Мисс Энсли Грей была худая, чуть выше среднего роста, с внимательными глазами и несколько сутулыми плечами – признак, отличающий особу, вечно сидящую над книгами. Лицо продолговатое и худощавое, с пятнами румянца на щеках; лоб мыслителя, упрямое выражение тонких губ и волевого подбородка довершали её портрет. Белые как снег рукавчики и воротничок, а также гладкое тёмное платье, сшитое почти с квакерской простотой, свидетельствовали об изысканности её вкуса. На плоской груди висел чёрный эбеновый крест. Сидела она очень прямо, напряжённо прислушиваясь и приподняв брови, глаза её нервно озирали комнату.
Вдруг с видимым чувством удовлетворения она тряхнула головой и начала наливать кофе. Из соседней комнаты послышались чьи-то шаги. Дверь отворилась, и быстрой, нервной походкой вошёл профессор. Кивнув сестре, он сел за стол напротив неё и принялся вскрывать письма, пачка которых лежала рядом с его тарелкой.
Профессору Энсли Грею недавно исполнилось сорок три года. Он был почти двенадцатью годами старше сестры. Он сделал блестящую учёную карьеру. Начало его громкой известности положили работы по физиологии и зоологии в университетах Эдинбурга, Кембриджа и Вены.
Его монография «Об экситомоторных нервных отростках» доставила ему звание члена Королевского общества, а его изыскания «О природе батибия с некоторыми замечаниями о литококках» были переведены по крайней мере на три европейских языка. О нём говорили как об одном из величайших современных авторитетов, как о представителе и воплощении всего, что было лучшего в науке. Поэтому неудивительно, что, когда городское управление Бёрчспуля решило открыть медицинскую школу, ему предложили кафедру физиологии. Его согласие имело для представителей города тем большую ценность, что они прекрасно понимали: эта кафедра была всего лишь одним из этапов в его учёной карьере и первая же освободившаяся вакансия в более престижном учебном заведении откроет новую главу его научной деятельности.
Наружностью профессор Грей походил на сестру. Те же самые глаза, черты лица, такой же лоб мыслителя. Но очертания его губ и длинного тонкого подбородка были куда резче, чем у сестры. Просматривая письма, он время от времени проводил пальцами по подбородку.
– Эти девушки очень беспокойный народ, – заметил он, когда в отдалении послышались чьи-то голоса.
– Это Сара! – сказала сестра. – Я поговорю с ней.
Она передала брату через стол чашку кофе и принялась маленькими глотками пить свой кофе, украдкою поглядывая на его суровое лицо.
– Первым большим успехом человеческой расы, – изрёк профессор, – было обретение способности речи. Второй шаг на этом пути был сделан, когда люди научились управлять этой новой способностью. Но женщины до сих пор ещё не сделали этого второго шага.
Когда он говорил, его глаза обыкновенно были полузакрыты, а подбородок резко выступал вперёд; закончив же свою речь, он имел обыкновение раскрывать глаза и сурово смотреть на собеседника.
– Я, кажется, не отличаюсь болтливостью, Джон, – заметила сестра.
– Да, Ада, во многих отношениях вы приближаетесь к высшему, то есть к мужскому, типу.
Профессор наклонился над своей тарелкой с видом человека, только что разрешившегося самым изысканным комплиментом, но его сестра вовсе не казалась польщённою и нетерпеливо пожала плечами.
– Вы опоздали сегодня к завтраку, Джон, – заметила она после паузы.
– Да, Ада, я плохо спал. Недостаточный прилив крови к мозгу, вероятно как следствие перевозбуждения мозговых центров. Моя голова была немного не в порядке.
Сестра с удивлением взглянула на него. До сих пор мозговые процессы профессора были так же правильны, как и его привычки. Двенадцать лет постоянного общения с ним выработали в ней уверенность, что он живёт размеренно и спокойно, как человек, всецело занятый служением науке, и что поэтому он неизмеримо выше мелких страстей и эмоций, волнующих большинство людей.
– Вы удивлены, Ада, – сказал он, – и я вполне понимаю вас. Я сам удивился бы, если бы мне сказали, что я стану так чувствителен к сосудистым расстройствам. В конце концов, все расстройства, если поглубже взглянуть на этот предмет, носят сосудистый характер. Дело в том, что я собираюсь жениться.
– Не на миссис ли О’Джеймс? – воскликнула Ада, чуть не выронив чайную ложку.
– Моя милая, у вас в высокой степени развита наблюдательность, свойственная женщинам. Именно миссис О’Джеймс я и имел в виду.
