— Да-да, конечно. Передайте Данилову, что сегодня я приехать к нему не смогу, но завтра буду точно.
— Я думаю, что вам не стоит торопиться с посещениями. У вашего мужа сегодня случилось обострение, и мы перевели его под постоянный надзор. Свидания ему сейчас категорически не показаны.
— А что случилось? — От волнения у Елены перехватило дыхание. — Какое обострение? Почему?
— Как выяснилось, ваш муж целенаправленно саботировал лечение. Не пил таблетки, а выбрасывал их. В результате ему стало хуже. Сегодня утром он набросился на медсестру в коридоре…
— Как «набросился»? — ахнула Елена. — Хотел ударить?..
— Точно не могу сказать, но инцидент имел место. Мы провели с ним успокаивающую беседу, во время которой разъяснили необходимость строгого соблюдения назначенного лечения…
Тамара Александровна говорила так, словно читала историю болезни. «Провели беседу», «разъяснили необходимость строгого соблюдения назначенного лечения»… Небось сидит сейчас и дневники в историях пишет.
— В итоге он попытался самовольно уйти из отделения, впал в буйство в коридоре и в результате был помещен в надзорную палату.
— А что вы там с ним делаете? — Елене представился Данилов, завязанный в смирительную рубашку, со свежими следами побоев на лице.
— Он спит под наблюдением опытной медсестры. Отоларинголог его уже смотрел.
— А при чем здесь отоларинголог?
— Во время буйства ваш муж ударился носом о пол. Ничего страшного, не волнуйтесь.
«Сама ты, оказавшись на моем месте, наверное бы не волновалась», — с неприязнью подумала Елена, но спросила другое:
— А как долго он там пробудет?
— Не люблю строить прогнозов. Звоните завтра, примерно в это же время, возможно, я смогу сказать что-то более определенное. До свидания.
— До свидания.
Ну и день сегодня. Бедный Вовка, черт его дернул буйствовать. Должно быть, медсестра сказала ему что-то обидное… Или даже обругала.
Потянуло на люди. Нахождение в обществе дисциплинирует, а то того гляди разрыдаешься. Елена посмотрелась в зеркало, оценивая свой внешний вид, сочла его сносным и направилась в диспетчерскую, в расстроенных чувствах позабыв запереть на ключ дверь своего кабинета.
Из диспетчерской — в гараж, из гаража — к старшему фельдшеру, тут еще сестра-хозяйка начала вопить, что у нее украли две новые простыни… Обычный рабочий день — суматошный и бестолковый. Пообедать так и не дали.
«Ничего, перехвачу что-нибудь по дороге», — решила Елена, выезжая с подстанции за полтора часа до встречи. Перед разговором, который, вне всякого сомнения, должен был оказаться важным, следовало отвлечься от суеты, собраться с мыслями и «прокачать» возможные варианты. Все это очень хорошо получалось у нее за рулем. Едешь себе и, вместо того чтобы слушать радио, думаешь.
Вариант первый, он же самый невероятный — Михаил Юрьевич пленился ее очарованием и решил закрутить служебный роман. Елена потянулась, чтобы увидеть свое лицо в зеркале заднего вида, и в целом осталась довольна. «Есть еще порох в пороховницах», — как говорил гоголевский Тарас Бульба.
Но навряд ли главный увлекся ею. Не в его правилах. Михаил Юрьевич — карьерист старой закалки, и роман с кем-то из подчиненных для него табу. Слишком уж много неожиданностей таит в себе подобная связь. Правда, поговаривают, что в больнице, которой Михаил Юрьевич руководил до прихода на «скорую», у него была постоянная пассия с одной из кафедр. Но сказать можно все, что взбредет в голову. Ее вон тоже подозревают в связи с Калининым, даже какие-то подробности рассказывают. Смешно.
Ладно — любовь и вся прилагающаяся к ней морковь отпадает. Что еще? Вариант второй — недостатки, упущения, нарушения. Проколы, одним словом. Проколы есть у всех, и она не исключение, но, кажется, за последние месяцы ничего из ряда вон выходящего не было. Показатели так вообще лучшие по региону, комиссия из департамента была, осталась довольна, Госнаркоконтроль разок нагрянул с проверкой — ничего не нашел, да и вообще…
Да, были две довольно резонансные жалобы в департамент — от выжившей из ума старухи, как на грех оказавшейся чьей-то там первой учительницей, и от отставного подполковника с чудесной фамилией Разгильдяев.
Старуха жаловалась на то, что «скорая» не приезжает к ней на вызовы. Спасибо соседям по лестничной площадке — подтвердили приезды и даже со временем не напутали. Хорошо, что во всех трех остальных квартирах на этаже жили пенсионерки, верные члены братства подслушивающих, подглядывающих и вынюхивающих.
