— Считают убитой, — перебил Янус. — Мисс Сот любезно сообщила мне обо всем, что там произошло. Ваше воскрешение из мертвых вызовет по меньшей мере подозрения, если не хуже.
— Сообщила? Вот как?
Расиния наконец перехватила взгляд своей камеристки, и взгляд этот красноречиво говорил: «Потом объясню». Она помотала головой:
— Я могу… что–нибудь придумать. Чудесное спасение или что–то в этом роде. Неважно. Мне надо…
— Уже не надо, — сказал Янус. — Дела пошли не совсем так, как задумывалось, однако результат вполне приемлем. Вам больше незачем оставаться здесь.
«Да кто ты такой, чтобы мне это заявлять?»
Мысли ворочались с трудом, словно мозг еще не до конца оправился от потрясения.
«Он явно знает, чем я занималась. Откуда? Как много рассказала ему Сот?»
— Кроме того, — продолжал Янус, — ваше присутствие настоятельно требуется в Онлее. Начался следующий акт драмы.
Расиния судорожно сглотнула. Во рту стоял привкус крови и речной воды. Слова Януса могли означать только одно.
— Мой отец?..
С величайшим прискорбием вынужден сообщить вам: король скончался. Профессор Индергаст сделал все, что было в его силах, однако организм его величества оказался чересчур изношен, чтобы вынести очередную операцию. Он умер на рассвете, в первые часы утра.
— Понимаю, — пробормотала Расиния.
Сколько месяцев прожила она, каждый день ожидая услышать именно это известие, — и все же сейчас се словно ударили стальным кулаком под дых.
«Отец умер. Умер…»
— Об этом уже объявлено?
— Пока нет. Герцог приложил все усилия, чтобы не допустить огласки. Впрочем, надолго его стараний не хватит.
Расиния кивнула, пытаясь собраться с мыслями. В голове колыхался бессвязный туман.
Янус низко, насколько мог, склонил голову.
— Будучи ворданайским дворянином, я некогда присягал в верности вашему отцу. И так же ныне я приношу присягу вам. Я, Янус бет Вальних, восьмой граф Миеран, клянусь служить Расинии, королеве Вордана, и защищать ее даже ценой своей собственной жизни.
Знакомые, сотни раз слышанные слова — Расиния не единожды была свидетельницей того, как подданные присягали ее отцу. И все же сейчас присяга эта прозвучала с особой, пугающей торжественностью, и озноб, охвативший Расинию, был порожден не стылым речным ветром и не мокрой насквозь одеждой.
«Даже ценой своей собственной жизни».
Бен и Фаро уже заплатили эту цену, и одному богу ведомо, скольких людей постигла та же участь.
«И скольких еще постигнет до того, как мы одержим победу».
— Вы правы, — сказала Расиния, тряхнув головой.
Перед ее мысленным взором промелькнули лица. Насупленный Мауриск. Сартон, целиком погруженный в книги. Всхлипывающая Кора. Бен, на предсмертном вздохе признавшийся в своей неразделенной любви…
— Вернемся в Онлей.
«И вам еще многое, очень многое предстоит объяснить».
Высоко в небе раздались оглушительные раскаты грома, и спустя мгновение хлынул дождь.
Часть четвертая
Орланко
Архиепископ Истинной церкви Вордана был крупный рыхлый толстяк в обширной ослепительно–алой мантии с обильной вышивкой и драгоценными застежками, которая причудливыми складками окутывала его пухлые телеса. Он похож на цветок, подумал герцог Орланко, на гигантский ядовитый цветок такие растут в южных джунглях, источая вонь тухлого мяса. Явственный мурнскайский акцент его был особенно заметен в том, как он ожесточенно, почти плюясь, произносил твердые «к».
— Собор набит до отказа моей устрашенной паствой! — говорил он. — Несчастные бежали, спасаясь от ужасов бунта, и то, что рассказывают они, чудовищно, поистине чудовищно! Чернь разрушает храмы Истинной церкви, разграбляет золотую утварь, жжет в кострах иконы! Священников Истинной церкви забивают до смерти, а затем глумятся над трупами и развешивают их на фонарях! Шайки бунтовщиков скопом, прямо на улицах насилуют знатных женщин!..
