Несколько минут они обсуждали слабые и сильные стороны команды, против которой им предстояло играть, а также о том, как оценивают они свои шансы на победу в чемпионате, назначенном на Вознесение.
И наконец он произнес это вслух:
— Обстоятельства так сложились, что вам придется подыскать вместо меня другого игрока к предстоящему соревнованию. — Развел руками в извинительном жесте. — Я сожалею, парни.
В глубине их взглядов читалось сожаление о предательстве. Некоторое время все молчали. Свен более яростно, чем обычно, переваливал во рту жевательную резинку. Они с Биргером не скрывали своей злости. Оно и понятно.
Нарушил молчание Ларс:
— Рене, как-то неприятно это слышать. Что случилось? Опять из-за жены? Как обычно?
Все поддержали высказанное предположение.
— Нет. — Он позволил себе усмехнуться. — Нет, на самом деле сейчас причина не в ней. Нет-нет. Меня назначили управляющим директором в совершенно новую компанию в ливийском Триполи, специализирующуюся на выработке солнечной энергии. Но не волнуйтесь, я вернусь через пять лет, дальше мой контракт не продлят. И тогда вы, конечно, возьмете меня в команду старичков, а?
Никто не засмеялся, да он и не рассчитывал на смех. То, что он делал, называлось святотатством. Наихудшее, что можно было сотворить против команды непосредственно перед началом состязаний. Ибо слова, засевшие в головах товарищей, отнюдь не способствовали верному направлению пускаемых шаров.
Он сожалел о неудачном моменте для сообщения новости, однако про себя понимал, что лучшего момента и быть не могло.
Он уже был одной ногой за пределами сообщества. Как он и хотел.
Да-да, он прекрасно знал, каково им сейчас. Боулинг был их отдушиной. Ни у кого из них в перспективе не маячил пост директора в зарубежном филиале. Теперь, когда он создал определенную дистанцию, они чувствовали себя, как мыши в ловушке. Однажды и он испытал подобное ощущение, но это было давным-давно.
Теперь котом стал он.
44
Уже трижды она видела утренний свет, проникающий сквозь коробки, и знала, что больше не увидит его.
Иногда она плакала, но больше плакать не могла. Даже на это у нее не осталось сил.
Когда она пыталась открыть рот, губы не разлеплялись. Язык присох к нёбу. Наверное, уже сутки миновали с тех пор, когда у нее перестало хватать слюны для того, чтобы изредка сглатывать.
Теперь о смерти она думала как об избавлении. Вечный сон, и никакой боли. Никакого одиночества.
«Пусть тот, кто стоит на пороге смерти, тот, кто знает, что она наступит через мгновение; пусть тот, кто наблюдает, как решающий миг, в который все исчезнет, обрушивается на него, пусть он поведает о жизни», — однажды так ее муж презрительно процитировал своего отца.
Ее муж! Сам никогда не живший, как осмелился он оспорить эти слова? Возможно, она сама через секунду умрет — судя по всему, так, — но она, по крайней мере, жила. Она-то точно жила. Разве нет?
Она пыталась вспомнить, когда именно, но все слилось. Годы превратились в недели, отдельные воспоминания перемещались во времени и пространстве, сливаясь в невероятные комбинации.
«Сначала умрет мозг, теперь я знаю», — думала она.
Перестала замечать собственное дыхание. Оно стало настолько неглубоким, что она даже не чувствовала дрожания воздуха в ноздрях. Дрожали лишь пальцы свободной руки. Пальцы, которыми в предыдущие дни она процарапала дыру в коробке и нащупала что-то металлическое. В течение некоторого времени она пыталась выяснить, что это могло быть, но так и не смогла.
Пальцы снова задрожали, словно эти движения регулировались струнами, тянущимися от самого Господа. Они трепыхались и бились друг об друга, как крылья летней бабочки.
«Господи, ты чего-то хочешь от меня? — вопрошала она. — Таково наше первое соприкосновение, прежде чем ты заберешь меня к себе?»
Про себя она улыбалась. Она никогда прежде так сильно не приближалась к Богу. И не ощущала ни страха, ни одиночества, а только усталость. Давление коробок практически больше не замечалось. Только усталость.
И вдруг боль кольнула в груди. Спазм оказался настолько болезненным, что она дико выпучила глаза в темноту. «Вот и кончился день. Мой последний день», — пронеслось у нее в голове за долю секунды.
Мгновение она слышала собственный стон, мышцы грудной клетки стянулись к сердцу. Пальцы свело судорогой, лицевые мускулы онемели.