С отставного подполковника Разгильдяева бригада вымогала деньги за госпитализацию. Денег подполковник не дал и в результате вместо своего родного госпиталя оказался в приемном сто шестьдесят восьмой больницы, местной «кузницы здоровья». Там он закатил скандал (мочекаменная болезнь — она вообще взвинчивает нервы), ушел под расписку и с ближайшей троллейбусной остановки снова вызвал «скорую», надеясь на этот раз оказаться там, где хотелось. Наивный подполковник… Вторая «скорая», тоже с Елениной подстанции, доставила его все туда же — в приемный покой сто шестьдесят восьмой больницы. Скрюченного, взвинченного и орущего уже не столько от ярости, сколько от резко усилившейся боли в пояснице — камень пошел по мочеточнику, и Разгильдяеву не осталось ничего другого, как соглашаться на госпитализацию.
Лежа в ненавистной ему больнице, Разгильдяев занялся творчеством — писал жалобы (очень яркие и эмоциональные) во все инстанции, куда только было возможно. В департамент здравоохранения, в министерство, в прокуратуру, в ГУВД, в городской Совет ветеранов, в Общество защиты прав потребителей, которое тут было совсем ни при чем, в редакции нескольких газет… Не написал разве что в Международный суд ООН в Гааге да в Министерство культуры. Обида была велика, свободного времени много, вот человек и старался.
Обе бригады насмерть стояли на том, что не могли везти человека со столь сильной почечной коликой через всю Москву, да еще в час пик. Тяжесть состояния подтверждалась не только записями в обеих картах вызова, но и данными первичного осмотра из истории болезни. Вымогательство денег доктор Старчинский начисто отрицал.
— Да я ему просто сказал, козлу этому, что далеко его не повезу даже за деньги! — возмущался Старчинский. — И объяснил почему!
— Лучше всего вообще не произносить на вызове слова «деньги», «рубли», «доллары», «евро» и все прочие, которые можно истолковать превратно, — заметила Елена.
Старчинский написал объяснительную, Елена в письменной форме ответила всем, кто проявил интерес к случившемуся, и на том дело заглохло.
Нет, ругать ее не за что. Во всяком случае, вызывать для этого главный врач точно не стал бы. Здесь что-то другое.
Вариант третий, он же самый приятный — неожиданное повышение. Может быть, главный недоволен кое-кем из региональных директоров, хотя бы Гаманцом или Свиньиной, которых в последнее время склоняет на каждом собрании? И решил присмотреться к ней? Тоже маловероятно — слишком недолго она заведует подстанцией для такого взлета.
Тогда — что?
В задумчивости Елена свернула не туда на Таганской площади и спохватилась, только проехав пару километров по набережной. Хорошо хоть укатила недалеко и времени потеряла самую малость.
Больше вариантов не было. Совершенно фантастические, вроде того, что в кабинете главного врача ее будут поджидать корреспондент из какого-нибудь гламурного журнала, желающий проинтервьюировать лучшую из заведующих подстанцией, Елена не рассматривала. Она была слишком взрослой для того, чтобы верить в сказки, и слишком занятой, чтобы тратить на них свое время.
С первой же попытки втиснув свою «Нексию» в единственный свободный просвет, Елена вытащила из сумки мобильный (странно, что за всю поездку не было ни одного звонка) и позвонила сыну. Выслушав доклад о том, что у Никиты все в порядке, она предупредила его, что будет поздно, и услышала в ответ заверения в полнейшем и абсолютнейшем благоразумии.
Посмотрелась в зеркало, мазнула помадой по губам, пригладила миниатюрной щеткой немного растрепавшиеся волосы (нет, насколько же короткая прическа удобнее длинной!) и осторожно, чтобы не ударить по стоящей рядом «Мазде», открыла дверцу.
На часах было без двадцати пять. Елена подумала о том, не заглянуть ли к знакомым на центральную подстанцию, но отказалась от этой идеи. Времени мало, если гостеприимный заведующий Якубов усадит гостью «пить кофе с шоколадкой», то к главному она наверняка опоздает. Кофе с шоколадкой подождут, хотя бы до окончания аудиенции, все равно Якубов сидит в своем кабинете допоздна, не торопясь домой. Видимо, его супружеские отношения оставляют желать лучшего.
Секретарша Майя Константиновна перекрасилась и стала похожа на Мальвину, девочку с голубыми волосами. Хороша Мальвина с кинжальным взглядом и каменным лицом! Уголки губ всегда опущены книзу, подбородок слегка выдвинут вперед, слова не произносит, а цедит. Впрочем, может и швырнуть словом, как камнем. Прозвище у Майи Константиновны было знаковое, очень ей подходящее — Мегера Гарпиевна.
