— Хорошая мысль, — хихикнул Надашди своим тенорком.
— Как вам будет угодно, — Феликс вновь склонился в поклоне. Она вдобавок умна и образованна! Как счастливы должны быть мужья таких женщин, как Александра Гелена Заславская, как Алжбета Батори! — Мы готовы служить вашим светлостям в любом качестве, которое вы изберете.
Крики страдальцев за спинами друзей сплелись в невероятное крещендо — Феликс увидел, как взгляд больших черных глаз Алжбеты поверх его головы становится томным, а ноздри графини раздуваются в экстазе. Ван Бролин склонил голову еще ниже, чтобы не мешать хозяйке Чахтиц получать удовольствие.
Продолжилась традиция, по которой в новых замках друзьям выдавали чистое белье и портянки после купания. К хорошим вестям следовало также отнести аппетитные ароматы, проникающие в расположенную поблизости от кухни коморку, где приютили Феликса и Габри. На этом хорошее исчерпалось, и начались менее приятные новости: провожатые специально показали им пыточную комнату в подвале и «кобылу», сколоченное из грубых досок сооружение с острым углом наверху, на которое сажали провинившихся слуг. Впивавшаяся между ног кромка делала пребывание на «кобыле» невыносимым уже в течение первого часа, а привязанные «верхом» на целые сутки, люди нередко становились калеками. Все это будничным голосом изложил сопровождавший друзей гайдук, сносно владевший немецким языком. На вопрос, зачем он все это рассказывает, гайдук ответил, что лишь в точности выполняет хозяйский приказ. Дескать, спросите хозяина сами, если он позволит.
Конечно, спрашивать никто никого не стал. Когда в обеденной зале, где собрались хозяева и немногочисленные гости, раздался голос графини Батори, повелевающей накормленным «студентам» приступить к обещанному рассказу, Габри Симонс встал и отвесил длинный поясной поклон.
— Щедрые и могущественные господа, — начал Габри по-латыни, — сегодня вы услышите чудесный и правдивый рассказ о путешествии на восток, в пределы Московского княжества. Это будет хроника бездомности, ибо что есть бастарды, как не дети, выросшие с обидой на отсутствие любви обоих родителей, лишенные отцовского крова?
Габри стоял у нижнего края широкого стола, и хозяева Чахтиц располагались на расстоянии не менее десятка туазов, на возвышении. Пожалуй, они должны были неплохо слышать, но многие из гостей тихо переговаривались, стучали кубками и обглоданными костями, звук жующих челюстей также отвлекал внимание, и Габри немного возвысил голос, глядя исключительно на графиню Алжбету. Она внимательно слушала, вертя ножку золоченого кубка длинными пальцами в перстнях. Платье из алой парчи изумительно сочеталось с черными волосами, убранными под сеточку из рубинов, стоимостью, как минимум, в деревню вместе со всеми крестьянами и домашним скотом.
— Я спрошу у вас, господа и дамы, когда начинается, и когда заканчивается путь человека? Возможно ли говорить о судьбе совсем молодого юноши, который не пережил на своем веку ни лишений, ни войны, не познал любовной горечи? Или наши судьбы не начинаются нами самими, и тогда мне придется взойти к тем временам, когда папа Климент VII еще не принял понтификат, а звался Джулио Медичи, будучи племянником известного всему миру Лоренцо Великолепного, герцога Флоренции, покровителя великого Леонардо да Винчи.
Свободно вылетающие изо рта рябого юноши имена знаменитых людей столетия привлекли внимание присутствующих. Хотя не все из них понимали латынь, но в зале будто бы стало тише — европейская глушь с пиететом внимала высоким речам, приобщаясь к величию и блеску истории.
— Джулио, будущий папа римский, вступил в греховную связь с темнокожей женщиной, дав жизнь Алессандро Медичи, следующему флорентийскому герцогу. Вся Европа знала этого жестокого темноликого владыку, который под конец короткой жизни стал супругом внебрачной дочери нашего общего великого императора Карла Пятого. У них не было своих детей, но Алессандро, через год после свадьбы сраженный рукой наемного убийцы, оставил молодой вдове Маргарите совсем юную внебрачную дочь, которую та воспитала в Нижних Землях, будучи, волей своего брата, короля Филиппа II Габсбурга, полновластной наместницей.
Феликс увидел, как Ференц Надашди кивает, будто хищная птица клюет, своим острым носом. Понимает ли он все, что говорит Габри? Сумасшедший мальчишка! Алжбета Батори точно понимала, по-прежнему играя кубком, который время от времени наполнял слуга.
