В хижине не было ничего, что могло бы пролить свет на личность моих соседей. Комната была заполнена химикалиями и различной аппаратурой. В одном углу был небольшой книжный шкаф с ценными научными трудами, в другом – груда геологических образцов, собранных на известняках. Мой взор быстро охватил все эти подробности, но мне было не до тщательного осмотра: я боялся, что хозяин дома может вернуться и застать меня здесь. Покинув хижину, я поспешил домой. Тяжесть лежала у меня на сердце. Над уединённым ущельем нависла жуткая тень нераскрытого преступления, делавшая мрачные болота ещё более мрачными, а дикую местность ещё более тоскливой и страшной. Я подумал, не сообщить ли о том, что я видел, в полицию Ланкастера, но меня пугала перспектива сделаться свидетелем в «громком деле», страшили докучливые репортёры, которые будут влезать в мою жизнь. Разве для этого я удалился от всего человечества и поселился в этих диких краях? Мысль о гласности была мне невыносима. Может быть, лучше подождать, понаблюдать, не предпринимая решительных шагов, пока не приду к более определённому заключению о том, что я видел и слышал.
На обратном пути я не встретил Хирурга, но, когда вошёл в свою хижину, был поражён и возмущён, увидев, что кто-то побывал здесь за время моего отсутствия. Из-под кровати были выдвинуты ящики, стулья отодвинуты от стены. Даже мой рабочий кабинет не избежал грубого вторжения, потому что на ковре были ясно видны отпечатки тяжёлых ботинок. Я не отличался выдержкой даже в лучшие времена, а это вторжение и копание в моих вещах привели меня в бешенство. Посылая проклятья, я схватил с гвоздя свою старую кавалерийскую саблю и провёл пальцем по лезвию. Там посредине была большая зазубрина, в том месте, где сабля ударила по ключице баварского артиллериста в те дни, когда мы отбивали атаки фон дер Танна под Орлеаном. Сабля была ещё достаточно остра и могла сослужить мне службу. Я положил её у изголовья постели, так чтобы можно было легко её достать. Я был готов дать достойный отпор незваному гостю, как только он появится.
Глава четвёртая
О человеке, пришедшем в ночи
Настала бурная грозовая ночь, луна была затемнена клочьями облаков, ветер дул меланхоличными порывами, рыдая и вздыхая над болотами и заставляя стонать кустарники. По временам брызги дождя ударяли по оконному стеклу. Я почти до полуночи просматривал статью Ямбликуса, александрийского учёного, о бессмертии. Император Юлиан сказал как-то о Ямбликусе, что тот был последователем Платона по времени, но не по гениальности. Наконец, захлопнув книгу, я открыл дверь и бросил последний взгляд на мрачные болота и ещё более мрачное небо. И в это мгновение между облаками ярко блеснула луна и я увидел человека, называвшего себя Хирургом с Гастеровских болот. Он сидел на корточках на склоне холма среди вереска менее чем в двухстах ярдах от моей двери, неподвижный как изваяние. Пристальный взгляд Хирурга был устремлён на мою дверь.
При виде этого стража меня пронизал трепет ужаса: мрачный, загадочный облик его создавал вокруг этого человека какие-то странные чары; время и место его появления, казалось, предвещали что-то страшное. Но возмущение, охватившее меня, вернуло мне самообладание, и я, сбросив с себя чувство растерянности, направился в сторону пришельца. Увидев меня, Хирург поднялся, повернулся ко мне. Луна освещала его серьёзное, заросшее бородой лицо и сверкающие глаза.
– Что это значит? – воскликнул я, подходя к нему. – Как вы смеете следить за мной?
Я увидел, как вспышка гнева озарила его лицо.
– Жизнь в деревне заставила вас позабыть приличия, – сказал он, – по болоту разрешается ходить всем.
– А в мой дом, по-вашему, тоже можно всем заходить?! – воскликнул я. – Вы имели наглость обыскать его сегодня вечером в моё отсутствие.
Он вздрогнул, и на лице его появилось крайнее волнение.
– Клянусь вам, что я тут ни при чём! – воскликнул он. – Я никогда в жизни не переступал порога вашего дома. О сэр, поверьте мне, вам грозит опасность, вам следует остерегаться.
– Ну вас к чёрту! – сказал я. – Я видел, как вы ударили старика, думая, что вас никто не заметит. Я был около вашей хижины и знаю всё. Если только в Англии существуют законы, вас повесят за ваше преступление. А что касается меня, то я старый солдат, я вооружён и запирать дверь не буду. Но если вы или какой-нибудь другой негодяй попробует перешагнуть мой порог, то поплатится своей шкурой.
