он.
– Вы про это? Повздорил немножко с ночными копами. Представляете, я ехал с выключенными передними фарами? Мне повезло. Стукнули по голове и отпустили. Черт, бывало и хуже. Намного хуже.
Пилот, кажется, тоже говорил что-то про ночных копов? Они еще отправили его второго пилота в больницу. Что-то здесь было не так.
– Почему вы сказали, что эти дороги не приведут в Нью-Йорк? Это ведь шоссе между штатами. И такие дороги все соединяются друг с другом.
– Вы пытаетесь во всем найти смысл, – сказал Кшивч. – Пора вам покончить с этим.
– Что вы пытаетесь мне этим сказать? – спросил Мейерс, чувствуя, как нарастает его раздражение. – Что происходит?
– Думаете, мы попали в долбаную Сумеречную Зону или что-то в этом роде? – Кшивч снова обернулся к Мейерсу, затем посмотрел на дорогу и покачал головой. – Вы меня раскусили, дружище. Нет, я считаю, что мы в Денвере, только это какой-то измененный Денвер.
– Мы в аду, – сказал голос по рации.
– Ой, Московитц, заглохни, тупой жид.
– Иначе все это не имеет смысла, – послышался голос Московитца.
– Да нет тут никакого чертова смысла! – прокричал Кшивч в свой микрофон. – Оглянись по сторонам. Ты видишь ребят с вилами? Рогами? Ты видишь горящие котлы, заполненные… как их там… миаз…
– Серой, – предположил Мейерс.
– Точно. Серой. – Он показал на микрофон. – Это Московитц – мой диспетчер, – объяснил он Мейерсу. – Вы видели какую-нибудь кричащую потерянную душу?
– Я слышал много криков по рации, – сказал Московитц. – Я сам иногда кричу. И я, ясен пень, ощущаю себя потерянным.
– Только послушайте его, – с усмешкой проговорил Кшивч. – Мне приходится выслушивать это дерьмо каждую ночь.
– С чего ты взял, что тут должны быть парни с рогами? – продолжал Московитц. – Ты думаешь, тот парень, Данте, рассказал всю правду?
– Московитц у нас книжки читает, – бросил через плечо таксист.
– Да и почему ад должен оставаться точно таким же? Ты считаешь, они тут ничего не перестроили? Посмотри, сколько здесь сейчас людей. Где они будут их всех содержать? В новых пригородных районах, вот где. Раньше в аду пользовались лодками и повозками, запряженными лошадьми. Теперь здесь самолеты и такси.
– А еще ночные копы и больницы, про них не забудь.
– Заткнись, польский недоумок! – закричал Московитц. – Ты же знаешь, я не хочу ни с кем обсуждать это по рации.
– Прости, прости, – усмехнулся Кшивч, оглядываясь и пожимая плечами. – Ну что тут поделаешь?
Мейерс слабо улыбнулся в ответ.
– Только так можно все объяснить, – продолжал Московитц. – Моя жизнь – ад. Твоя жизнь – ад. Все, кого ты сажаешь в свое долбаное такси, живут в аду. Мы умерли и попали в ад.
Кшивч снова разозлился.
– Умерли? Ты помнишь, как ты умер? Ответь, Московитц? Ты сидишь в своем офисе, жрешь пиццу, запивая ее соком «7-Up», и в этой грязной дыре месяцами ничего вообще не происходит. Уж что-что, а свою смерть ты бы точно запомнил.
– Сердечный приступ! – крикнул Московитц. – У меня наверняка был сердечный приступ. Моя душа выплыла из тела, и меня отправили сюда… Как раз туда, где я и прежде находился. Только теперь я останусь здесь навсегда и не смогу выбраться. Это либо ад, либо лимб[49].
– Катись ты куда подальше со своим лимбом. Что вообще еврей может знать о лимбе? Или аде? – Он выключил рацию и посмотрел на Мейерса. – Думаю, он имел в виду чистилище. Если хотите узнать про ад, спросите у поляка-католика. Мы знаем про ад.
Мейерсу все это уже порядком надоело.
– Я думаю, что вы оба психи, – дерзко заявил он.
– Ага, – согласился Кшивч. – Сложно не свихнуться, когда проторчишь здесь столько времени. – Он стал внимательно рассматривать Мейерса в зеркало. – Но вы, приятель, так и не поняли. Я-то сразу, как вы сели ко мне в такси, догадался. Вы один из тех, кого отрыгивают самолеты. Летаете по кругу, таскаете за собой свои чемоданы от Гуччи, которые стоят как моя выручка за месяц. Меняете аэропорты, самолеты, и так по кругу, и все думаете, будто происходящее до сих пор имеет какой-то смысл. Вы все еще надеетесь, что после сегодняшнего дня наступит завтра и что все дороги куда-нибудь ведут. Вы думаете, что, если солнце село, оно обязательно должно снова взойти. Что два плюс два всегда будет равно трем.
– Четырем, – поправил его Мейерс.
– Хм?
– Два плюс два будет четыре.
– Знаете, дружище, иногда два плюс два равняется тому, что отсюда вам никогда не удастся выбраться. Иногда два плюс два – это удар ногой по яйцам и дубинкой по голове и туннель, который больше не ведет на Манхэттен. Не спрашивайте меня почему, потому что я и сам не знаю. Если это ад, значит, мы были плохими при жизни, верно? Но я не был плохим парнем. Я ходил в церковь на службу, я не совершал преступлений. Но вот я здесь. У меня нет дома, только это такси. Я покупаю еду в забегаловках, мимо которых проезжаю, и писаю в бутылки из-под пива. Я в какой-то момент оступился, выпал из того мира, где после рабочей смены ты можешь вернуться домой. Я превратился в одного из ночных людей, как и вы.
Мейерс не стал возражать, что он вовсе не один из «ночных людей», кем бы они ни были. Безумный таксист немного пугал его. Но он не мог уловить логику в его рассуждениях, и это породило в нем дух противоречия.
– Так вы хотите сказать, что мы попали в другой мир?
– Не-а, мы все еще в нашем мире. Мы здесь, мы всегда здесь были, ночные люди, только нас никто не замечает, потому что мы как будто отгорожены от всех. Вон та шлюха, которая разгуливает про тротуару, все думает, что, когда солнце взойдет, она вернется домой вместе со своим сутенером на фиолетовом «кадиллаке»? Никуда они не попадут. Улицы, на которых они находятся, не ведут домой. Так же и тот одинокий диджей, которого вы слушаете по радио. Машинист в метро, где всегда ночь. Водитель-дальнобойщик. Уборщики. Вахтеры.
– Прямо все?
– Откуда мне знать, все или нет? Я что, должен подъезжать к каждому офисному зданию и просить, чтобы мне позвали уборщиков, а потом поинтересоваться у них: «Эй, вы тоже застряли в чистилище, как и я?»
– Но только не я.
– Да, вы один из них, самолетная отрыжка. Знаем мы таких, как вы. У некоторых из вас едет крыша. Только и делают, что таращат глаза, которые у них становятся большими, словно сусличьи норы. Но знаете, когда проведешь здесь достаточно времени,
