Янка.
— Это нельзя, это записки Глеба… Вот, я нашел… Смотри, это письмо Еремы!
Янка включил фонарик. Прочитал. Сказал серьезно: — В самый раз. Вот его и пошлем. Только напишем еще…
У Янки в кармане оказался автоматический карандашик. Янка разложил листок на твердой шпале. Я светил, а он писал:
Мы посылаем вам искорку. Вам с ней будет лучше. Только охраняйте ее от врагов. Не верьте клоунам в масках и берегитесь гипсовых шпионов, они охотятся за искоркой. Вот Еремино письмо. Он хотел что-то рассказать, но не успел.
Янка и Гелька
Мы свернули из письма голубка. Такого, каких пускаем в школе на переменах (а иногда и не на переменах). Выпустили из ампулы искорку. Посадили ее на бумажный клюв. Крошечная галактика засветилась ярко-ярко, будто прощалась с нами.
— Пускать? — спросил Янка.
— Пускай.
Он встал и легонько толкнул голубка — в ту сторону, где все еще светлело над горизонтом небо и горел месяц. Голубок пошел легко и ровно. Последний раз мигнула нам искорка и вместе с голубком растворилась в темном воздухе.
— Долетит, — сказал Янка.
Я кивнул. И спросил:
— Пошли домой?
— Да…
Мы не стали заходить в вагон. Не потому, что страшно. Теперь-то бояться было нечего. Просто «Курятник» был для нас как дом, а прощаться с опустевшим домом всегда грустно. Лучше уж так… Хорошо, что вагоны не умеют думать и чувствовать. А то ему сейчас тоже было бы тоскливо. Мы уходим, а он смотрит вслед. Что он будет делать один? Стоять бесконечное время на пустых путях…
А почему на пустых? Что мы знаем про эту линию? А если оттуда, из бесконечности, вылетит на полной скорости поезд?
— Янка! А вдруг кто-нибудь врежется в вагон?
Мы быстро оглянулись.
Вагона не было.
Там, где он только что громоздился черным неровным кубом, не было ничего. Только рельсы да высокая трава рядом с ними.
— Не врежется… — прошептал Янка.
Я даже не удивился. Мало ли что может быть на границе разных пространств… Просто сделалось горько-горько. Понял я, что все кончилось.
Кончились вечера в «Курятнике», приключения, сказка про искорку, неуклюжая моя дружба с Юркой, тайна Глеба, опасности… Даже страха и опасности мне стало жаль.
— Пойдем… — прошептал я.
И мы пошли к недалеким огням Старогорска.
Шагать по шпалам было неудобно. Ступать на каждую — это слишком частый шаг, а через одну — широко. Я встал на рельс и двинулся по нему, как по канату. Ничего, можно идти. Главное, не думать все время про равновесие, оно само собой появится.
Янка тоже шел по рельсу.
Звезды были очень яркие, да и месяц за нашими спинами набирал силу. Можно было различать дорогу и друг друга. Я посмотрел на Янку, он на меня. Еремина куртка была теперь на Янке, и он в ней казался похожим на пингвина-канатоходца из цирка.
Я чуть-чуть улыбнулся. Янка сказал:
— Давай держаться за руки, будет легче идти.
— Давай.
В самом деле стало легче. Не так шатаешься, когда рука в руке. Янкины пальцы были теплые и очень тонкие. Но они были крепкие…
Так мы шли минут пятнадцать. А впрочем, кто знает? На часы я не смотрел: вдруг там опять какая-нибудь путаница. Тяжелая куртка часто сползала с Янкиного плеча, он ее поддергивал.
Я сказал:
— Мешает? Давай понесу.
— Да ничего… Она какая-то вся бумагой набитая. Все карманы.
— Я же говорю, это Глеб мне оставил.
— Гель… А дашь почитать?
Я усмехнулся:
— Ну… пожалуйста.
— А давай сейчас посмотрим…
— Зачем? — удивился я. — Не успеешь, что ли?
— Ну… так. Давай немножко глянем, а? Мне всегда было интересно, что он пишет, а спросить боялся. Там стихи?
— Да с чего ты взял?
Мы остановились. Я включил фонарик.
— Доставай.
Янка вытащил мятые свернутые листы. Серые, исчерканные.
— Да не то, — сказал я. — Это старые какие-то. В другом кармане возьми.
Но Янка придвинул мою руку с фонариком.
— Гель, смотри… Это Еремины чертежи. Это же Васька!
Я увидел какие-то линии, квадраты, а среди них — начерченную фигуру тонконогого роботенка. А потом, на других листах, его улыбающуюся квадратную голову с носом, похожим на рожок чайника. Руки, туловище…
— Гелька! — радостно сказал Янка. — Раз есть чертежи, можно сделать Ваську!
— Мы же не умеем.
— Научимся! Главное, что есть чертежи!
— А искорка? Ее-то нет.
— Гель… Разве мы не можем сделать вторую?
«А ведь правда же! — подумал я. — Мы же помним рецепт!»
Но тогда опять… Опять надо жить с оглядкой, бояться всяких клоунов и других непонятных врагов.
Но если прятаться от них, так и не поймешь, кто они такие! Не поймешь, зачем им нужна искорка и почему так легко разлетелся от удара барабанной палочки гипсовый дурак с веслом…
А он хорошо разлетелся!
Я засмеялся, вспомнив это. А потом честно сказал Янке:
— Страшновато.
— Из-за Клоуна?
— Из-за пальца. Я знаешь как боялся иголкой тыкать! А теперь опять…
— Я еще больше боялся.
— Ты?!
— Конечно. Ты все же сам проткнул, а я струсил… Ну, ничего.
— Как-нибудь, — согласился я.
— Зато будет Васька.
— Будет, — сказал я. И подумал, что ничего еще не кончено.
Мы затолкали чертежи в карман и опять пошли по рельсам. Каждый по своему. В одной руке я держал Янкину руку, а в другой сжимал Юркину монетку. И все время помнил, что где-то далеко от нас так же шагают Юрка и Глеб. И наверно, держат в ладонях голубка с искоркой. И помнят про нас.
— Гелька! — вдруг встревоженно сказал Янка. — А ведь нас всего двое!
— Ну и что?
— А капелек надо не меньше трех. Кто еще даст?
Я даже не задумался. Сразу мелькнула в памяти огненная рубашка и веселое лицо.
— Даст, — сказал я.
— Надо, чтобы надежный человек.
— Он надежный. Тот мальчик, что принес от Еремы письмо.
— А, ясно, — откликнулся Янка, и я понял, что он улыбнулся.
Но тут же он печально сказал:
— Нет, Гелька, ничего не получится.
— Почему?
— Ты же скоро уедешь в Ярксон.
Я не сразу ответил. Не так-то легко было ответить. Я вспомнил печальные мамины глаза и еще
