точно не знаю, так как он прибыл сюда раньше меня, но я и полагал, что Бладу
удастся его предприятие.В лице Волверстона человечество, несомненно, потеряло великогоисторика. Он обладал таким богатым воображением, что точно знал, насколькоможно отклониться от истины и как ее приукрасить, чтобы правда принялаформу, которая соответствовала бы его целям.Состряпав вполне удобоваримое блюдо из правды и выдумки и добавив еще
один подвиг к приключениям Питера Блада, Волверстон поинтересовался, чтосейчас делает капитан. Ему ответили, что он сидит на своем корабле, иВолверстон отправился туда, чтобы, по его выражению, отрапортовать о своемблагополучном прибытии.Он нашел Питера Блада одного, мертвецки пьяного, в большой каюте"Арабеллы". В таком состоянии никто и никогда еще не видел Блада. УзнавВолверстона, он рассмеялся, и хотя этот смех был идиотским, в нем звучалаирония.
– А, старый волк! – сказал он, пытаясь подняться. – Наконец-то ты
сюда добрался! Ну, что ты собираешься делать со своим капитаном, а? – И онмешком опустился в кресло.Волверстон мрачно взглянул на него. Многое пришлось повидать ему насвоем веку, и вряд ли что-либо могло уже тронуть сердце старого волка, новид пьяного капитана Блада сильно потряс его. Чтобы выразить свое горе,Волверстон длинно и сочно выругался, так как иначе никогда и не выражалсвоих чувств, а потом подошел к столу и уселся в кресло против капитана:
– Черт тебя подери, Питер, может быть, ты объяснишь мне, что это
такое?
– Ром, – ответил капитан Блад, – ямайский ром. – Он подвинул
бутылку и стакан к Волверстону, но тот даже не взглянул на них.
– Я спрашиваю, что с тобой? Что тебя мучает? – спросил он.
– Ром, – снова ответил капитан, криво улыбаясь. – Ну, просто ром.
Вот видишь, я отвечаю на все… твои… вопросы. А почему ты не… отвечаешьна мои? Что… ты… думаешь делать со мной? А?
– Я уже все сделал, – ответил Волверстон. – Слава богу, что у тебя
хватило ума держать язык за зубами. Достаточно ли ты еще трезв, чтобыпонимать меня?
– И пьяный… и трезвый… я всегда тебя понимаю.
– Тогда слушай. – И Волверстон передал ему придуманную им басню об
обстоятельствах, связанных с пребыванием Питера Блада в Порт-Ройяле.Капитан с трудом заставил себя слушать его историю.
– А мне все равно, что ты выдумал, – сказал он Волверстону, когда тот
закончил. – Спасибо тебе, старый волк… спасибо, старина… Все это…неважно. Чего ты беспокоишься? Я уже не пират и никогда им не буду! Кончено!
– Он ударил кулаком по столу, а глаза его яростно блеснули.
– Я приду к тебе опять, и мы с тобой потолкуем, когда у тебя в башке
останется поменьше рома, – поднимаясь, сказал Волверстон. – Пока жезапомни твердо мой рассказ о тебе и не вздумай опровергать мои слова. Нехватало еще, чтобы меня обозвали брехуном! Все они, и даже те, кто отплыл сомной из Порт-Ройяла, верят мне, понимаешь? Я заставил их поверить. А еслиони узнают, что ты действительно согласился принять королевский патент ирешил пойти по пути Моргана, то…
– Они устроят мне преисподнюю, – сказал капитан, – и это как раз то,
чего я стою!
– Ну, я вижу, ты совсем раскис, – проворчал Волверстон. – Завтра мы
поговорим опять.Этот разговор состоялся, но толку из него почти не вышло. С таким жерезультатом они разговаривали несколько раз в течение всего периода дождей,начавшихся в ночь после возвращения Волверстона. Старый волк сообразил, чтокапитан болеет вовсе не от рома. Ром был только следствием, но не причиной.Сердце Блада разъедала язва, и Волверстон хорошо знал природу этой язвы. Онпроклинал все юбки на свете и ждал, чтобы болезнь прошла, как проходит все внашем мире.Но болезнь оказалась затяжной. Если Блад не играл в кости или непьянствовал в тавернах Тортуги в такой компании, которой еще недавноизбегал, как чумы, то сидел в одиночестве у себя в каюте на "Арабелле". Егодрузья из губернаторского дома всячески пытались развлечь его. Особенноогорчена была мадемуазель д'Ожерон. Она почти ежедневно Приглашала его к нимв дом, но Блад очень редко принимал ее приглашение.Позднее, по мере приближения конца дождливого сезона, к нему сталиобращаться его капитаны с проектами различных выгодных набегов на испанскиепоселения. Но ко всем предложениям он относился равнодушно. Вначале этовызывало недоумение, а когда установилась хорошая погода, недоумение перешлов раздражение.
В один из солнечных дней в каюту Блада вломился Кристиан – командир
"Клото" – и с бранью потребовал, чтобы ему сказали, что он должен делать.
– Знаешь что, пошел ты к черту, – равнодушно ответил Блад, даже не
выслушав его.Взбешенный Кристиан ушел. А утром следующего дня его корабль снялся сякоря и ушел. Так был показан пример дезертирства, и вскоре от повторенияэтого примера не могли удержать своих корсаров даже преданные Бладу капитаныдругих кораблей. Но они не осмеливались пускаться в крупные операции,ограничиваясь мелкими налетами на одиночные суда.Иногда Блад задавал себе вопрос, зачем он вернулся на остров Тортуга.Непрестанно думая об Арабелле, назвавшей его вором и пиратом, он поклялсясебе, что корсарством заниматься больше не будет. Зачем же тогда он торчитздесь? И на этот вопрос он отвечал себе другим вопросом: ну, а куда же онможет уехать?У всех на глазах Блад терял интерес и вкус к жизни. Раньше он одевалсяпочти щегольски и очень заботился о своей внешности, а сейчас на его щеках иподбородке, прежде всегда чисто выбритых, торчала черная щетина. Энергичноеи загорелое лицо приняло нездоровый, желтоватый оттенок, а недавно еще живыесиние глаза потускнели и стали безжизненными.Только Волверстон, который знал о подлинных причинах этого печального
перерождения Блада, рискнул однажды – и только однажды – поговорить с