— Я говорил о бездомности, господа и дамы, об уделе незаконнорожденных детей, пусть даже отпрысков великих родителей. Темнокожая воспитанница Маргариты была нефритовой звездой брюссельского двора, и в нее влюбился граф Горн, знаменитый адмирал флота, происходящий из знатнейшего дома Монморанси. Как это часто бывает, их любовь осуществилась прежде, чем было получено августейшее согласие на брак, и плодом этого союза явился мальчик, названный…
Габри сделал паузу, поднял глаза к потолку. Прибью сукина сына, решил Феликс, едва не спрятавшийся при этих словах под стол для гайдуков, пажей и музыкантов. Большие глаза графини Батори остановились на нем.
— Мальчика назвали Филопон, в честь одного из отцов церкви, как вам, без сомнения, известно.
Судя по скучающим взглядам большинства гостей, имя Иоанна Грамматика из Александрии вовсе ничего никому здесь не сказало, но Габри, нимало не смущаясь, продолжал:
— Когда король прислал в Нижние Земли герцога Альбу, отец Филопона, благородный Филипп де Монморанси, граф Горн, расстался с жизнью на эшафоте в 28 лет, и его возлюбленная также не пережила этой чудовищной трагедии. Маргарита, к тому времени уже герцогиня Пармская, покинула Нижние Земли, увозя сироту, который оказался весьма способным к языкам и отличался любовью к учебе.
Погоди у меня, думал Феликс, пряча глаза и от волнения набивая живот кровянкой с гречневой кашей и местными сосисками, чрезвычайно вкусными. Обожди, я живого места не оставлю на твоей тощей заднице!
— Заглянув к своим габсбургским родственникам в Вену, Маргарита Пармская оставила юношу при императорском дворе, где он был включен в состав посольства к Московскому великому князю, которого некоторые называют, в честь кесаря Византийской империи, ныне погибшей, царем. Вместе с ним поехал и его близкий друг, сведущий в языке московитов, сын бежавшего от царской опалы боярина. — Габри еще раз поклонился, чтобы понимающие латынь слушатели смогли сообразить, о ком идет речь. — Вероятно, вы знаете, что посольство возглавляли Даниил Принц из Бухау и Ганс фон Просек, и целью его было согласие московского царя на избрание эрцгерцога Эрнста, сына покойного императора Максимилиана II, на польский престол. Как вы знаете, ключи от Вавеля находятся не в Москве, посольство императора было составлено из уважаемых и верных людей, однако не из первых вельмож Венского двора, что имеет огромное значение в дипломатии. Ныне престол Польско-Литовского королевства занял достойнейший дядя присутствующей здесь графини Стефан Баторий.
С этими словами Габри склонился едва ли не до самого пола, покрытого речным тростником, издающим приятный свежий запах. Алжбета Батори согласно прикрыла глаза, потом опять распахнула их черные озера, окаймленные длинными ресницами.
— В задачу посольства, помимо переговоров о судьбе польской короны, входил сбор всевозможных сведений о загадочной Московии, ее укладе и нравах, о личности тамошнего государя по имени Иван из дома Рюриковичей, правящего русскими землями испокон веков. Пока фон Просек и фон Бухау вели переговоры в московском Кремле, менее заметные члены посольства занимались сбором сведений о положении дел Московского княжества. Задачей было выведать, сколько пушек отливают московиты и сколько лошадей отбирается под седло для армейских нужд, сколь долго способно хозяйство Московии кормить стотысячное войско, и какую часть из этих вооруженных сил формируют превосходные рейтары, которые, вопреки указам императора и польского короля, проникают, соблазненные высоким жалованьем и обещанием земель, крестьян и почестей, на службу царю Ивану.
Габри перевел дыхание, подставил пустой кубок проходящему слуге, чтобы тот наполнил его напитком из вареных слив и груш с добавлением меда, очень вкусным, к слову сказать. Феликс понял, что его друг избрал весьма неглупую нить рассказа, чтобы подчеркнуть их высокий и необычный статус. В самом деле, лазутчики сюзерена самих чахтицких господ, возвращающиеся после важной миссии на востоке, связанные узами привязанности не с кем-нибудь, а с семейством пармского герцога, одним из влиятельнейших имперских родов, это, право, не те люди, которым следовало демонстрировать «кобылу» в чахтицком подземелье.
— Возможно, вам, живущим ближе к пределам Московии, уже давно было известно многое из того, что покажется странным и необъяснимым в пределах земель просвещенной Европы. Например, удивительная покорность знатнейших московитов, которым время от времени царь велит являть своих девственных дочерей на, так называемые, «смотрины». Присутствие здесь высокородных дам и благородной графини Батори не позволяет моему языку описать сей нечестивый обряд, которому предается повелитель Московии…