– Но вы так мало знаете её. Сами Эсдэли мало её знают. Ведь они совсем недавно познакомились с ней, хотя она и живёт в Лиденсе. Не лучше ли вам сперва поговорить с миссис Эсдэль, Джон?
– Я не думаю, Ада, чтобы слова миссис Эсдэль могли серьёзно повлиять на мои поступки. Я обдумал дело с должным вниманием. Ум, привыкший к научным исследованиям, не торопится делать выводы, но, раз сделав их, не склонен от них отказываться. Брак есть естественное состояние человека. Я был, как вы знаете, так завален академической и другой работой, что у меня совсем не оставалось времени для личной жизни. Теперь положение изменилось, и я не вижу достаточно веской причины, чтобы отказываться от столь благоприятного случая приобрести подходящую подругу жизни.
– И вы уже дали слово?
– Почти, Ада. Я попробовал вчера намекнуть леди О’Джеймс, что я готов подчиниться общей участи человеческого рода. Я пойду к ней после своей утренней лекции и узнаю, как она смотрит на моё предложение. Но вы хмуритесь, Ада!
Его сестра вздрогнула и сделала над собой усилие, чтобы скрыть выражение досады, появившееся у неё на лице. Она даже пробормотала несколько слов поздравления, но взгляд брата рассеянно блуждал по комнате, и он, видимо, не слушал её.
– Само собой разумеется, Джон, – сказала она, – что я от души желаю вам того счастья, которого вы заслуживаете. А если я и выразила сомнение, так это потому, что знаю, чем ты рискуешь, к тому же твоё решение совершенно неожиданно, просто внезапно. – Своею тонкою рукою она дотронулась до креста, висевшего у неё на груди. – В такие минуты мы нуждаемся в руководстве, Джон. Если бы мне удалось вернуть вас к религии…
Профессор умоляющим жестом остановил её.
– Я нахожу бесполезным снова возвращаться к этому вопросу, – сказал он. – Мы не можем спорить о религии, так как вы принимаете на веру больше, чем я могу допустить. Мне приходится оспаривать ваши посылки. Мы мыслим в разных плоскостях.
Сестра вздохнула:
– У вас нет веры.
– Я верю в великие эволюционные силы, которые ведут человека к неведомой, но высокой цели.
– Вы не верите ни во что.
– Напротив, моя дорогая Ада, я верю в дифференциацию протоплазмы.
Она печально покачала головой. Это был единственный предмет, относительно которого она позволяла себе усомниться в непогрешимости брата.
– Однако мы несколько уклонились в сторону, – заметил профессор, складывая свою салфетку. – Если я не ошибаюсь, есть некоторая вероятность и другого матримониального события в нашей семье. Что вы скажете на это, Ада?
Его маленькие глаза лукаво смеялись, когда он взглянул на сестру. Она же со смущённым видом чертила по скатерти щипчиками для сахара.
– Доктор Джеймс Мак-Мердо О’Брайен, – громко сказал профессор.
– Перестаньте, Джон, перестаньте! – воскликнула мисс Ада Грей.
– Доктор Джеймс Мак-Мердо О’Брайен, – продолжал её брат неумолимо, – человек, уже имеющий большие заслуги в области современного знания. Он первый и самый выдающийся мой ученик. Уверяю вас, что его «Заметки о пигментах жёлчи», вероятно, сделаются классическим произведением. Можно смело сказать, что благодаря ему в наших взглядах на уробилин произошёл настоящий переворот.
Он замолчал, густой румянец залил щёки сестры, она опустила голову и молчала. Маленький эбеновый крест вздымался и опускался на её груди в такт порывистому дыханию.
– Доктор Джеймс Мак-Мердо О’Брайен, как вы знаете, получил предложение занять кафедру физиологии в Мельбурне. Он прожил в Австралии пять лет, и у него блестящее будущее. Сегодня он покидает нас, уезжает в Эдинбург, а через два месяца едет в Австралию, чтобы приступить к исполнению своих новых обязанностей. Вам известны его чувства по отношению к вам. От вас зависит, поедет ли он в Австралию один. Что касается моего мнения на сей счёт, то я не могу себе представить для образованной женщины более высокой миссии, чем соединить свою судьбу с судьбою незаурядного учёного. А доктор Джеймс Мак-Мердо О’Брайен недавно с успехом закончил глубокое исследование.
– Он ничего не говорил мне, – пробормотала Ада.
– Ах, есть вещи, которые угадываются без слов, – сказал брат, качая головой. – Но вы побледнели. Ваша вазомоторная система возбуждена. Прошу вас, успокойтесь. Кажется, к дому подъехала карета. Вероятно, у нас гости, Ада. А теперь прошу извинить меня, мне пора.
