слова. Он нажал на красный поручень на двери пожарного выхода и под рев сигнализации помчался вниз по лестнице.
Сквозь окно Мейерс успел разглядеть, что латинос был маленьким и крепким, к тому же хорошим бегуном. Он выскочил из здания и устремился прочь. Где-то внизу появились двое охранников аэропорта в форме и с пистолетами в руках. Эдуардо уже скрылся из вида. Охрана продолжала прибывать. Блеснули вспышки. Выстрелы? Из-за шума самолетных двигателей Мейерс не мог понять. Он поежился и снова повернулся к прилавку с закусками.
В очереди перед ним было еще десять человек, когда объявили посадку на рейс до Атланты. Впереди оставалось всего три человека, когда объявление прозвучало повторно. Седовласая женщина, все еще расстроенная из-за бегства Эдуардо, всучила ему хот-дог и пролила треть колы на прилавок, в эту минуту через громкоговоритель прозвучало еще одно объявление. Мейерс поспешил к сервировочному столику. Там не было ни лука, ни специй. Он выдавил немного горчицы из пластикового пакета, причем половина вылилась на его бежевое пальто. Ругаясь и вытирая горчицу салфеткой, Мейерс откусил кусочек хот-дога. Он оказался едва теплым с одной стороны и холодным – с другой.
Отхлебнув колу и с трудом проглотив холодную сосиску и черствую булку, Мейерс поспешил на посадку. Через телескопический трап – на «Боинг-727». Большинство пассажиров уже сидели, только некоторые отчаянно пытались втиснуть свои вещи на верхние полки для багажа. Мейерс добрался до места 28 В. На кресле 28 С сидела женщина, весившая фунтов триста, причем основной вес приходился на бедра. На месте 28 А расположился мужчина, чей вес приближался к тремстам пятидесяти, а все его лицо блестело от пота. Мейерс в отчаянии осмотрелся по сторонам, хотя уже знал, что это последнее, самое последнее место в самолете.
Женщина злобно зыркнула на него, когда вставала, чтобы пропустить. Мейерс убрал ручную кладь под сиденье, затем открыл верхнюю полку. Места там оставалось разве что для кошелька. Следующий отсек был таким же забитым. Стюардесса взяла его портфель и ноутбук и быстро ушла куда-то.
Мейерс протиснулся на свое место. Леди расплылась в своем. Мейерс почувствовал, как сжимаются его ребра. Справа пахнуло тошнотворным фиалковым парфюмом. Слева на него обрушилась волна затхлого ужаса.
– Это мой первый полет, – поведал толстяк.
– Да неужели? – спросил Мейерс.
– Мне так страшно.
– Не нужно бояться. – Толстая леди порылась в сумочке, извлекла оттуда пачку салфеток, а затем высморкалась так громко, что этим звуком смогла бы напугать даже моржа. Проделав все это, она скомкала свой омерзительный носовой платок и бросила его на ботинок Мейерса.
Их отбуксировали хвостом вперед, потом они долго катались по полю, потом ждали часа два, затем снова ездили по полю, к этому времени самолет покрылся льдом, и они еще час жали, пока его очистят. Словами не передать, как долго все это длилось. Наконец они все же поднялись в воздух. Толстяка сразу же вырвало в маленький белый пакет.
Атланта. ATL. Они приземлились в толстой пелене черного дыма. Где-то на западе, на значительной территории Джорджии из-за засухи начались лесные пожары. Международный аэропорт Харсфилд изнемогал от тридцативосьмиградусной жары, и копоть кружилась над взлетной полосой. Было темно как ночью.
Толстяк регулярно наполнял свои блевпакеты в течение полета. Несмотря на все это, он ел как голодная гиена. Мейерс есть не мог. Он был не в состоянии даже руку поднести ко рту. Он не отрываясь глядел на еду на своем выдвижном столике, не в силах пошевелиться, словно его приковали к сиденью, пока стюардесса не унесла поднос.
Перед самым выходом из самолета стюардесса забрала у толстяка последний пакет. Мейерс не сводил взгляда с его надутого дна, с ужасом думая, как бы его содержимое не просочилось ему на колени, но пакет не прорвался.
У выхода из самолета, жар ударил ему в лицо. Когда он проследовал в терминал, легче не стало. Воздух был густым и горячим, как сироп. Из-за лесных пожаров оборвало линии электропередачи и кондиционеры не работали. Так же, как и освещение. Тем не менее компьютеры и телефоны функционировали.
И кассы умудрялись продолжать работу, хотя Мейерс и не мог понять, как именно. Он встал в хвост длиннющей очереди и начал потихоньку продвигаться вперед. Так, едва волоча ноги, он провел следующие пять часов. К концу этого времени, когда Мейерс оказался на грани гибели от голода, кассир объявил ему, что сесть на стыковочный рейс до дома у него не получится, но он может продать Мейерсу билет на рейс до аэропорта Далласа – «Форт Уэрт», где у него будет больше шансов.
Мейерс побрел через здание аэропорта, напоминавшее огромную духовку. Все рестораны и закусочные были закрыты. Но это было и неудивительно, ведь из-за отсутствия электричества не работали ни холодильники, ни электроплиты. Бары были открыты и продавали теплое пиво, но никаких закусок, даже завалящих кренделей. Люди чахли в своих креслах, оглушенные жарой, и смотрели в окно на покрытый пеплом пейзаж. Мейерс подумал, что примерно так будет выглядеть мир после ядерной катастрофы.
Несколько ушлых барыг продавали ледяную воду по пять долларов за бутылку. Очереди к ним выстраивались громадные. Мейерс нашел свободное место у стены и уселся на свой багаж. Когда он наклонился вперед, капли пота скатились у него с кончика носа.
Он услышал шум и увидел, что к нему приближается человек с тележкой, нагруженной коробками. Завороженные пассажиры тесной толпой следовали за ним, как за Крысоловом Атланты.
Мужчина остановился перед пустым торговым автоматом. Когда он открыл его, кто-то из толпы потянул за одну из коробок, другой схватил коробку с противоположной стороны. Коробка лопнула, и батончики «Сникерс» рассыпались по полу. Через мгновение все коробки были разорваны. Когда людской поток схлынул, разносчик остался сидеть на полу и осторожно ощупывать себя, удивляясь тому, что его не разорвали на части. Затем он встал и побрел прочь.
Мейерс успел ухватить пакетик с арахисом и шоколадный батончик «Три мушкетера». Он съел все до последней крошки, устроился поудобнее у стены и задремал.
Потерянная душа кричала. Мейерс открыл глаза и понял, что лежит, свернувшись калачиком, на своих вещах, и нитка слюны свисает у него изо рта. Он вытер ее и сел. В противоположной стороне зала какой-то мужчина в остатках костюма и галстуке находился в состоянии исступления.
– Воздух! – визжал он. – Мне нужен воздух!
Рубаха на его шее была порвана, пальто брошено на пол. Он размахнулся пожарным топором и стукнул им по окну. Топор отскочил, он размахнулся еще раз
