнь еще не видел такого дива — ничто в клановых землях не могло сравниться с ним.
Как только два дня назад впереди замаячила городская стена, Райфа пробрало холодком от волнения. Сливочно-белый камень Вениса отражал всякий падающий на него свет — солнечный, закатный, лунный и звездный — и каждый раз выглядел по-другому. Сейчас, при ярком свете позднего утра, высокие стены сверкали, как кованая сталь, и казалось, что город дышит, как живой. Дым стоял над ним, как дыхание, и земля под ногами вздрагивала, точно где-то глубоко внизу ворочался во сне дракон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
