Когда я в два часа вышла из Касл-Крэгз — на час отставая от Стейси и Рэкса и на несколько часов впереди обеих парочек, — на мне красовались ботинки, которые были на целый блаженный размер больше, чем предыдущая пара. «Теперь здесь я — бигфут!» — пошутила я, прощаясь с попутчиками. Я шла все вверх и вверх в обжигающем зное дня, в эйфории от того, что снова стою на маршруте, и последние воспоминания о похмелье вскоре выпарились из меня по́том. Я забиралась все выше и выше, весь этот день и весь следующий, хотя вскоре мой энтузиазм по поводу новых башмаков потускнел, сменившись мрачным пониманием того, что ступням от этого нисколько не легче. Новые ботинки лишь заново изжевали их. Я шла по прекрасной местности, которую уже научилась принимать как нечто само собой разумеющееся, мое тело наконец освоилось с задачей прохождения по многу километров в день, но из-за проблем с ногами я погрузилась в мрачнейшее отчаяние. Я вспомнила, как загадывала то желание на звезду, когда была вместе с Брентом в Белден-Тауне. Казалось, будто я действительно навлекла на себя проклятие, произнеся его вслух. Может быть, мои ноги больше никогда не станут прежними.
Порой мне казалось, что Маршрут Тихоокеанского хребта — это одна длиннющая гора, на которую я взбираюсь. Что в конце своего путешествия, возле реки Колумбия, я достигну вершины этой тропы, а не ее нижней точки.
Уйдя в круговорот горьких мыслей в свой второй день после выхода из Касл-Крэгз, я едва не наступила — последовательно — на двух гремучих змей, которые лежали, свернувшись кольцами, на тропе на расстоянии нескольких километров друг от друга. Каждая из них грохотом своей погремушки едва ли не буквально отбрасывала меня назад, предупредив в последнюю минуту. Пристыженная, я попыталась отвлечься от своих мыслей. И пошла дальше, воображая себе невообразимые вещи — к примеру, что мои ступни больше мне не принадлежат или что то ощущение, которое я испытываю, — это вовсе не боль, а просто некое ощущение.
Запыхавшаяся, сердитая, преисполненная отвращения к самой себе, я остановилась на обеденный привал в тени дерева, разложила брезент и растянулась на нем. Накануне ночью я разбила лагерь вместе с Рексом и Стейси и планировала снова встретиться с ними этим вечером — две парочки по-прежнему шли где-то позади нас, — но провела весь день в полном одиночестве, не увидев вокруг ни души. Лежа, я наблюдала за парением хищных птиц далеко над каменистыми пиками, за заблудившимся белым туманным облачком, неторопливо путешествовавшим по небу, — пока, сама того не желая, не заснула. Проснулась полчаса спустя, ошеломленно хватая ртом воздух, перепуганная сном — тем же сном, который снился мне накануне ночью. В этом сне меня похитил снежный человек. Сделал он это в достаточно галантной манере, приблизившись и уведя меня за руку в чащу леса, где обитала целая деревня других бигфутов. Это зрелище во сне меня и поразило, и испугало. «Как вы сумели так долго прятаться от людей?» — спросила я бигфута, который меня поймал, но он только зарычал в ответ. Пока я вглядывалась в него, мне стало ясно, что он вовсе не снежный человек, а просто мужчина, одетый в маску и волосатый костюм. Над краем маски я разглядела его бледную человеческую плоть, и это привело меня в ужас.
В то утро, проснувшись, я стряхнула с себя сон, свалив вину за него на ту открытку, которую купила в Касл-Крэгз. Но теперь, когда этот сон явился мне уже дважды, он как бы обрел больший вес, словно был уже не сном, а чем-то вроде предчувствия, предсказания — о чем, я не могла понять. Я встала, закинула Монстра на плечи и внимательно оглядела изборожденные трещинами утесы, скалистые пики и высокие серые и ржавые обрывы, которые окружали меня со всех сторон, вблизи и вдали, проглядывая сквозь пятна зелени, создавая чувство холодной неуверенности. Когда в этот вечер я нагнала Стейси и Рекса, при виде их меня охватило нечто большее, чем облегчение. Я слишком изнервничалась за эти часы, дергаясь на каждый тихий шорох из кустов и пугаясь долгих периодов тишины.
— Как твои ноги? — спросила Стейси, пока я ставила свою палатку рядом с ее палаткой. В ответ я просто уселась на землю, стянула ботинки и носки и показала ей.
— Черт побери, — прошептала она. — Даже на вид больно!
— А знаете, что я слышал вчера утром в магазине? — спросил Рекс. Он что-то помешивал в котелке над пламенем своей плитки, лицо его было все еще раскрасневшимся после дневного перехода. — Судя по всему, впереди, на Тоуд-лейк происходит эта штука, которая называется Встречей Племен Радуги.
— На Тоуд-лейк? — переспросила я, внезапно припоминая ту женщину, с которой познакомилась в женском туалете на автобусной станции в Рино. Она как раз туда собиралась.
— Ага, — подтвердил Рекс. — Это всего в километре в сторону от маршрута, около пятнадцати километров вперед. Думаю, нам стоит тоже зайти.
Я даже в ладоши захлопала от радости.
— А что это за радужное сборище такое? — спросила Стейси.
Я объяснила им, пока мы ужинали; я уже пару раз ездила туда раньше, летом. Встречи Племен Радуги организует «Радужная семья живого света» — вольное племя так называемых свободных мыслителей, которое ставит перед собой общую цель — мир и любовь на земле. Каждое лето они разбивают лагерь в одном из национальных лесных парков, и туда съезжаются тысячи людей на празднество, чья кульминация приходится на неделю Четвертого июля, но и потом оно не затухает до конца лета.
— Там бывают барабанные джем-сейшны, ночные костры и вечеринки, — объясняла я Рэксу и Стейси. — Но лучше всего — восхитительная кухня на свежем воздухе, куда люди просто приходят, пекут хлеб, готовят овощи, рагу и рис. Всевозможные вкусные вещи, и каждый может просто подойти и поесть.
— Каждый? — тоскливым голосом переспросил Рекс.
— Именно, — подтвердила я. — Только надо принести с собой собственную чашку и ложку.
Пока мы разговаривали, я решила, что останусь в лагере Племен Радуги на несколько дней, и к черту мое походное расписание! Мне необходимо было дать зажить ногам и сбросить с себя то жутковатое чувство, которое расцвело во мне из-за фантазии, что меня может похитить мифическое двуногое гуманоидное животное.
А может быть — только может быть, — мне еще и удастся переспать с каким-нибудь сексуальным хиппи.
Позже, забравшись в палатку, я рылась в рюкзаке и обнаружила в нем презерватив, который несла с собой весь этот путь, — тот самый, который прикарманила в Кеннеди-Медоуз, когда Альберт выбросил все остальные из моего рюкзака. Он лежал по-прежнему нетронутый в своей маленькой белой упаковке. Казалось, настало самое время найти ему применение. За шесть недель на маршруте я даже ни разу не мастурбировала, слишком утомленная к концу дня для любых занятий, кроме чтения, и испытывающая слишком сильное отвращение к убойному запаху своего собственного пота, чтобы думать о чем-нибудь еще, кроме сна.