«О, как больно. О, Господи, дай мне умереть», — умоляла она снова и снова, пока предвестники смерти не ушли после спазма, едва ли не более сильного, нежели тот, с которого начались.
В следующие секунды она была уверена, что сердце остановилось. Действительно ожидала, что темнота придет раз и навсегда и поглотит ее. Затем ее губы разлиплись в отчаянной попытке сделать последний вздох. И этот вздох укоренился крошечной точкой в ее нутре, где сохранились последние капли инстинкта самосохранения.
Она почувствовала биение пульса в висках. И в голени. Тело еще слишком сильное, чтобы просто так сдаться. Бог еще не завершил свои испытания.
И ужас перед Его следующим шагом заставил ее молиться. Короткая молитва о том, чтобы не вернулась боль и чтобы все произошло поскорее.
Она услышала, как муж открыл дверь и позвал ее, но время, когда она была еще в состоянии произнести ответ, давно прошло. Да и к чему это?
Она ощутила, что указательный и средний пальцы с дрожью выпрямляются, повинуясь каким-то рефлексам, и проникают в проделанное в коробке отверстие, расположенное чуть выше; что кончик ногтя касается той самой металлической штуковины, обнаруженной раньше. Предмет оставался все таким же гладким и непонятным, пока она с приходом очередной судороги, от которой все пальцы выпрямились и окоченели, не почувствовала, что на ровной холодной поверхности есть небольшая выпуклость в форме буквы V.
Мгновение она пыталась размышлять рационально. Пыталась разделить ощущения, чтобы нервные импульсы от кишечника, приостановившего свое функционирование, от клеток, умоляющих о влаге, от кожи, лишившейся осязательной способности, не нарушали целостности образа, который, как она предчувствовала, ей необходимо было разгадать. Образа металлического предмета с крошечной буквой V.
Она слегка задремала. Вновь это ничто, продолжающее разрастаться в ее голове. Пустота, возвращающаяся к ней через все более короткие временные интервалы.
И вот на нее обрушился поток образов. Изображения гладких предметов, кнопка вызова меню с ее мобильного телефона, циферблат часов, зеркальце из ящичка в ванной комнате — все эти вещи появились откуда ни возьмись и вразнобой замелькали перед ней. Все гладкое, на что она когда-либо в своей жизни обращала внимание, боролось за место в ее сознании и жаждало быть признанным. И вот возникло то, что нужно. Предмет, которым ей самой не доводилось пользоваться, но который мужчины с гордостью извлекали из карманов во времена ее детства. Вот и ее муж в давно ушедшие времена отдал должное этому символу статуса, и вот она лежала тут — зажигалка «Ронсон» с гравировкой V, заброшенная на самое дно коробки, быть может, единственно ради того, чтобы сейчас она ее обнаружила. Ради того, чтобы натолкнуть ее на кое-какие мысли, даже, возможно, ради того, чтобы подсказать неожиданное и бесповоротное решение для окончания ее скупо отмеренной жизни.
«Если бы у меня получилось достать и зажечь ее, конец пришел бы быстро, — подумала она. — И все, чем он обладает, сгорело бы вместе со мной».
Она улыбнулась где-то в глубине души. Эта мысль оказалась парадоксально жизнеутверждающей. Если все сгорит, по крайней мере, она оставит после себя след. Она могла бы посадить в его жизни занозу, от которой ему никогда не удастся избавиться. Он потеряет то, ради чего совершал свои злодеяния.
Какое прекрасное возмездие.
Она затаила дыхание и принялась вновь скрести по картону ногтями, осознав, насколько тяжелым оказалось это занятие. Безумно тяжелым. Каждым движением ей удавалось отковырять по крошечному кусочку картона. Как осе, подтачивающей поверхность их садового стола. Она представила себе, как бумажная пыль летит ей в лицо. Частицы размером с булавочную головку, собранные воедино, если пальцы справятся, вероятно, поспособствуют тому, что зажигалка проскользнет сквозь отверстие и, если ей повезет, окажется у нее в руке.
В конце концов, когда отверстие увеличилось до такого размера, чтобы зажигалка продвинулась в него на несколько миллиметров, она совсем обессилела.
Закрыла глаза и представила себе Бенджамина. Подросшего, умеющего говорить и уверенно передвигающегося. Красивый мальчик, бежавший ей навстречу. Шикарный кожаный мяч в руках и озорные глаза. Как же хотела она увидеть такую картину! Его первое полноценное связное предложение. Его первый день в школе. Когда он впервые посмотрит ей в глаза и признается в том, что она лучшая мама на свете.