С этими словами я повернулся и направился в свою хижину. Когда я оглянулся, он ещё глядел мне вслед – мрачная фигура с низко опущенной головой. Я беспокойно спал всю эту ночь, но больше ничего не слышал о загадочном страже; его не было и утром, когда я выглянул из-за двери.
В течение двух дней ветер свежел и усиливался, налетали шквалы дождя. Наконец на третью ночь разразилась самая яростная буря, какую я когда-либо наблюдал в Англии. Гром ревел и грохотал над головой, непрерывное сверкание молний озаряло небо. Ветер дул порывами, то уносясь с рыданием вдаль, то вдруг грохоча и воя у моего окна и заставляя дребезжать стёкла в рамах. Я чувствовал, что уснуть не смогу. Не мог и читать. Я наполовину приглушил свет лампы и, откинувшись на спинку стула, предался мечтам. По всей вероятности, я потерял всякое представление о времени, потому что не помню, как долго сидел так, на грани между размышлениями и дремотой. Наконец около трёх или, может быть, четырёх часов я, вздрогнув, пришёл в себя – не только пришёл в себя: все чувства, все нервы мои были напряжены. Оглядевшись в тусклом свете, я не обнаружил ничего, что могло бы оправдать мой внезапный трепет. Знакомая комната, окно, затуманенное дождём, и крепкая деревянная дверь – всё было по-прежнему. Я стал убеждать себя, что какие-нибудь бесформенные грёзы вызвали эту неприятную дрожь, как вдруг в одно мгновение понял, в чём дело. Это был звук шагов человека около моей хижины. В паузах между ударами грома, в шуме дождя и ветра я мог различить тихие, крадущиеся шаги. Я сидел затаив дыхание, вслушиваясь в эти жуткие звуки. Шаги остановились у самой моей двери. Теперь я слышал затруднённое дыхание и одышку, как будто этот человек шёл издалека и очень торопился. Сейчас одна только дверь отделяла меня от ночного бродяги, который с трудом переводил дыхание. Я не трус, но ночная буря и смутные предостережения, которые мне делали, а также близость этого странного посетителя в такой степени лишили меня присутствия духа, что я не мог вымолвить ни слова. И всё же я протянул руку и схватил свою саблю, устремив пристальный взгляд на дверь. Я от всего сердца хотел одного: чтобы всё скорее кончилось. Любая явная опасность была лучше этого страшного безмолвия, нарушаемого только тяжёлым дыханием.
В мерцающем свете угасающей лампы я увидел, что щеколда моей двери пришла в движение, как будто на неё производилось лёгкое давление снаружи. Она медленно поднялась, пока не освободилась от скобы, затем последовала пауза примерно на десять секунд, в продолжение которых я сидел с широко раскрытыми глазами и обнажённой саблей. Потом очень медленно дверь стала поворачиваться на петлях, и свежий ночной воздух со свистом проник через щель. Кто-то действовал очень осторожно: ржавые петли не издали ни звука. Когда дверь приоткрылась, я разглядел на пороге тёмную призрачную фигуру и бледное лицо, обращённое ко мне. Лицо было человеческое, но в глазах не было ничего похожего на человеческий взгляд. Они, казалось, горели в темноте зеленоватым блеском. Вскочив со стула, я поднял было обнажённую саблю, как вдруг какая-то вторая фигура с диким криком бросилась к двери. При виде её мой призрачный посетитель испустил пронзительный вопль и побежал через болота, визжа, как побитая собака.
Дрожа от недавнего страха, я стоял в дверях, вглядываясь в ночную мглу. В моих ушах всё ещё звенели резкие крики беглецов. В этот момент яркая вспышка молнии осветила, как днём, всю местность. При этом свете я разглядел далеко на склоне холма две неясные фигуры, бегущие друг за другом с невероятной быстротой по заросшей вереском местности. Даже на таком расстоянии различие между ними не давало возможности ошибиться: первый был маленький человечек, которого я считал мёртвым, второй – мой сосед Хирург. Короткое мгновение я видел их чётко и ясно в неземном свете молнии, затем тьма сомкнулась над ними и они исчезли.
Когда я повернулся, чтобы войти в своё жилище, моя нога наступила на что-то лежащее на пороге. Наклонившись, я поднял этот предмет. Это был прямой нож, сделанный целиком из свинца и такой мягкий и хрупкий, что казалось странным, что его могли применить в качестве оружия. Чтобы сделать его более безопасным, конец ножа был срезан. Остриё, однако, было всё же старательно отточено на камне, что было видно по царапинам, и следовательно, оно всё же было опасным оружием в руках решительного человека. Нож, очевидно, выпал из рук старика в тот миг, когда неожиданное появление Хирурга обратило его в бегство. Не могло быть ни малейшего сомнения в цели появления моего ночного посетителя.
