будет в твоих руках. Ни одна империя не справится с тобой, потому что вальравны – хозяева не только земли, но и неба. А древние вороны были огромны, их мощь может вернуться к тебе. Норвол…
– Довольно.
Князь поднялся. Ростом он едва уступал Якобу, и они были очень похожи друг на друга. И только глаза – огромные, совиные – последнему достались от матери. Меч острием коснулся пола, и Норвол медленно сошел вниз по ступеням. Линд замер, но руки мальчика не выпустил.
– Ты послушаешься меня. Отдай мальчика и уходи, Линд, – мягко попросил Норвол и протянул свободную руку ладонью вверх. – Пожалуйста. Ты ведь хороший, Линд. Кровь должна остановить свой бег.
Выслушав Норвола, Линд сделал то, что от него ожидали меньше всего – запрокинув голову, разразился истерическим хохотом. От его визгливого звука у Рунд зашлось сердце.
– Кровь! Безумный мальчишка. Ты недостоин носить эту корону. Кровь никогда не перестанет проливаться. А Горт падет из-за тебя.
Кинжал, который Линд выхватил из ножен, оказался сделан из той же стали, что и меч Норвола. Мгновение – и советник приставил лезвие к горлу мальчика. Срезанные светлые локоны кольцами упали на пол.
– Он умрет – здесь или на алтаре. Ты ведешь нас к падению, а не к возвышению. Попираешь свои корни, свою честь. Хочешь продать нас людям. Хочешь, чтобы мы пресмыкались перед ними, умоляя о помощи, как последние побирушки. Но пока я жив, не позволю тебе так поступить.
– Как скажешь.
Голова Линда в последний раз удивленно раскрыла рот и, отскакивая и являя то расширенные глаза, то аккуратный срез, покатилась к ногам Норвола. Тот стоял спокойно, будто ничего не произошло, и наблюдал за тем, как оседает на пол тело бывшего советника. Потом медленно вложил меч в ножны и передернул плечами. Встреть его Рунд в другом месте и без короны, ни за что бы не подумала, что перед ней стоит один из великих воронов-оборотней. Норвол выглядел как обычный уставший мужчина, не желающий больше ничего решать.
Возможно, так оно и было на самом деле.
– Не стоило, Тит. Я уверен, что мы с Линдом смогли бы договориться. Он неплохой ворон… был.
Рунд вздрогнула – слова Норвола ударили под дых. Боги сыграли с ней злую шутку и показали того, кого она меньше всего хотела бы видеть. Рунд даже зажмурилась в надежде очнуться под дождем, в холодной отсыревшей телеге. Где угодно, хоть посреди погребального костра, лишь бы не видеть, не слышать…
– Он оскорбил тебя, друг. Такое прощать нельзя.
– Здесь не было чужих ушей, – возразил вальравн. Он исподлобья наблюдал за тем, как отец Рунд – молодой, веселый – успокаивающе похлопывает ребенка по плечу. В свои лучшие годы, не отравленные вином и скорбью, Тит был красив. Темноглазый и темноволосый, как все калахатцы, он улыбался, не подозревая, что скоро разучится это делать. – Ты знаешь, что он был хорошим советником.
– Хорошие советники имеют короткие языки и знают, когда следует замолчать. Здесь твои жена и сын. Зачем при них говорить такое? Да брось. Забудь, найдешь себе другого, более послушного. А вот как там поживает мой любимчик Якоб?
Младенец, заслышав знакомый голос, разразился приветственным плачем. Тит прошел совсем близко от того места, где стояла Рунд. Пахнуло мокрой псиной, лошадьми и пивом. Он приобнял Норвола – так, словно они были братьями. Друзьями. Ворон и человек. Какая странная дружба для нынешнего времени.
«Отпустите меня отсюда. Отпустите. Я не хочу… Я хочу…»
Рунд закрыла глаз, и тьма снова радушно приняла ее в свои объятия. Ей хотелось, чтобы она никогда не заканчивалась – пустота, тишина, холод погасших звезд. Люди и вороны верили в то, что после смерти на той стороне их ждут боги, которым они молились при жизни.
Но что, если там, за порогом, не было ничего и никого?
Рунд затрясла головой, и боль, сжимавшая виски, отступила. Боги замолчали, и тьма выплюнула ее на деревянный занозистый пол, под ночной дождь. Цепи, которыми Рунд приковали к клети, не позволяли сесть, а потому она стояла на коленях, и крупные капли барабанили по затылку. Раз, два, три, четыре, пять. Раз, два, три…
Разгоряченного лица коснулась приятная прохлада. Поначалу Рунд подумала, что это ветер, но потом ощутила, как ее гладит по щеке чужая шершавая рука. Рунд дернулась, будто боялась удара. Но куда она могла убежать? Ее посадили на цепь, как собаку. Как сажали всех оракулов до нее.
И как посадят всех, кто придет после.
Язык распух и с трудом шевелился, а единственный глаз заплыл так, что Рунд почти ничего не видела. Кровь засохла под носом и стянула кожу. Рунд со стыдом осознала, что плачет, и громко всхлипнула. Интересно, что сказала бы старуха Дацин. Какой позор.
– Тихо, пташка. Тсссс. Это всего лишь я. Я не причиню тебе зла.
«Нандо», – хотела вымолвить Рунд, но у нее ничего не вышло. Она потеряла слишком много крови. И все же слишком мало для того, чтобы умереть.
– Сейчас ночь, и все спят. Тебя даже никто не сторожил. Да и куда ты сможешь подеваться из такого плена? – Нандо подцепила ошейник и бережно опустила его обратно. – Ты умираешь, девочка.
«Знаю. Но почему-то делаю это гораздо медленнее, чем мне хотелось бы».
Что-то лязгнуло, и в нос ударил резкий запах вина и лекарств – так же пахло в Паучьей крепости, когда Дацин пересыпала сухие травы из одной склянки в другую. Они шуршали, и этот звук, их запах почему-то всегда успокаивали Рунд. Всегда, но не сейчас.
Осторожно касаясь щек, Нандо утерла ее слезы.
– Я видела тебя в своих снах, моя дорогая, – зашептала черога. – И каждый раз у тебя было разное лицо. Я не ведала, кем ты будешь – мужчиной, женщиной или ребенком. Много лиц, и они постоянно менялись. Ты могла родиться кем угодно и где угодно. Могла и вовсе никогда не появиться на свет. Но я сразу тебя узнала, когда увидела. На вот, – Нандо приставила к ее губам холодный обод кружки, – выпей.
«Не хочу».
– Пей. Иначе мне придется сжигать твое мертвое тело, а нам обеим это не нужно.
Питье обжигало и с трудом проталкивалось в горло. Рунд поперхнулась и закашлялась.
– Тссс. Все спят, убаюканные моей песнью, но на ворон моя магия здесь, на их земле, действует не так, как хотелось бы. – Нандо коротко хохотнула. – Пора.
– Куда? – Рунд выдавила из себя короткое слово, но сил ушло столько, будто она произнесла целую речь.
– Домой,
