Музыкант играл с закрытыми глазами и тихонько раскачивался взад-вперед, словно от дуновения звуков — порождаемые им они уносились к облакам.
Вызов. Баллада. Соло мужчины, который бросил играть с тех пор, как перестал греть на огне чайные ложки, и теперь воспользовался смертью старого пса, чтобы оплакать всех, кого потерял в жизни…
Да.
Вот это концерт…
— Что это было? — спросил Шарль, когда они друг за другом спускались с холма.
— Не знаю… «Реквием по одному негодяю, разодравшему мне пару штанин»…
— Ты хочешь сказать…
— Именно! Так трусил, что мог только импровизировать! Шарль в задумчивости прошел вслед за ним несколько метров, потом тронул его за плечо:
— Ты что?
— С возвращением, Алекс…
Тот толкнул его локтем в больное ребро. Нечего, мол, строить из себя меломана, раз тебе медведь на ухо наступил.
— Вы, все трое, будете с нами ужинать… — объявила Кейт.
— Спасибо, я не могу, мне надо…
Встретился взглядом со своим бывшим соседом, поморщился и добавил уже куда веселее:
— Мне надо… позвонить!
Шарль узнал эту улыбку, такую же, как тогда, когда одним броском он выбил драгоценный шарик Паскаля Брунье…
Вечером играл им снова, для глаз, покрасневших от слез, эту ерунду из их детства, все, чем они доводили Нуну.
— А «Дорогу»? — попросил Шарль.
— В другой раз…
Они стояли перед машинами.
— Когда уезжаешь? — поинтересовался Алексис.
— Завтра рано утром.
—Уже?
— Да, я приехал только…
Собирался сказать, по неотложному делу.
— …чтобы открыть молодой талант…
— Когда вернешься?
— В пятницу вечером.
— Может, зайдешь к нам? Я бы хотел тебе кое-что показать…
— О'кей.
— Ну, марш!
— Вот-вот…
Кейт не расслышала, что на прощание он прошептал ей в ухо.
Что тут творится? Это мне снится? А ты волшебница?
Нет. Должно быть, что-то другое. У волшебниц не бывает таких некрасивых рук…
14
И вот он снова перед домофоном по адресу Кло-дез-Орм, дом 8…
Господи, не хватало еще то недолгое время, что он мог провести в Ле Веспери, терять в этом гнусном доме…
— Иду! — ответил Алексис.
Гениально. Не придется надевать тапочки и терпеть их хозяйку.
Лука бросился Шарлю на шею.
— Куда мы идем? — спросил Шарль.
— Увидишь.
— Вот…
— Что вот?
Они втроем стояли посреди кладбища. Поскольку Алексис не отвечал, он кивнул ему, что все понял:
— Слушай, это то, что надо. Здесь она будет как раз между твоим домом и фермой Кейт. Когда ей захочется покоя, пойдет к тебе, когда развлечений — пойдет туда.
— О, я прекрасно знаю, куда она пойдет, — улыбнулся Алексис. Шарлю эта улыбка показалась грустной, и он также улыбнулся в ответ.
— Да без проблем, — снова заговорил Алексис, поднимая голову, — я свою порцию развлечений получил…
Они искали Луку, который играл в прятки с покойниками.
— Знаешь, я… То, что я тебе сказал, когда ты позвонил в первый раз, я и вправду так думаю. И по-прежнему считаю, что…
Шарль знаком прервал его, что все в порядке, не стоит оправдываться…
— Но когда я увидел, как они носятся со своей псиной, тут я…
— Баланда?
— Я бы хотел, чтоб мы съездили вместе…
Друг согласился.
***
Потом, когда они шли вдоль дороги:
— Скажи… У тебя с Кейт серьезно?
— Да что ты! Конечно, нет. Я просто женюсь на ней и усыновлю всех ее детей. А заодно и скотиной обзаведусь, раз уж так дело пошло… Лама у нас будет подружкой невесты.
Знакомый смех.
Несколько шагов прошли молча.
— Тебе не кажется, что она похожа на маму?
— Нет, — Шарль ушел в оборону.
— А по-моему, похожа… И даже очень. Она такая же. Только сильнее…
15
Шарль встретил его на вокзале, и они отправились прямо на свалку.
Оба надели белые рубашки и светлые пиджаки.
Когда они приехали, двое толстяков уже отбивали цемент.
Спрятав руки за спину, они молча смотрели, как те поднимают гроб из могилы. Алексис плакал, Шарль — нет. Вспоминал, что вычитал в Эксгумировать, перех. гл., перен. воскрешать, вспоминать.
Служащие похоронного бюро сменили могильщиков. Отнесли ее в грузовик и захлопнули его двери за ними тремя.
