до одного только потому, что там испорчен игральный автомат.
— Угадала, это он. Ты встречала его на…
— На вечере в прошлом месяце. Я помню. — Плечи ее вздрогнули.
— Он безобиден.
— Возможно, для тебя, — сказала она. — Господи.
Я взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.
— Не только для меня. Для каждого, кто мне дорог. В этом смысле Бубба безумно благородный.
Ее руки убрали мои влажные волосы с висков назад.
— Он все же психопат. Люди, подобные Буббе, заполняют приемные покои новыми жертвами.
— Ладно.
— Поэтому я не хочу, чтобы он когда-нибудь приближался к моей дочке. Понятно?
Когда родитель чувствует угрозу для своего ребенка и необходимость его защитить, он обретает особенный взгляд, в чем-то даже звериный, излучающий явную опасность. Он может быть совершенно бессознательным, и, несмотря на то, что происходит от глубокого чувства любви, пощады от него не жди.
Именно такой взгляд был у Грейс в данный момент.
— Договорились.
Она поцеловала меня в лоб.
— Поэтому не стоит наводить справки о парне, который звонил. Об этом ирландце.
— Не буду. Он сказал что-нибудь еще?
— «Скоро», — сказала она, обходя кровать. — Где я оставила свой жакет?
— В гостиной, — сказал я. — Что ты имеешь в виду — «скоро»?
Она приостановилась на пути к выходу, оглянулась.
— Когда он сказал, что будет наведываться. Помолчал секунду и добавил: «Скоро».
Она вышла из спальни, и я услышал легкое поскрипывание паркета в гостиной, когда она шла к двери.
Скоро.
Глава 7
Вскоре после ухода Грейс позвонила Дайандра. Стэн Тимпсон согласился уделить мне пять минут по телефону в одиннадцать часов.
— Целых пять минут! — воскликнул я.
— Для Стэна это очень щедро. Я дала ему ваш номер. Он позвонит вам ровно в одиннадцать, Стэнли очень точен.
Дайандра дала мне расписание занятий Джейсона на неделю и номер его комнаты в общежитии. Я записал все, но тут голос ее стал слабым и ломким, в нем зазвучал страх, и, прежде чем мы попрощались, она сказала:
— Я ужасно нервничаю. Как мне это надоело.
— Не волнуйтесь, доктор Уоррен. Все образуется.
— Думаете?
* * *
Я позвонил Энджи, трубку сняли после второго звонка. Но сначала я уловил непонятный шорох и шум, как если бы она переходила из рук в руки, а потом услышал шепот Энджи:
— Я возьму, ладно?
Голос Энджи был хриплым и неровным от сна.
— Алло?
— Доброе утро.
— Угу, — сказала она. — Так и есть. — На другом конце снова послышался шорох, на этот раз простынь, из которых пытались выпутаться, и скрип матрасных пружин. — Что стряслось, Патрик?
Я передал ей содержание разговора с Дайандрой и Эриком.
— В таком случае, это точно был не Кевин. — Ее голос все еще был вялым. — Это бессмысленно.
— Не совсем. У тебя есть ручка?
— Где-то имеется. Сейчас найду.
Снова шелест и шорох, что означало, что Энджи бросила трубку на кровать и отправилась искать ручку. Надо сказать, что кухня у Энджи без единого пятнышка, так как она просто не пользуется ею, ванная у нее сверкает, потому что хозяйка не терпит грязи, но зато спальня всегда выглядит так, будто в ней только что распаковали сумки после длительного путешествия во время урагана. Носки и нижнее белье выглядывают из ящиков комода, чистые джинсы, рубахи и колготки разбросаны по полу или свисают с дверных ручек и со спинки кровати. Сколько я знал Энджи, она никогда не надевала то, что решала надеть с вечера. Среди этого беспорядка можно было увидеть и книги, и журналы, и согнутые и сломанные расчески, которые валялись по полу.
Масса предметов была потеряна в спальне Энджи, и вот теперь она решила найти не что иное, как ручку.
После того как несколько ящиков были выпотрошены, а денежная мелочь, зажигалки и сережки рассыпаны по прикроватной тумбочке, кто-то сказал:
— Что ты, собственно, ищешь?
— Ручку.
— Вот, возьми.
Она вернулась к телефону.
— Ручка есть.
— Бумага? — спросил я.
— Да, бумага.
На это ушла еще минута.
— Давай, говори, — сказала она.
Я дал ей учебное расписание Джейсона и номер его комнаты в общежитии. Она должна была понаблюдать за ним, пока я ждал звонка Стэна Тимпсона.
— Заметано, — сказала Энджи. — Но, черт побери, мне надо бежать!
Я взглянул на часы.
— Его первое занятие начнется не раньше девяти тридцати. У тебя еще есть время.
— Ничего подобного. У меня в девять тридцать встреча.
— С кем?
Ее дыхание было несколько затруднено, из чего я сделал вывод: она натягивает джинсы.
— С моим адвокатом. Увидимся в университете, позже.
Она повесила трубку, а я стал смотреть на улицу внизу. День был таким ясным, что улица казалась замерзшей рекой, вытекающей из каньона и продолжающей свой путь между рядами домов, трехэтажных и кирпичных особняков. Ветровые стекла в машинах были сухие, белые и непроницаемые для солнца.
Адвокат? На протяжении последних трех месяцев моего романа с Грейс в моем сознании иногда бывали некоторые просветления, во время которых я с удивлением вспоминал, что у моего партнера также есть своя жизнь. Отдельная от моей. В ее жизни были адвокаты, сложности, мини-драмы и даже мужчины, которые подавали ей ручки в ее спальне в восемь тридцать утра.
Итак, кто был этот адвокат? И кто тот парень, что подавал ей ручку? И почему меня это интересует?
И что за чертовщина с этим «скоро», что это значит?
* * *
До звонка Тимпсона оставалось еще полтора часа, и мне их надо было как-то убить, а сделав зарядку, я обнаружил, что в моем распоряжении еще больше часа. Я полез в холодильник в надежде найти там что-то, кроме пива и содовой, но он был пуст, поэтому я вышел на улицу, чтобы выпить чашку кофе на углу.
Я купил кофе и вышел на улицу. Прислонившись к фонарному столбу, я несколько минут потягивал его и наслаждался чудным днем, наблюдая за уличным движением и пешеходами, спешащими по своим делам в сторону метро в конце Крещент-стрит.
Позади меня из кафе под названием «Таверна „Черный Изумруд“» доносился запах несвежего пива и въевшегося в дерево виски. «Изумруд» открывался в восемь утра для тех, кто возвращался с ночной смены, и теперь, ближе к десяти, там было так же шумно, как в пятницу вечером: в помещении стоял гул ленивых, сливающихся друг с другом голосов, прерываемый иногда ревом толпы или резким звуком удара бильярдного кия
