ей талисман Исаака.
В полдень мутти вытерла руки о передник и направилась к задней двери.
— Пойдем в дом, — позвала она дочь, — пора поесть.
— Сейчас, — ответила Кристина и снова села на землю. — Я хочу еще чуть-чуть насладиться свежим воздухом.
Руки и ноги девушки ныли от напряжения, но это была приятная усталость, здоровое утомление, и она с наслаждением предвкушала горячую ванну и вкусную еду.
— Я позову тебя, когда накрою на стол, — мутти скинула грязные сапоги, сунула ноги в туфли, поцеловала дочь в лоб и ушла в дом. Но почти сразу вернулась. Позади нее в коридоре стоял высокий человек с бледным лицом и широкими плечами. Мать с озабоченным видом придерживала дверь.
— Пришел американец! — объяснила она.
— И что он хочет? — поинтересовалась Кристина, слегка подавшись вперед.
— Почем мне знать?
В этот миг солдат ступил на террасу. На плече у него висела винтовка, в одной руке он держал огромную серебристую банку. Он быстро кивнул Кристине.
— Guten Tag. Здравствуйте.
Мутти упрямо оставалась в дверях, ее бледный лоб исполосовали дорожки пота. Американец был высоким и мускулистым, светловолосым, голубоглазым, и Кристина сразу же его узнала — это он привез ее со станции домой. Как бишь его звали? А, Джейк. Девушка встала, раскатала рукава и скрестила руки, спрятав татуированное запястье под локоть.
— Sind gut? Вы поправились? — поинтересовался солдат. Он ткнул себя в грудь. — Джейк, ja?
Кристина снова попробовала вспомнить какие-нибудь английские слова. Но ничего не шло в голову, и она просто кивнула.
— Gut, — у солдат просиял. Он оглянулся на мутти. — English?
— Nein, — покачала головой Кристина.
— Alles gut? Все хорошо?
Она снова кивнула, и американец, потупив взгляд, заулыбался. На станции она была больна и встревожена и не заметила, какой он привлекательный. Теперь же, ясным днем, под синим небом Кристина увидела, что он потрясающе красив. При свете солнца глаза его стали серебряными. Он казался слишком юным, чтобы оставить родной дом и отправиться воевать. На ум девушке пришла мысль об Исааке: а он был слишком молод, чтобы умирать, — и знакомый узел горя стянулся в ее груди.
Джейк снова оглянулся на мутти и, слегка зарумянившись, посмотрел на Кристину.
— Friends?[95]
Кристина поняла это слово, но не знала, что сказать. С одной стороны, этот парень привез ее домой и ей следовало быть с ним приветливой. Но с другой, она не хотела ни с кем дружить. К тому же он носил военную форму, а она устала от всего, что напоминало о войне.
Она не успела ответить — Джейк полез в карман форменной куртки и, бренча армейскими жетонами, достал пригоршню завернутых в серебристо-коричневую бумагу батончиков. Кристина узнала на упаковке слово Hershey. Точно такие шоколадки бросали ее братьям американцы из джипов. Джейк протянул ей горсть вместе с серебристой банкой. Девушка отступила назад. Мария пересказывала ей слухи о том, будто американские солдаты используют еду как приманку, чтобы соблазнить молоденьких немок. Кристина стиснула зубы и отвела глаза, но потом с неохотой снова посмотрела на гостя.
— Nein, — твердым голосом произнесла она.
Солдат подался к ней, настойчиво держа гостинцы в вытянутой руке. Кристина энергично помотала головой, бросила быстрый взгляд в сторону крыльца, чтобы убедиться, что мать все еще там, и указала на дверь.
— Good-bye[96], — она чересчур долго протянула первый слог английского слова, а второй выпалила слишком быстро.
Американец понял ее, и улыбка его увяла. Кристина с удивлением заметила в его глазах огорчение. Однако Джейк не стал настаивать, как ожидала девушка, а поставил банку на землю и положил сверху шоколад. Кристина даже подумала, что он сейчас схватится за оружие. Но солдат только поднял руки вверх, словно признавая поражение, улыбнулся, кивнул и направился к выходу.
— Мэм, — попрощался он с мутти и скрылся из виду.
Мать тревожно взглянула на Кристину и исчезла в коридоре, чтобы проводить гостя.
На следующий день стояла дождливая холодная погода. В ненастье Кристине было особенно тяжело — сырость и хмурое небо напоминали ей о жутких событиях, которые она старалась забыть. Она сидела в гостиной на диване, дрожа под одеялом, и пыталась читать при тусклом свете. Ома устроилась рядом и штопала носки. Мария и мутти готовили в кухне обед. Фатер ушел на поиски работы. Будь у них уголь, они могли бы натопить маленькую комнату, но угля не было ни кусочка. Использовать дрова тоже нельзя — их иссякающий запас необходимо приберечь для приготовления еды. Пытаясь сосредоточиться на чтении, Кристина держала книгу в одной руке, а большим пальцем другой поглаживала цифры на запястье. Но мысли ее витали далеко от сюжета, и она разглядывала морщинистое лицо бабушки, думая о том, как ома продолжает жить без деда. «Буду ли я такой же сильной, или в сердце навсегда останется кровоточащая рана?»
Глаза Кристины наполнились слезами, но тут в комнату вбежал Генрих с серебристой банкой в руках, а за ним появился Карл.
— Что это? — полюбопытствовал Генрих.
Кристина опустила книгу на колени.
— Понятия не имею. Поставьте туда, откуда взяли.
— Mutti сказала, это принес американец. Мы хотим посмотреть, что там! — заупрямился Карл.
— Лучше выбросить, — проговорила ома. — Вдруг это отрава?
Кристина откинула одеяло и встала.
— Думаю, там что-то съедобное.
В комнату вошла мутти, неся дымящийся котелок; вокруг металлической ручки было намотано кухонное полотенце.
— Что у вас тут? — поинтересовалась она. — Скоро будем обедать.
Она поставила котелок на середину стола и подняла крышку. Длинные полоски коричневой лапши плавали в прозрачном желтом бульоне. Это был любимый суп Марии, с блинной стружкой.
Генрих тоже водрузил банку на стол, и оба мальчика уселись с блестящими от предвкушения глазами.
— Можно открыть? — спросил Генрих.
Ома с трудом поднялась с дивана и поковыляла к столу. Когда Мария вошла в комнату с распухшими от слез глазами, мутти и Кристина переглянулись. В последнее время обе они просыпались по ночам от рыданий Марии.
В первый раз услышав плач, Кристина побежала в комнату