Лицо архиепископа побагровело под стать его ослепительному одеянию, и казалось, он вот–вот лишится чувств. Речь подхватил борелгайский посол Иханнес Пульвер–Монсангтон, что обливался потом в дорогих мехах:
— До меня также дошли эти рассказы. И что же мы слышим теперь? Вендр, чью оборону возглавлял капитан жандармерии, пал под натиском бунтовщиков! Дантон, этот архидемагог, и его приспешники вырвались на свободу, и их банды вольготно рыщут по всему городу!
Орланко обвел взглядом стол кабинета. Граф Торан оцепенело молчал, а Рэкхилл Григ завороженно таращился на Иханнеса, словно голодный попрошайка на ломоть сочной говядины. Кресло министра государственных дел, как всегда, пустовало, а на месте министра юстиции неловко ерзал коренастый толстячок в зеленом мундире лейтенанта жандармерии.
Именно это обстоятельство более всего тревожило Последнего Герцога. Куда, черт возьми, подевался Вальних? Наивно было бы надеяться, что этот субъект свернул себе шею, оказавшись в гуще бунта, — пускай даже капитан, которого в Вендре захватили мятежники, и был именно его ставленником. Нет, он жив и все так же строит козни. А ему, Орланко, надо действовать, причем скоро: слухи о смерти короля, вопреки всем предосторожностям, уже просачиваются в город. Во дворце слишком много слуг, чтобы даже Конкордат мог надолго заткнуть им рты.
— Прежде чем… э-э… отбыть, — проговорил лейтенант, — капитан приказал мне любой ценой обеспечить безопасность собора и восточной части Острова. Кроме того, мы разместили свои заставы на всех мостах Северного берега.
— Мои аналитики полагают, что число мятежников составляет по меньшей мере двадцать тысяч, — заметил Орланко с едва скрываемым презрением. — Если все они двинутся штурмовать мосты… Неужели вы, лейтенант, в самом деле считаете, что ваши люди сумеют их остановить?
— Ваша светлость, — ответил лейтенант, — мои люди сделают все, что только будет в их силах. До тех пор, пока мы не получим дальнейших указаний от капитана или от милорда Миерана.
— Не хочу обидеть наших бравых парней в зеленом, — вмешался Торан, — но жандармерия очевидно не способна справиться с кризисом. Мы должны вызвать регулярные войска.
Эти слова надолго повисли в наступившей тишине. Орланко окинул взглядом всех, кто находился в зале: других членов кабинета, двоих иностранцев, скромную вереницу придворных, что терпеливо дожидались возможности обратиться к кабинету со своими ходатайствами. Герцог подозревал, что почти все эти люди думают сейчас об одном и том же.
Миновало без малого сто лет с тех пор, как полки королевской армии входили в столицу, — эта традиция неуклонно соблюдалась все годы правления четырех сменявших друг друга монархов. Последний раз, когда Фарус IV провел маршем через Старый брод свои победоносные легионы, стал началом гражданской войны и Великого Очищения. Ветви, усеченные теми недобрыми годами, — двоюродные деды и дядья, что погибли, приняв сторону короля либо мятежников, или же просто угодили в беспощадные жернова смуты, — имелись на обширном родословном древе у каждого из здесь присутствовавших (и немало еще было старинных семей, за участие в мятеже изничтоженных мстительным монархом подчистую, — в том числе четверо из пяти великих герцогов, чье происхождение уходило корнями во времена до явления Кариса).
У каждого, кроме Орланко, чьи предки приняли сторону победителя. Постепенно, один за другим, все взгляды в зале обратились к нему. Последний Герцог сдержанно откашлялся.
— Вы уверены, — проговорил он осторожно, — что армия успеет прибыть вовремя?
Торан энергично кивнул.
— Когда начались беспорядки, — сказал он, — я сразу почуял, что добром это не кончится, и сообщил в лагерь в Мидвейле, чтобы были готовы выступить в течение трех часов после получения приказа. От столицы до Мидвейла добрых сорок миль, но всадник может доскакать туда за день. Дорога на всем пути хорошая. Если отправить курьера через час, к завтрашнему вечеру в нашем распоряжении будут восемь сотен кирасир, а еще через день–два — шесть тысяч пехоты. Самое большее через три, если не прекратится этот треклятый дождь.