Оказались друг против друга, разделенные забавным столиком из ели…
— Знал бы, захватил бы карты, — пошутил Алексис.
— Только не это… С нее бы стало снова начать жульничать!
На подъемах, спусках и поворотах машинально клали руки на ту, что была затянута и перетянута — только бы не ускользнула. И положив руки, долго не убирали, исследовали прожилки дерева, украдкой лаская ее.
Говорили мало и о всякой ерунде. О работе, о проблемах со спиной, о зубах, о стоимости услуг стоматолога в столице и в провинции, о машине, которую Шарль собирался купить, о лучших местных автосалонах, торгующих подержанными авто, о ценах на парковку у вокзала, а еще о той трещине на лестничной клетке… И что об этом сказал эксперт, и об образце письма в страховое агентство, которое Шарль ему передаст.
Ни тому, ни другому, совершенно очевидно, не хотелось эксгумировать ничего, кроме тела той, которая так их любила.
И все же, в какой-то момент, конечно, не смогли без него обойтись, потому что именно он всегда веселил их и снимал напряжение, — заговорили о Нуну.
Нет. Не то, чтобы вспомнили его. Скорее ощутили его присутствие. Жизненную силу, бодрость этого маленького человечка, увешанного побрякушками, который всегда приносил им к школе булочки с шоколадом:
— Нуну… Достал ты нас с этими булочками… Принеси в следующий раз что-нибудь еще, а?
— А как же традиция, зайки мои? Традиция! — отвечал он, смахивая с них крошки. — Если я принесу вам что-нибудь другое, вы меня, в конце концов, забудете, а так, вот увидите, я оставлю вам крошки на всю оставшуюся жизнь!
Теперь они это видели.
— Надо как-нибудь съездить к нему с детьми, — оживился Алексис.
— Пфф… — фыркнул Шарль нарочито (плохой из него актер), да ты хоть знаешь, где он?
— Нет… Но можно спросить у…
— У кого? — возразил он безнадежным тоном. — В Обществе Старых Гомиков?
— Как же его звали, этого…
— Жижи Рубироза.
— Черт, именно… Ты его помнишь?
— Как раз нет. Все пытался вспомнить с тех пор, к чил твое письмо, и вот только сейчас всплыло.
— А самого-то… Ты знаешь его настоящее имя?
—Никогда не знал…
— Жижи… — задумчиво прошептал Алексис, — Жижи Рубироза…
— Да, Жижи Рубироза, добрый приятель Орланды Маршалл и Креветки Жаки…
— И как ты все это помнишь?
— Я ничего не забываю. Увы. Молчание,
— Ну… Из того, что не следует забывать… Молчание.
— Шарль… — прошептал бывший наркоман.
— Помолчи.
— И все же мы должны об этом поговорить…
— О'кей, но как-нибудь в другой раз, ладно? Каждому свой черед… Вечно вы, Ле Мены, — принял раздраженный вид, — достаете со своими психодрамами! Вот уже сорок лет терплю! Разве у живых нет права на покой?!
Потянулся за своим портфелем. Секунду на раздумье, положил его перед собой, достал папки и продемонстрировал Анук, опираясь на нее же, что вот, «как видишь, я не изменился, я все тот же молодой иностранец»,[351] который и в том же духе.
Нуну пришел бы в восторг от такой песни…
А все эти принципы, правила и инструкции «можно как мертвые листья сгрести лопатой… Воспоминания и сожаления тоже… И жизнь разлучает тех, кто… на-на-на… Потихоньку, бесшумно…»
У Коры Вокер это выходило по-другому. Нуну ее хорошо знал…[352]
— Что ты там напеваешь?
— Чепуху всякую.
***
Они приехали в Марзере около часа дня. Алексис пригласил служащих похоронного бюро пообедать в бакалею-бистро.
Те колебались. Спешат они, да и товар на солнце оставлять не любят.
— Да ладно вам… По-быстрому… — настаивал он.
— Ну, хоть червячка заморить, — усмехнулся Шарль.
И расхохотались, словно молодые оболтусы, какими они и оставались.
Допив пиво, занялись делом.
***
Когда она снова оказалась в прохладе, Алексис подошел к яме, остановился, опустил голову и…
— Мсье, пожалуйста, не могли бы вы посторониться? — прервали его,
— В чем дело?
— Слушайте, нас уже и правда время поджимает… Так что давайте сразу второго, а потом вы сможете поклониться вашим могилкам…
— Второго — это кого? — вздрогнул он.
— Ну как же… Второго…
Повернулся и обнаружил еще один гроб на треножнике перед могилой семьи Вантон-Маршанбёф, снова вздрогнул и заметил улыбку на лице своего приятеля:
