Снова почувствовав на себе взгляд Энни, улыбнулся ей и пожал плечами.
– Кому-то повезло, а кому-то – нет.
– А тот, другой, еще вернется?
– Обязательно. Поднакачает мышцы в гимнастическом зале и вернется.
Они развели костер у речушки, недалеко от того места, где впервые поцеловались. Пекли, как в прошлый раз, картофель в золе и, пока он доходил, стали устраивать себе ложе, положив рядышком свои постельные мешки, а в изголовье приспособив седла. С другого берега за ними с любопытством наблюдали коровы.
Поджарили на закопченной сковородке яичницу с колбасой (Энни диву давалась, что яйца остались целы, не разбились). Хлебом они подобрали с тарелок растекшиеся темные желтки, потом съели дымящийся картофель. Помыв в речке миски, они разложили их на траве – сохнуть. Потом разделись и при свете костра любили друг друга под небом, затянутым облаками.
В их соитии была какая-то благоговейная торжественность, словно они совершали ритуал. Обеты, данные здесь, священны, подумала Энни…
Позже Том сидел, привалившись к седлу, а Энни лежала в его объятиях, прижавшись спиной к его груди. Похолодало. В горах слышались жалобные завывания и визг. Том сказал, что это койоты. Он набросил на плечи одеяло, и они оказались словно в коконе, защищенные от надвигающейся тьмы. «Теперь нам не страшно ничто в этом мире», – мелькнуло в мыслях Энни.
Они долго говорили, глядя на языки пламени. Энни рассказала Тому об отце и о тех экзотических странах, где они с ним побывали. И о том, как встретила Роберта, и каким умным и основательным он ей показался. Таким взрослым и чутким. Да он и есть такой – прекрасный, замечательный человек. У них был неплохой брак, да он, впрочем, и остался таким. Но теперь, оглядываясь назад, она понимает, что искала в Роберте замену отцу – искала надежности, уверенности в будущем и безоговорочной любви. Все это, не задумываясь, давал ей Роберт. Она же отвечала ему верностью.
– Это не означает, что я не люблю его, – сказала Энни. – Я его люблю. Правда. Но эта любовь похожа больше – даже не знаю – на благодарность, что ли.
– Благодарность за его любовь?
– Да. И за Грейс. Наверное, это звучит ужасно?
– Нет.
Энни спросила, не так ли было у него с Рейчел, и Том ответил: нет, все было иначе. Энни молча выслушала историю его любви. Она вспоминала красивое лицо на фотографии в комнате Тома, темные глаза и шапку блестящих волос и пыталась представить себе их жизнь. Улыбка на фото плохо вязалась с той печальной историей, о которой рассказал ей Том.
Впрочем, Энни тогда обратила внимание не столько на женщину, сколько на ребенка, испытав при этом чувство, в котором она в первый момент не распознала ревность. Нечто похожее Энни пережила, обнаружив инициалы Тома и Рейчел на бетонном покрытии. Как ни странно, но фотография взрослого Хэла не вызвала у нее подобных эмоций. У темноволосого – в мать – юноши были глаза Тома. Пусть и застывшие во времени, они не давали зародиться недобрым чувствам.
– Ты видишься с ней? – спросила Энни, когда Том закончил рассказ.
– Уже несколько лет не видел. Но по телефону иногда говорим. Преимущественно о Хэле.
– Я видела его фотографию в твоей комнате. Он очень красив.
– Да. Правда. – Она почувствовала, что Том улыбнулся.
На некоторое время воцарилось молчание. Прогоревшая ветка рассыпалась, взметнув в темноту сноп оранжевых искр.
– А ты хотела еще детей? – спросил Том.
– Да, конечно. Но мне не удавалось их выносить, и в конце концов мы оставили эту затею. Но я очень хотела – особенно ради Грейс. Хотела, чтобы у нее был брат или сестра.
Они снова замолкли, и Энни показалось, что она знает, о чем думает Том. Но мысль эта была слишком печальной, и даже здесь, на краю света, ни один из них не осмелился произнести ее вслух.
…За два дня Том и Энни проехали по многим возвышенностям и низинам горного массива Франта, иногда, спешившись, шли пешком. Они видели на пути лося и медведя, а однажды Тому показалось, что за ними с высокого утеса наблюдает волк. Почувствовав, что человек заметил его, он тут же исчез, и Том решил, что действительно – просто показалось. Энни он ничего не сказал: не хотел ее волновать.
Они бродили по укромным долинам, надежно сокрытым от людских глаз и густо поросшим толокнянкой и высокогорными лилиями; они гуляли по лугам, ярко-синим от зарослей люпина.
В первую ночь пошел дождь, и Том поставил на плоской зеленой лужайке палатку, вбив в землю сучья от поваленной осины. Однако они успели промокнуть до нитки и, закутанные в одеяла, сидели, прижавшись друг к другу у входа, дрожа и смеясь. Глотая горячий кофе из почерневших жестяных кружек, они смотрели на лошадей, которые спокойно пощипывали траву, не обращая внимания на сбегавшие по бокам водяные струи. Глядя на освещенное масляной лампой лицо Энни, на ее мокрые волосы и шею, Том понял: отныне для него нет никого прекраснее этой женщины.
Ночью, когда она заснула в его объятиях, Том лежал, прислушиваясь к барабанной дроби дождя на брезенте, и пытался, как советовала Энни, не думать о том, что с ними будет, а жить только настоящим моментом. Но ничего не получалось.
Следующий день выдался солнечным и жарким. В пути они наткнулись на озерцо, образовавшееся у подножия водопада. Энни сказала, что хочет искупаться, Том шутливо заартачился, дескать, он уже не молод. Но она настаивала, и, раздевшись догола, они на глазах у изумленных лошадей нырнули в ледяную воду. Она обожгла их огнем; они тут же выскочили на берег и прижались друг к другу.
Ночью небо замерцало зелеными, синими и алыми огнями. Энни никогда еще не видела полярного сияния, да и Тому до сих пор не доводилось видеть его так близко. Огромная сверкающая арка заполнила полнеба. Они опять сомкнули объятия, и Том ловил в глазах Энни отблески небесного огня.
Эта ночь была последней. И хотя они не смели об этом говорить, об этом исступленно кричали их слившиеся тела. Они наслаждались друг другом, не зная отдыха, не тратя времени на сон, и не могли никак насытиться, словно предчувствуя, что впереди их ждет бесконечная голодная зима. Они остановились, лишь почувствовав ломоту в сведенных от напряжения мышцах и саднящую боль в коже, там где соприкасались их тела. Остановились, когда уже не могли сдержать крик боли. И крик этот поплыл в сияющей тишине ночи к вершинам сосен и поднялся еще выше – к молчаливым горным пикам, торжественно внимавшим их страсти.
Немного погодя, когда Энни уснула, Том услышал похожий на отдаленное эхо вой: дикий, леденящий кровь, он заставил затрепетать все живое. И Том понял, что не ошибся: там, на утесе, он действительно видел волка.
