– Ежели Ермак святой, то о нём знаменья были бы, – сказал Иоанн.
– А знамений случилось немало, – возразил Ремезов.
Он же писал о них в своей «Истории». О знаменьях ему рассказывали сами татары. При сибирском царе Сенбахте вода Иртыша, берег и травы вдруг стали кровавыми – это было предвестье Ермаковых битв. И при сибирском царе Саускане от земли до неба поднялся огненный столб с тысячами глаз – тоже предвестье. Жители Бицык-туры с Паниного бугра однажды увидели призрачное сраженье русских с татарами, и кое-кто из жителей даже сошёл с ума. И при самом хане Кучуме татары узрели, как в небе над Иртышом из облаков лепятся купола православных храмов; Кучум приказал казнить свидетелей этого видения. А главное знамение явлено было самому Кучуму на устье Тобола. Из воды вышли два зверя – большой и белый, похожий на косматого волка, и маленький и чёрный, похожий на пса. Звери с рычаньем сцепились друг с другом, и чёрный загрыз белого, и оба зверя погрузились в воду. Кучум понял, что чёрный зверь – это он. Он победит идущего на Искер Ермака. Так в конце концов и случилось.
Вот стоит над рекой Искер, былая столица Сибирского ханства. Ремезов из саней разглядывал высокий, острый мыс с отвесными глиняными обрывами. Заснеженная круча казалась буро-рябой. Иртыш сгрыз уже половину мыса, пройдёт время – сгрызёт всё. Семён Ульянович помнил, как он бегал на Искер ещё мальчишкой. Все мальчишки Тобольска бегали сюда. Тогда ещё видны были в траве полуистлевшие брёвна зданий и частоколов; ещё зиял глубокий Кучумов колодец, на дне которого, конечно, лежал золотой клад; ещё можно было найти ржавые наконечники стрел и копий.
– Кроме знамений, чудеса должны быть, – назидательно сказал Иоанн.
– Были и чудеса.
Да, были, и не только чудо на Прорве, когда хоругви ермаковцев сами собой поплыли мимо татар на Темир-бугре. Перед решающей битвой на Княжьем лугу в небе над татарскими полчищами промчались блистающие воины; они несли на троне Царя Небесного, и Царь грозил Кучуму мечом; кто из татар стрелял по Царю, у тех луки лопались и руки цепенели. А во время приступа Карачин-городка над городком появился сам Христос; он хватал летящие татарские стрелы и швырял их на землю.
– А явления святых? – упорствовал Иоанн.
– Ты как не в Тобольске живёшь, владыка, – раздосадовался Ремезов. – Над Казачьим взвозом у Орловской башни твоего двора какая церковь стоит?
– Никольская.
– А почему она Никольская? На сём месте Ермаку явился сам Никола Можай и повелел держать пост, покаяться и причаститься, ибо он скоро погибнет. Ермак знал, что на устье Вагая его ждёт смерть, и всё равно пошёл туда, потому что покорился воле божьей, как Борис и Глеб покорились.
Татары Вагайского острожка рассказывали Семёну Ульяновичу, что в том бою на устье Вагая хитрый Кучумов воин Кучугай свернул из бересты трубу и принялся кричать в воду: «Ермак! Ермак!». Ермак подумал, что это его господь зовёт, как Никола Можай предвещал, и снял железный шелом, чтобы лучше слышать, – тут татарская стрела и вонзилась ему в висок.
– Знаю, о чём ты сейчас вспомнишь, владыка, – продолжил Ремезов. – Вспомнишь, что святому нетленность нужна и чудеса на могиле. И это было.
Тело Ермака на дне Иртыша случайно зацепил рыбацкой сетью татарин Яныш Бегишев из Епанчинских юрт. Мурза Кайдаул приказал положить найденное тело на помост, и оно шесть недель лежало под солнцем, но не подверглось распаду. Все татарские мурзы и князьки приехали в Епанчин, чтобы посмотреть на поверженного батыра, и даже сам Кучум приехал. Татары вонзали в тело Ермака ножи и копья, а тело точило кровь, как живое. Из капель той крови выросли цветки жарки, и жарок теперь горит среди таёжных трав по всей Сибири. Татары погребли Ермака на священном Баишевском кладбище, где под бревенчатой астаной лежал их великий шейх Хаким-ата. В Родительский день и поныне татары видят над могилой Ермака огненный столп, а по субботам – горящую свечу. Земля с той могилы целебная. Но долгие годы татары скрывали от русских место, где похоронен Ермак, пока эту тайну не открыл народу Ульян Ремезов.
– На всё у тебя ответ заготовлен, – недовольно заметил владыка Иоанн.
– Так давно уже о том размышляю.
– Я тебе честно скажу, Семён Ульянович, – устало заговорил владыка. – Вот глянь сам на святыню Абалакскую… С ней всё ясно, как день. Кротко, смиренно, человеколюбиво. Во всём – благолепие и тишина божья. А Ермак твой – мятежный. Не быть ему святым.
Семён Ульянович не ответил. Не полез в спор, вопреки обыкновению. То же самое ему давно уже объясняли и митрополит Филофей, и митрополит Игнатий. В глубине души Семён Ульянович знал, что Иоанн тоже откажет. Значит, не пришло ещё время Ермака. Семён Ульянович не сомневался, что оно придёт, – но, увы, не на его веку. Он же сам с горечью и верой написал об этом в завершении своей «Истории Сибирской»: «Ясной речи я пока не стяжал, и сии двери открываю ещё ключом железным, но отыщется и ключ золотой для пользы народа и на радость всем, кто жаждет правды».
Санный обоз мчался по ледяной дороге Иртыша. Свистели полозья, комья снега летели из-под конских копыт, клубились вихри снежной пыли. Чистое солнце ярко пылало в гладкой и стылой синеве зимнего неба, словно округло омытое лампадным маслом. На сизых крутоярах проплывали мимо грозные ельники, запорошённые крещенскими вьюгами. Над обозом сияло золото хоругвей, и свободно вились их весёлые хвосты. В стремительном и слаженном движении коней и саней было что-то победное, торжествующее и литургическое. Русские люди ехали по Сибири.
Глава 5
Глаза Чигирь-звезды
Они были воровками, блудницами, поджигательницами и убийцами. Их должны были сгноить в острогах, запороть, закопать живьём или повесить, но у России имелась Сибирь, и баб отправляли туда, за Каменный Пояс: пущай по бабской природе множат род человеческий, авось детьми искупят свои грехи. На них даже оковы не надевали – баба в оковах не дойдёт.
В этой ссыльной команде брели три десятка баб. Охраняли их шестеро служилых, и шестеро обозных ехали позади на санях. Команда притащилась с Тобола, пересекла Иртыш и вступила в город. Измождённые разбойницы уже притерпелись к позору, не прятали своих лиц, просто тупо смотрели под ноги. Опорки, обледенелые дырявые подолы, мужичьи армяки с заплатами, драные платки, худые рукавицы. Встречные разглядывали преступниц: на какие коварства и злодейства оказались способны такие клячи?
На косом перекрёстке Кобылинской и Етигеровой улиц сцепилась друг с другом пара водовозных саней. Одна бочка от удара лопнула и потекла, и её хозяин, обозлившись, повалил другого водовоза на снег и пинал в бока.
