Кожа у Тома тоже была белая, хотя и не такая белая, как у нее; на худой груди – крестообразная поросль – чуть темнее, чем выгоревшие на солнце волосы. Будто состоящее из углов тело Тома было удивительно гибким: этого требовала работа с лошадьми – она и сделала его таким. Он предавался наслаждению с той уверенной сосредоточенностью, какую Энни и раньше замечала в нем. Как же так получилось, что это незнакомое мужское тело, эти мышцы и кожа, эта тайная его плоть, которую она до этого мига не видела обнаженной, кажутся такими родными и знакомыми, так хорошо понимают ее собственное тело?
Губы Тома зарылись в ее подмышку, язык ласкал отросшие шелковые волоски. Повернув голову, Энни увидела стоящие на комоде фотографии в рамках, в какой-то момент они чуть не вернули ее в реальный мир, где с ней не могло происходить ничего подобного и где ее ожидало только чувство вины… Нет… не сейчас, только не сейчас, сказала она себе и, притянув голову Тома, прильнула к его губам, вновь обретя забвение.
После долгого поцелуя Том слегка отстранился, глядя на нее сверху, и наконец улыбнулся, не прекращая медленных упоительных движений.
– Помнишь, как мы впервые ездили верхом? – спросила Энни.
– Помню каждое мгновение.
– А беркутов? Помнишь их?
– Да.
– Мы – как они. Стали сейчас. Как они.
Том согласно кивнул. Они напряженно смотрели друг другу в глаза – теперь уже не улыбаясь, предчувствуя надвигающуюся лавину. По лицу Тома пробежала судорога, потом по телу – он сделал решающий рывок, и в Энни хлынула живительная струя. Изогнувшись под Томом и давая ему возможность проникнуть в нее как можно глубже, она вдруг почувствовала, как лоно ее сладостно содрогнулось, и из потаенных глубин ее естества устремились пылающие волны, они охватывали огнем каждую клеточку, неся с собой жар его плоти. Наконец он заполнил собой всю ее, и они стали одним целым.
5
Проснувшись на рассвете, Том мгновенно ощутил подле себя тепло ее тела. Энни лежала рядом, уютно устроившись на его руке. Он чувствовал ее дыхание на своей коже и прикосновение равномерно вздымавшейся груди. Правую ногу она закинула на него, отчего завитки на лобке приятно щекотали бедро Тома. Правая рука лежала у него на груди, чуть выше сердца.
Это был тот час, который вносит ясность в отношения мужчины и женщины: мужчина стремится улизнуть, а женщина – удержать его. Сколько раз Том сам переживал непреодолимое желание сбежать на рассвете, как вор. Такое поведение диктовалось не столько чувством вины, сколько страхом, что потребность женщины в дружеском нежном внимании после ночи, полной плотских утех, может привести к слишком серьезным отношениям. Возможно, тут действовал первобытный инстинкт – бросил свое семя и давай деру.
Но сейчас Тому совершенно не хотелось бежать.
Он лежал не шевелясь, чтобы не потревожить сон Энни. Неожиданно ему пришло в голову, что, возможно, он боится ее пробуждения. В течение всей ночи, когда они пытались утолить свой безумный животный голод, свою безмерную страсть, Энни ни разу не дала ему понять, что сожалеет о случившемся. Но Том знал, что при свете дня все выглядит иначе, и поэтому не двигался, глядя, как за окном просыпается утро, и наслаждаясь тем, что Энни лежит на его руке, забывшись невинным сладким сном.
Вскоре Том снова впал в дрему. Второй раз он проснулся от шума автомобиля. Энни теперь спала на другом боку, а он лежал, тесно прижавшись к ней и уткнувшись лицом в нежно благоухающий затылок. Когда он отодвинулся, Энни что-то пробормотала, не просыпаясь, и Том осторожно вылез из кровати, неслышно подобрав одежду.
Это приехал Смоки. Он поставил автомобиль рядом с двумя другими и изумленно созерцал шляпу Тома, так и пролежавшую всю ночь на капоте «Шевроле». Тревога на его лице сменилась улыбкой облегчения, когда скрипнула дверь и Том собственной персоной направился к нему.
– Привет, Смоки.
– А я думал, ты уехал в Шеридан.
– Я собирался. Но у меня изменились планы. Извини, нужно было тебя предупредить. – Другу в Шеридан Том позвонил с бензоколонки в Ловелле и извинился перед ним, сославшись на неотложные дела, а вот про Смоки напрочь забыл.
Смоки вручил Тому мокрую от росы шляпу.
– А я уж думал, что тебя похитили инопланетяне. – Парень бросил взгляд на машину Энни. Том видел, что он мучительно соображает.
– А что, Энни и Грейс не полетели на Восток?
– Улетела одна Грейс. Она вернется в конце недели, а Энни будет дожидаться ее здесь.
– Ясно. – Смоки нерешительно кивнул, но Том видел, что работник не совсем понимает, что к чему. Том бросил взгляд на «Шевроле» – автомобиль так и простоял всю ночь с включенными фарами.
– Что-то стряслось с аккумулятором, – сказал Том. – Может, поможешь?
Его слова ничего не объясняли, но переключили внимание Смоки – сомнения исчезли с его лица.
– Конечно, – отозвался тот. – Все, что нужно, у меня с собой.
Энни открыла глаза и почти сразу вспомнила, где находится. Она повернулась, уверенная, что Том рядом, и, не увидев его, слегка встревожилась. Еще больше она разволновалась, услышав на улице голоса и хлопанье дверцы автомобиля. Откинув простыни, Энни встала с кровати и пошла к окну. Густая жидкость потекла по ногам, а внутри все саднило, но это было приятно – сладкая память о прошедшей ночи.
Сквозь шторы Энни видела, как грузовичок Смоки отъехал от конюшни, а Том махал ему вслед рукой. Потом он повернулся и направился к дому. Даже если бы Том поднял голову, то не увидел бы ее. Тайно за ним наблюдая, Энни гадала, как повлияет эта ночь на их отношения. Не станет ли он считать ее распутной бабенкой? И что она думает о нем?
Прищурившись, Том смотрел на небо, почти очистившееся от облаков. Собаки прыгали у его ног, на ходу он гладил их и что-то говорил. Энни поняла, что ее отношение к нему – такое же, как прежде.
Принимая душ в его маленькой ванной, она ждала, что ее вот-вот охватит чувство вины или раскаяния, но ничего подобного. Ее беспокоило только одно: как он отнесся к тому, что случилось? Простые туалетные принадлежности, лежавшие у раковины, вызвали у нее нежность – ведь это были его вещи. Энни почистила зубы щеткой Тома. На стене висел большой махровый халат синего цвета. Энни надела халат, с наслаждением вдыхая знакомый запах, и вернулась в комнату.
Когда она входила, Том уже раздвинул шторы и смотрел на улицу. Он повернулся на шум, и Энни вдруг вспомнила, что похожая сцена произошла в Шото, в тот день, когда Том приехал, чтобы вынести свой окончательный приговор относительно Пилигрима. На столе стояли две чашки с дымящимся кофе.
– Я сварил кофе, – сказал он, глядя на нее с чуть заметной тревогой.
