Сердце Энни отчаянно билось; ей даже казалось, что стоящая рядом Дайана слышит его стук. Она и сама не понимала, за кого она волновалась больше – за Грейс или за себя. То, что происходило сейчас на манеже, было очень для нее важно, означало одновременно и начало и конец, – но конец чего и для кого? И чему начало? Нет, она пока смутно себе все это представляла. Все эмоции сплелись в один клубок, закружили ее, и, пока все кружится, она не в состоянии понять, что ее потом ждет, ее и всех их.
– А у вас смелая дочка, – сказала Дайана.
– О да!
Том велел Грейс стать недалеко от Пилигрима, но все же не очень близко: чтобы зря его не беспокоить. Сам же подошел к Пилигриму вплотную и, спокойно взяв в руки уздечку, прислонился щекой к его морде. Некоторое время он поглаживал его, успокаивая. Пилигрим же не спускал глаз с Грейс.
Даже со своего места Энни видела, что что-то не так.
Том мягко пытался заставить коня двинуться вперед, но тот упирался, вскидывал голову и исподлобья поглядывал на Грейс. Том прекратил свои попытки и стал снова водить коня по кругу, держа за узду и заставляя по команде поворачиваться. Ходьба, похоже, успокоила Пилигрима. Но едва Том направил коня к Грейс, как тот снова заупрямился.
Энни не видела лица Грейс – дочь стояла к ней спиной. Но и не видя, знала, как та расстроена.
– Не уверена, что стоит продолжать, – сказала Дайана.
– Все будет в порядке, – быстро отозвалась Энни, пожалуй, чересчур резковато – словно она затыкала Дайане рот.
– Конечно, – не очень уверенно поддержал ее Смоки.
Том вновь отвел Пилигрима от Грейс и еще немного походил с ним. Поняв, что ничего не меняется, Том сел на коня и размашистым шагом прошел несколько кругов по манежу. Грейс, повернувшись, следила за ними.
Теперь ее лицо стало видно Энни, и они с дочерью обменялись не слишком бодрыми улыбками.
Том ни на кого не смотрел и ни с кем не говорил, целиком поглощенный Пилигримом. Он нахмурился. Энни не понимала, почему: встревожен он или просто сосредоточен. Однако она знала, что обычно, работая с лошадьми, Том предпочитает не показывать своего беспокойства.
Наконец он спрыгнул с Пилигрима и повел коня к Грейс. И снова тот заартачился. На этот раз девочка так резко повернулась, что чуть не упала. Она уходила с манежа вся поникшая. Энни видела, как дрожат ее губы – Грейс с трудом сдерживала слезы.
– Смоки, – позвал Том. Перепрыгнув через ограду, Смоки подошел к нему.
– Все будет хорошо, Грейс, – утешил девочку Фрэнк. – Постой с нами немного. Том успокоит его.
Заставив себя улыбнуться, Грейс кивнула, страшась поднять глаза. Энни так хотелось обнять ее и утешить, но она сдерживалась, зная, что тогда Грейс уже точно расплачется, а потом сконфузится и разозлится на себя за проявленную слабость, а заодно – и на Энни. Поэтому, когда дочь приблизилась, Энни лишь тихо шепнула:
– Фрэнк знает, что говорит. Все будет хорошо.
– Он понял, что я боюсь, – задыхаясь, произнесла Грейс.
А Том и Смоки тем временем что-то оживленно обсуждали, но их разговор мог слышать только Пилигрим. Потом Смоки направился к воротцам на другой стороне манежа и, перемахнув одним прыжком через ограду, исчез в конюшне. Том оставил на время Пилигрима одного и пошел к зрителям.
– Не падай духом, Грейс, – сказал он. – Сейчас мы кое-что предпримем, хотя я надеялся, что обойдется без этого. Но, оказывается, Пилигрим еще не все поборол в себе. И поэтому нам со Смоки придется заставить его лечь на землю. Понимаешь?
Грейс кивнула, явно ничего не поняв. Сама Энни тоже не представляла, что задумал Том.
– А что для этого нужно? – спросила Энни. Том взглянул на нее, и перед ее мысленным взором вдруг явственно возникли их сплетенные тела.
– Ничего особенного. Но должен предупредить – зрелище это не из приятных. Конь иногда яростно сопротивляется. Я прибегаю к этому средству лишь в крайних случаях. А этот ваш парень просто прирожденный борец. Так что, если вы не настроены на такое смотреть, лучше переждите в конюшне – мы позовем вас, когда придет время.
Грейс решительно покачала головой.
– Нет. Я никуда не уйду.
Смоки вернулся на манеж, неся с собой то, что просил Том. Им приходилось проделывать такое несколько месяцев назад в клинике Нью Мексико, и поэтому Смоки знал, что к чему. Том тихо, чтобы не слышали зрители, еще раз проинструктировал парня, напомнив последовательность действий, дабы избежать ненужных ошибок и никому не причинить вреда.
Удостоверившись, что Смоки все понял, Том направился с ним к Пилигриму, успевшему забиться в дальний угол манежа. По непрестанному движению его ушей было ясно, что он ожидает какого-то подвоха. Тома он подпустил к себе, позволив потрепать по холке и погладить, не спуская, однако, глаз со Смоки, который стоял на расстоянии нескольких ярдов, держа в руках веревки и еще какие-то непонятные штуковины.
Том снял с коня узду и на ее место надел прежнюю, связанную из веревки уздечку. Затем Смоки поочередно передал Тому концы двух длинных веревок, намотанных на его руку. Одну Том соединил с уздечкой, а другую – с седлом.
Том делал все спокойно, не давая Пилигриму повода для волнения, хотя самому ему было тошно от того, что сейчас произойдет: придется разрушить доверие, завоеванное у коня, хотя позже оно, конечно, восстановится. Может, он что-то не так делает, размышлял Том. Вдруг то, что произошло между ним и Энни, изменило его, и Пилигрим чутко реагирует на эти изменения. Но скорее всего Пилигриму передался страх Грейс. А кто может наверняка сказать – он, лично, не решится, – что на уме у лошадей? Возможно, он сам подсознательно не хочет положительного результата, и конь чувствует его желание – ведь в случае успеха Энни уедет…
Том попросил Смоки передать ему путы, сделанные из старой мешковины и веревок. Поглаживая Пилигрима по левой ноге, Том осторожно приподнял его копыто. Тот отреагировал на это спокойно – только слегка переменил позу. Том постоянно ободрял Пилигрима – и голосом, и поглаживанием. Убедившись, что конь полностью ему доверяет, Том обернул копыто куском мешковины, а веревку, соединенную с мешковиной, прикрепил к седлу. Левая нога Пилигрима теперь находилась в подвешенном состоянии– Пилигрим стоял на трех ногах. Теперь можно было ожидать взрыва.
Он произошел, как только Том отошел и взял в руки коновязь – ту, что шла от уздечки. Пилигрим хотел было тронуться с места, но не мог. Тогда он стал передвигаться, подпрыгивая на передней ноге и отчаянно хромая. Ощущение скованности ужасно испугало его, конь стал подпрыгивать еще отчаяннее и все больше впадать в панику.
Но раз не получается, может, попытаться бежать, видимо, подумал Пилигрим, но, попробовав, лишь еще больше испугался. Том и Смоки, обмотавшись коновязью и немного откинувшись назад, заставляли коня двигаться по кругу диаметром около пятнадцати футов. Он бегал и бегал по кругу – как карусельная лошадка, сломавшая вдобавок ногу.
