Добравшись до тропы на другой стороне, я чувствовала себя глупой, слабой и жалкой. Уязвимость, которую я ощущала, не могла сравниться ни с чем из того, что было со мной на маршруте прежде. Я завидовала парочкам, которые могли опереться друг на друга, Рексу и Стейси, которые с такой легкостью стали походной парой, — когда Рекс сойдет с маршрута в Сейед-Вэлли, Стейси там же встретится со своей подругой Ди, чтобы пройти через весь Орегон вместе с ней. Но я всегда буду одна. И зачем? Какой смысл в этом одиночестве? «Я не боюсь», — сказала я, повторяя свою старую мантру, чтобы успокоить разум. Но произнесение ее вслух уже не оказывало такого действия. Может быть, потому, что теперь это было уже не совсем правдой.
Это было такое красивое место, что не хотелось уходить. Я сидела, болтая ногами в воде, пока не услышала приближающийся перезвон колокольчиков.
Может быть, теперь я уже зашла достаточно далеко, чтобы мне хватало смелости бояться.
Остановившись в тот день на обед, я медлила, пока остальные не нагнали меня. Они сказали, что повстречали местного егеря, который предупредил их о лесном пожаре к западу и северу, поблизости от Хэппи-Вэлли. Пожар еще не добрался до МТХ, но он велел им не терять бдительности. Я дала им всем уйти вперед, сказав, что нагоню их к вечеру, и двинулась дальше одна в послеполуденной жаре. Пару часов спустя набрела на источник на совершенно идиллической лужайке и остановилась, чтобы набрать воды. Это было такое красивое место, что не хотелось уходить. Я сидела, болтая ногами в воде, пока не услышала приближающийся перезвон колокольчиков. Я едва успела вскочить на ноги, и тут из-за поворота показалась белая лама, мчавшаяся ко мне во весь опор с зубастой ухмылкой на морде.
— А-а-а! — завопила я, точно так же, как когда увидела медведя, но все же протянула руку и ухватилась за поводья, свисавшие с недоуздка — старая привычка времен детства, проведенного в обществе лошадей. На ламе было седло, увешанное серебряными колокольчиками, очень похожее на тот пояс, который был на женщине, встреченной мною у Тоуд-лейк. — Тихо, тихо, — говорила я ламе, стоя возле нее, босая и ошеломленная, не понимая, что делать дальше.
Лама, казалось, тоже была ошеломлена, на ее морде застыло одновременно комическое и мрачное выражение. У меня мелькнула мысль, что она может укусить меня, но так ли это, узнать не было никакой возможности. Я никогда не видела ламу так близко. Если уж на то пошло, я и издали ламу не видела. Мой опыт общения с ламами был настолько нулевым, что я даже не была на сто процентов уверена, что это действительно лама. От нее пахло мешковиной и кислым утренним дыханием. Я осторожно подвела ее к тому месту, где стояли мои ботинки, всунула в них ноги и стала поглаживать ее щетинистую шею энергичными движениями, которые, как я надеялась, будут восприняты как хозяйские. Спустя пару минут пожилая женщина с двумя седыми косицами, спускавшимися по обе стороны головы, вышла из-за поворота.
— О, так вы ее поймали! Спасибо! — воскликнула она, широко улыбаясь, глаза ее сияли. Если не считать небольшого рюкзака на спине, она выглядела точь-в-точь как женщина из волшебной сказки, миниатюрная, пухленькая, розовощекая. Вслед за ней шел маленький мальчик, по пятам за которым бежала большая бурая собака. — Я выпустила ее на одно мгновение — и она тут же смылась, — сказала женщина, смеясь и принимая от меня поводья ламы. — Я так и думала, что вы ее поймаете: мы встретили наверху на тропе ваших друзей, и они сказали, что вы идете вслед за ними. Меня зовут Вера, а это мой друг, Кайл, — сказала она, указывая на мальчика. — Ему пять лет.
— Привет, — проговорила я, глядя на мальчика. — Я Шерил.
На плече у мальчика, оплетенная толстой веревкой, висела бутылка из-под кленового сиропа, доверху наполненная водой, и стекло на тропе было видеть так же странно, как видеть его самого. Я уже сто лет не оказывалась рядом ни с одним ребенком.
— Привет, — ответил он, и его зеленовато-серые глаза метнулись вверх, встретившись с моими.
— А с Падучей Звездой вы уже знакомы, — проговорила Вера, поглаживая ламу по шее.
— Ты забыла про Мириам, — упрекнул Кайл Веру. Он положил свою маленькую ручонку на голову собаки. — Это Мириам.
— Привет, Мириам, — послушно сказала я. — Как тебе, нравится поход? — спросила я Кайла.
— Мы замечательно проводим время, — отозвался он странно официальным тоном, потом отошел к источнику, опустил в него ладони и принялся плескаться.
Я разговаривала с Верой, а Кайл срывал травинки, пускал их по воде и наблюдал, как они уплывают вдаль. Вера рассказала мне, что живет в центральном Орегоне, в маленьком городке, и старается ходить в пешие походы при первой же возможности. Кайл и его мать попали в ужасную ситуацию, сказала она приглушенным голосом, они жили прямо на улицах в Портленде. Вера познакомилась с ними всего пару месяцев назад, через организацию, с которой они все были так или иначе связаны, под названием «Основные жизненные принципы». Мать Кайла попросила Веру взять ее сына в этот поход, пока она будет приводить свою жизнь в порядок.
— Ты обещала не рассказывать людям о моих проблемах! — со злостью завопил Кайл, надвигаясь на нас.
— Я и не рассказываю о твоих проблемах, — приветливо возразила Вера, хоть это была и неправда.
— Потому что у меня большие проблемы, и я не хочу рассказывать о них людям, которых не знаю, — продолжал Кайл, снова встречаясь со мной взглядом.
— У многих людей большие проблемы, — сказала я ему. — У меня тоже большие проблемы.
— И что это за проблемы? — поинтересовался он.
— Ну, например, проблемы с папой, — неуверенно проговорила я и тут же пожалела, что об этом сказала. Не так уж много времени я проводила с маленькими детьми, чтобы быть совершенно уверенной в том, насколько честно можно разговаривать с пятилетним малышом. — У меня, в сущности, и папы-то не было, — сказала я делано беззаботным тоном.
— У меня тоже нет папы, — сказал мне Кайл. — Ну, вообще-то папа есть у всех, но я своего больше не знаю. Я когда-то знал его, когда был совсем маленьким, но я этого не помню. — Он разжал кулаки и уставился на собственные руки. Они были полны тоненьких стебельков травы. Некоторое время мы молча смотрели, как они трепещут на ветру. — А что твоя мама? — спросил он.
— Она умерла.
Он мгновенно поднял голову и уставился на меня, изумленное выражение на его лице постепенно сменялось безмятежным.
— Моя мама любит петь, — сказал он. — Хочешь послушать, какой песенке она меня научила?
— Хочу, — ответила я, и ни секунды не медля, он от начала до конца пропел Red River Valley голосом настолько чистым, что я почувствовала себя заживо выпотрошенной. — Спасибо, — пробормотала я, едва не разрыдавшись к тому моменту, как он закончил. — Кажется, это лучшее, что я когда-либо слышала за всю свою жизнь.
