ожидал Филипп и внутренне возликовал.
– А ты кто? Единаче торговец?!
– Допустим.
– Так съезди с товаром в Джунгарское ханство и заполучишь ответ!
Завадский приблизился к Фейзулле, указал пальцем на свой подбородок.
– И много я там наторгую с таким лицом?
– Сам поди ведаешь.
Филипп отошел к столу, сунул руки в карманы новенького бушлата, повернулся.
– Поэтому туда поедешь ты, – сказал он.
Фейзулла состроил вопросительно-недоверчивое выражение лица.
– О чем толкуешь?
– Ты хотел заработать. Я дам тебе такую возможность. Я не могу торговать на твоей родине, ты на моей. Поможем друг другу.
– Яко же?
– Я дам тебе серебра и лошадей, ты отправишься к джунгарам или киргизам – выбирай сам, купишь на все семян сонного мака и привезешь сюда. Десятую часть серебра возьмешь себе.
Фейзулла усмехнулся, качнул головой.
– Ты выпускаешь меня из юзилища, мнишься дать серебра. Ин отнюду ты ведаешь, еже я вернусь по доброй воле?
Филипп медленно подошел к нему, посмотрел в глаза сверху вниз.
– Потому что мне нужен партнер на юге и я готов за это платить, а ты не настолько глуп, чтобы не понимать что это значит. Ты, конечно, можешь выбрать путь мелкого вора, но шанса стать частью чего-то великого у тебя больше не будет. Судьба дает такую возможность только раз в жизни.
***
– Уверен, еже не сворует? – спросил Данила, глядя, как Фейзулла в новеньком кафтане в сопровождении пятерых братьев, покидает Храм Солнца.
– Не уверен. – Ответил Завадский. – Но у нас нет выбора.
В следующие месяцы Филипп с киргизами (к привезенному из Красноярского острога добавились еще двое из Ачинского), лучшими общинными хлебопашцами, успевшими неплохо познать здешнюю землю, исходили десятки верст по округе в поисках мест для новых пашен. Изначально в общине планировали расширять земли для засевания пшеницы, овса и ржи, но теперь Филипп озадачил всех новыми идеями. Некоторые верили, другие возможно сомневались, считая что их пастырь полез не совсем туда, куда следовало, но вид сопровождавших Завадского хмурых разбойноликих рындарей – неизменных Антона, Данилы, Акима, Филина, а иногда и страшного Беса вынуждали держать их сомнения при себе.
Надо было решить сразу много задач – не прогадать с объемом, позаботится о логистике, водоснабжении, маскировке, охране, рассчитать количество инструмента и рабочей силы.
Иногда вместо Филиппа в эти обходы ходил старшим Данила, который всегда брал с собой Серапиона, побаивающегося молодого старовера с разбойными замашками и всякий раз пытавшегося уклониться от этого занятия. Данила же знал, что Серапион не худо разбирается в хлебопашестве и смекалист по части организации и потому уклониться старцу ни разу не удавалось.
Филипп такие дни проводил с Капитолиной. Иногда они гуляли за острогом, забирались на подножие горы и смотрели оттуда на бескрайний лес в печальном золоте зимнего заката. Капитошка больше не задавала ему вопросов о его снах и причинах разговоров во сне. Только однажды, она не сдержалась и спросила верно ли что сказывая о том, что он не помнит своего прошлого, он имеет в виду будущее?
Вместо ответа Филипп встал из-за стола и позвал ее за собой на крыльцо. Маленькая елка, которая росла на их дворе, была украшена серпантинами гирлянд из разноцветной бумаги, на ветках висели китайские фигурки, которые Завадский привез из последней поездки – в том числе и треугольноголовый альраун. В стеклянных штофах на деревянных столбиках вокруг елки горели свечи. Кругом было темно и тихо – община спала. Только мягкие снежинки опускались на елку и длинные ресницы.
– Сие ты сделал? – спросила она.
В больших глазах сияли огоньки свечей.
– Это сделали для нас. Завтра будет праздник.
– Рождество?
– Нет. Наш праздник.
И на завтра к ним пришли Данила со своей женой и другие братья и сестры и даже Бес с подругой, которой недавно обзавелся – на удивление она была консервативна даже по меркам староверов, среди которых допускалось совместное вечеряние мужчин и женщин, однако девушка все равно очень смущалась нахождению среди мужчин. Только Бесноватого она не страшилась и все норовила прижаться к нему. Но после праздничного ужина и особенно – напитков, смущение растаяло. Разговоры стали шутливыми, болтовню о делах сменили веселые истории, среди которых женщин особенно заинтересовал эффект, который производила пыжатка Бесноватого. Они осмелели и настаивали, чтобы он сыграл на ней и только Данила положил конец спорам, заявив, что его пыжатка заставит «всех баб раздетися и пуститься в пляс».
После они уже смеялись над всякой ерундой, а потом пошли кататься на большую десятисаженную горку, которую староверы построили неподалеку от Храма Солнца. С хохотом и визгом летели с нее на волоченках – кто на животе, кто на спине и кричали, барахтаясь в сугробах. А потом шли обратно – веселые и уставшие, долго прощались. В лунном свете слегка спотыкаясь две фигурки возвращались домой.
В феврале Завадский признался себе, что Фейзулла его обманул. Возможно, его ограбили и убили, но он в это не верил. Ситуация стремительно ухудшалась – староверы вырубали деревья под новые поля, готовили землю, подводили каналы для орошения, но посланцы за семенами раз за разом возвращались ни с чем. Последняя надежда рухнула, когда прибыла группа староверов с опытным следопытом из низовьев Уды, где по слухам, у остяков имелись какие-то связи с енисейскими киргизами и – снова ничего.
Услышав такую весть, сторонники партии хлеба, осмелели задавать через старцев вопросы Филиппу – готовить ли к посеву яровые?
Завадского и самого уже начали одолевать сомнения, но тут подоспела неожиданно хорошая весть – гонцы Мартемьяна Захаровича сообщили, что джунгарского купца по имени Фейзулла с наемными людьми на пяти розвальнях видели две недели назад на санном томском пути. Он искал дорогу, чтобы перебраться на Чулым.
Значит все же не обманул! Филипп обрадовался, разогнал нагонявших тоску старцев и на всякий случай направил навстречу по Чулыму своих людей, но те, добравшись до опасного сближения с землями киргизов вернулись через две недели ни с чем.
Между тем, наступила весна, пора уже было сеять, огромные поля были готовы, но пока начали сеять только пшеницу и рожь для обеспечения своих нужд.
В один из мартовских дней Филипп выехал на ближайшее поле. Он был впервые по-настоящему растерян, и не знал что делать. Его состояние будто почувствовали старцы и атаковали во главе с Серапионом.
– Не зачнем – потеряем все, брат! – решительно заявил он.
