Чтобы разглядеть фигурку, мало было просто вглядеться – следовало встать на колени. Надо было скользить взглядом по блестящему черному материалу, что казался немного прозрачным, – огонек лампады словно поглощался статуэткой и вновь загорался – уже другим, тревожным, неспокойным светом.
Мужчина большую часть времени смотрел себе под ноги. Когда-то в прошлом колени быстро начинали мучительно болеть, но теперь он привык, и холодный каменный пол уже не приносил страданий. Он просто стоял на коленях, время от времени поднимая взгляд на статуэтку, словно пытаясь понять, что хотел сказать давно ушедший в небытие мастер, изготовивший эту одну из двадцати черную скульптуру.
Хотя ответ был прост. Из этого черного камня можно было сделать лишь одно.
– Тьма, ты несешь покой, а Свет несет хлопоты. Тьма, ты даришь прохладу, а Свет дарит жару. Тьма, в тебе есть укрытие, а Свет все выставляет напоказ…
Никто и никогда не говорил этому человеку, с какими словами надо обращаться к Богу. Слова не имеют значения – только те чувства, которые живут в сердце. Поэтому он не слишком задумывался, что следует говорить… можно жаловаться на свою судьбу или обещать свершить подвиги во славу Эмнаура, можно рассказывать о себе или о тех местах, что довелось увидеть, можно пересказывать сплетни или просто молчать. Все годится.
– Прошу тебя, Эмнаур, даруй мне мудрость понять твою волю…
Да, можно было и просить. О благах, о мудрости, о совете, о мести. Или о чем-нибудь еще. Эмнаур сам решал, к чьим мольбам снизойти, – Алкет Гард слышал истории о тех, кому Эмнаур ответил. Он даже знал одного. Все знали, что много лет назад Юрай Борох услышал Голос. Что именно услышал Юрай, так и осталось тайной, ибо поделиться божественным откровением служитель Триумвирата может лишь с одним человеком – верховным жрецом. Лишь он, верховный жрец, имеет право объяснить служителю смысл божественных слов. Поговаривали также, что иногда находились желающие обмануть жреца, придумать божественные слова – в надежде занять более высокий пост в Триумвирате, приобрести влияние или (находились и такие) богатство. Как отличал жрец истинное откровение от грязной лжи, не знал никто, – но отличал. И лжеца ожидала Казнь Эмнаура – смерть во тьме от голода и жажды. Смерть, пришедшая среди молитв о прощении – или среди проклятий и поношений, обращенных к Богу. Ведь Эмнауру важны не слова, важно лишь устремление души. Бывало, что он прощал… редко, очень редко.
Сколько смертей видела эта темная келья?
– Скоро будет война, великий Эмнаур. Я хочу… – Алкет замялся, подбирая слова. – Я хочу принести пользу.
Это были правильные слова. К чему мечтать о славе – все равны перед Эмнауром. К чему мечтать о золоте – Триумвират дарит своим служителям достаточно, чтобы не страдать от холода, не мокнуть под дождем, не терзаться муками голода или жажды. Можно мечтать о любви, хотя это чувство считалось недостойным истинно верующего, – а удовольствия плоти были доступны, и не нашлось бы женщины в тавернах, борделях или домах сервов, что отказалась бы разделить ложе с одним из безликих. Что же касается женщин, занимавших более высокое положение, – часто и они не желали оскорбить отказом человека в маске. А если все же не могли подарить ему час или два страсти, то находили убедительные слова. Настаивать было не принято…
Настоящий служитель Триумвирата живет лишь для того, чтобы приносить пользу.
– Я хороший маг, великий Эмнаур. – Алкет знал, что говорит правду, а потому и не считал себя впавшим в грех гордыни. – Я хороший маг, и место мое – на поле боя. Рыцари Ордена – сильные противники, и я прошу тебя, позволь моему искусству хоть на миг приблизить победу Империи.
Не было необходимости возносить мольбу Эмнауру именно здесь, в келье, что была создана вскоре после Разлома. Или даже раньше… тысячелетия истории стерли воспоминания о неведомых строителях, что вырубали коридоры в толще скал, о мастере, что создавал статуи из обломков, упавших с неба. Некоторые искренне верили, что это куски плоти самого Эмнаура, павшего в битве с проклятым Эмиалом, дабы потом возродиться в душах и сердцах своих верных приверженцев. Считалось, что обращаться к Богу можно было отовсюду, но Алкет упрямо приходил сюда, опускался коленями на холодный каменный пол и шептал слова, слышимые только ему и Богу.
– Я много лет учился, и теперь я готов…
– Да…
Алкет вздрогнул. Звук раздался словно бы в его голове – и в то же время возникало ощущение, что тихий голос исходит сразу со всех сторон – от статуи, светящейся колдовским пламенем, от лампады, от замшелых стен.
– Ты… ты ответил мне? – Он все еще не верил.
– Да… – прозвучало снова. – Я отвечаю тебе, Алкет Гард, служитель второго круга…
– Что я должен сделать, Великий? – Он уже почти кричал, зная, что это бессмысленно. – Укажи мне путь!
– Иди к верховному жрецу… – шелестел голос, наполняя Алкета ликованием. – Иди… скажи… алый свиток…
– Сказать про алый свиток? – Он отчаянно боялся неправильно понять откровение, неверно истолковать божественные слова.
– Ты… достоин алого свитка… – шептали стены, – это честь… это ноша… это кара… Прими, что уготовано, Алкет Гард, служитель второго круга…
– Что в этом свитке?
Но голос молчал. Вероятно, все, что следовало, уже было сказано и услышано. Алкет склонил голову, коснувшись горячим лбом ледяного пола. Его губы дрожали, сердце колотилось, словно желая покинуть грудь, ладони вспотели, могучее тело била мелкая дрожь. Прошло не менее получаса, прежде чем он более или менее успокоился. Алкет снял с пояса маску – чеканную личину из бронзы, инкрустированную мелкой серебряной насечкой, – знак второго круга. Надел, закрепив на затылке широким кожаным ремнем. Блеснули в свете лампады глаза, смотрящие сквозь прорези маски. Только высшим иерархам Триумвирата дозволялось появляться на людях без личины, остальные скрывали свои лица от всех, кроме других служителей. Особо ревностные снимали маску лишь оказавшись в одиночестве.
Он поднялся, подошел к тяжелой каменной двери, навалился плечом – заскрипели старые петли, медленно повернулась плита, открывая темный проем. Дернулось и заплясало пламя лампады, почуяв приток воздуха. Алкет стремительно шагал по коридору – он проходил здесь столько раз, что знал каждый камень, каждую трещинку в полу и не нуждался в свете – хотя здесь уже можно было использовать факел или лампу. Но Алкету всегда казалось, что свет в этих тоннелях – святотатство. Здесь царство ночи, царство Эмнаура.
Наконец впереди забрезжило светлое пятно выхода. Алкет легко взбежал по истертым каменным ступеням, вихрем промчался по коридорам. Кто-то приветствовал его, он даже отвечал – но ни на мгновение не задерживал шаг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
