рассвете они увидели бы внизу большую часть восточного войска и смогли бы засыпать стрелами из своих луков всю равнину от холмов до самого Нила, к тому же с таким количеством стрел — по сотне на человека — они запросто уложили бы десять тысяч неприятельских воинов, а после, когда остальные бросились бы на них в атаку, добили бы их на ходу, пронзая одной стрелой двоих сразу.
— Опять же неплохо, — согласился Танофер. — А как насчет войска Великого царя, что стоит по эту сторону от Амады?
— Думаю, еще до рассвета, полагая, что нас совсем немного, оно выдвинется вперед и с первыми лучами солнца начнет пробиваться через болото, поэтому нам не худо бы выставить против него пять тысяч лучников. А когда неприятель все же прорвется, хоть и с потерями, он наткнется на наши плотные ряды с сомкнутыми щитами, но ни конные враги, ни пешие не пробьют в них бреши, ибо еще никому не удавалось вбить клинья в ряды эфиопов, обученных Шабакой и каруном Бэсом. Я говорю: они откатятся, как валы от утеса, и так снова и снова, и все реже и реже, покуда шум битвы и крики ужаса и боли не долетят до их ушей со стороны Амады, где Шабака с лучниками будет крушить вражье войско с другой стороны и пока вид полыхающих кораблей не ввергнет их в ужас и они наконец не обратятся в бегство.
— Неплохо-неплохо, — одобрительно сказал святой Танофер. — Но с обоих фронтов все едино останется немало врагов, ибо восточному воинству нет числа. Как же быть с ними, о Карема?
— С этими управился бы и фараон с остатками своих сил, выдвинувшись через северные и южные ворота Амады, иначе они там станут подобны раненым львам, оказавшимся меж двух разъяренных буйволов, которые забодают их и затопчут, — словом, сокрушат всех подчистую. Единственное, я не знаю, как это передать фараону и когда.
— Хорошо-хорошо, — снова согласился святой Танофер, — очень хорошо! Что до фараона, я сам скоро ему все передам. Странно, моя треснувшая Чаша, которую я едва не выбросил за ненадобностью, хоть ты и со сколами, однако ж мудрость свою не растеряла. Знай же, как это ни удивительно, все эти планы, которые ты нам тут изложила, пришли в голову и мне, просто я хотел убедиться, сочтешь ли ты их мудрыми или нет.
С этими словами он рассмеялся, а Карема простерла вперед руки, будто очнувшись от сна, потерла глаза и спросила, не желает ли он еще откушать.
Но Танофер уже говорил о другом — быстро и четко.
— Бэс, о царь, — сказал он, — ты, конечно, готов исполнить волю своей жены. А посему пора воинам пробудиться и взяться за оружие. Волею случая там снаружи ждут четверо моих верных людей. Двое из них проведут пять тысяч ваших воинов через брод и дальше к кораблям. А двое других поведут Шабаку с лучниками по дороге, которую Карема знает как свои пять пальцев, наверно, потому, что бродила по ней в детстве. Я же вернусь в Амаду, дабы удостовериться, что фараон сделает свое дело, и своевременно. И еще, если за ночь не управимся, завтра Амада падет, кое-кто из жриц умрет и ты, Бэс, и воины твои больше никогда не увидят Эфиопию. Договорились?
Я кивнул, потому что не хотел тратить время на разговоры, а Бэс завел глаза и ответил:
— Ежели кому отказывает разум, тому не худо прислушаться к добрым советам других, да и охотником быть куда лучше, чем дичью. И особливо стоит прислушиваться к тому, что говорит святой Танофер или его разбитая Чаша. Командиры, вы все слышали. Поднимайте же воинов, призовите всех к оружию и построению!
Командиры мигом выскочили из шатра, метнувшись во тьму, точно стрелы из лука, и следом за тем мы услыхали шум: воины строились в боевые порядки.
— Где же твои проводники, святой Танофер?
Танофер глянул через плечо, подав знак, и прямо из темноты один за другим возникли четверо и прошли в шатер. То были до странности спокойные люди — больше ничего о них сказать не могу, поскольку их лица были скрыты под покрывалами, да и после битвы мне не было суждено увидеть никого из них: наверное, они погибли… А может, когда еще и объявятся, кто знает.
— Вы все слышали, — обратился к ним Танофер, на что они ответили, склонив свои таинственным образом покрытые головы.
— А ну-ка, брат, — шепнул мне на ухо Бэс, — скажи мне, сделай милость, как эти четверо, находясь снаружи, могли слышать, о чем говорилось в шатре, и как они умудрились пройти через посты, которым было приказано убивать на месте всякого, кто не знает пароль, тем более что головы у них закутаны в покрывала?
— Ума не приложу, — ответил я, на что Бэс только простонал, а Карема едва заметно улыбнулась, словно про себя.
— Ну, а раз слышали, выполняйте! — велел святой Танофер, на что те четверо опять же ответили поклоном.
— Но разве ты не скажешь им, что они должны делать, о высокочтимый? — нерешительно полюбопытствовал Бэс.
— Думаю, это ни к чему, — сухо ответил Танофер. — Зачем учить ученых?
— А почему ты не предложила им поесть, ведь они, наверное, тоже голодны? — спросил я Карему.
— Молчи, глупец! — с презрением ответила она. — Разве… друзья… Танофера нуждаются в пище?
— Думаю, да, и еще как, тем более что после месячной осады города немудрено оголодать. И если их господин хочет есть, почему бы их тоже не накормить? — пробурчал я.
Тут меня осенило — и я прикусил язык.
Вслед за тем один из командиров вернулся доложить, что все приказы выполнены и воины, все как один, построены.
— Хорошо, — сказал Бэс. — Тогда бери пять тысяч человек, выдвигайся к Нилу и сожги эти корабли, чтобы все было по плану, предложенному царицей Каремой, да ты и сам все слыхал, —
