Увидев князя, Янь разинул рот и выпустил из рук тонкий шест — и он моментально взлетел вверх с пустым ведром.
— Боже, князь! Наш князюшко! — Янь бросился навстречу с криком: — Отец! Ждан! Сюда быстрей! Князь Игорь Святославич прибыл!
Из дома выбежали Рагуил, Ждан и воевода, невысокий, крепкий мужчина с чёрной бородой. Окружили князя с Овлуром, обнимали их, разглядывали, будто не верили глазам своим. Наконец Рагуил не выдержал, целуя Игоря расплакался от радости, приговаривая:
— Князюшко наш дорогой! Сокол наш! Живой!.. Какое счастье для всех нас… Какая радость! Спасся…
— Погоди, погоди, Рагуил, — перебил Игорь. — Вы-то как оказались здесь, да ещё прежде нас?
— Ну, это долгий сказ, а если коротко, то бежали мы в ту же ночь. Направились сперва на восток, чтоб сбить со следа…
— Да говори же, не томи, — торопил его Игорь.
— Об этом — потом… А теперь, как отдохнёшь немного, и в путь! В Путивль, к Ярославне! Заждалась она там, голубушка! Заждалась!
— Нет, Рагуил, отдыхать не буду! Перекусим малость, чем воевода попотчует, и сразу выедем.
Воевода поклонился:
— Прошу, прошу к столу, княже! Отведайте, что Бог послал, а я велю приготовить лошадей, провожатых да харчей на дорожку, — и они пошли к дому, на крыльце которого стояла, кланяясь, его жена.
Немного отдохнув, в тот же день князь Игорь со своими спутниками отправились в путь. Но теперь уже не таясь, по своей Северской земле.
Чем ближе они подъезжали к Сейму, тем мрачнее и тревожнее становилось на душе у Ждана. Что ждёт его дома? Уцелела ли Вербовка? Встретит ли он кого? Или увидит лишь пожарища и трупы, как повсюду?
— Не горюй, — утешал его Янь. — Никогда не бывало так, чтобы всех порубили, всё сожгли, уничтожили. Кто-то оставался! И очень может быть, что это окажутся как раз твои!..
Ждан печально качал головой. Иногда пытался улыбаться словам утешения, но в глазах оставалась тоска и тревога.
Если бы так!..
Но вот наконец и Сейм. С каждым селом, с каждым хутором, мимо которых они проезжали, всё меньше и меньше оставалось надежды у Ждана. Будто тысячи диких туров пронеслись по всему краю, будто молниями сожгло землю и прибило ураганными ветрами — такими выглядели остатки сел и хуторов. Повсюду пожарища, пустыри, не похороненные трупы, возле которых деловито похаживали, отвратительно каркая, вороны. Ни старого, ни малого. Только смерть вокруг, тлен и горе витали над зелёным Посемьем…
Игорь мрачнел, кусал губы — они у него и так почернели. Ждан сжимал кулаки и подгонял коня. И даже Янь утратил свою обычную весёлость и беззаботность, ехал молчаливый, угнетённый, сам на себя не похожий.
Когда подъезжали к Вербовке, Ждан вырвался вперёд. Ему не терпелось поскорее взглянуть на родное село. А вдруг лихо миновало его, обошло стороной?
Напрасные надежды!
Он въехал на холм и остановился, онемев, поражённый тем, что открылось его взору. В долине, где прежде стояла Вербовка, ни единой хатенки, ни единой повети, ни единой живой души! Всё мертво, смрадно, жутко. Только серебрятся тополя в левадах да кукушка кукует на верхушке их груши. Как в насмешку. Кому она вещает долгие счастливые годы?
Ждан не стал ждать князя. Не хотел сейчас его видеть, говорить с ним, слушать от него слова утешения и сочувствия. «Это он во всем виноват! Он!..» Ударил коня и — напрямик, через безлюдные улицы и сожжённые дворы, через поваленные заборы и буйную зелень огородов, никем не прополотую, помчался прямо к своей груше, которая одна тут возвышалась, да ещё стожок сена, каким- то чудом уцелел на леваде, напоминая о родных людях, о построенной собственными руками хатке и о таком кратком, быстро пролетевшем счастье.
Под грушей темнела груда золы.
Здесь была его хата. Здесь мечтал он о будущей жизни.
Конь пошёл пастись по огороду, а он стоял над золой и сквозь слезы долго не мог ничего разглядеть. Он не слышал, как подъехали его спутники и остановились в отдалении. Не слышал, как перестала куковать кукушка, как затих ветер в долине. Ничего не слышал, оглушённый горем.
Потом вытер слезы, стал рассматривать всё внимательнее. Посреди пожарища стояла закопчённая печь, всюду чернели головешки, серыми кучками лежал пепел, стояли обугленные прысишки[112], и вдруг посреди всего этого что-то забелело. Он взял палку, разгрёб вокруг золу и отчаянно закричал: это белел череп. Чей? Матери? Любавы?
Плечи его затряслись от рыданий. Все! Больше надеяться не на что! Самые родные ему люди лежат здесь, в этой чёрной могиле! Зачем теперь жить? Зачем ему этот проклятый, жестокий мир? Почему не погиб он на Каяле, как брат Иван, как Будило, как сотни других воинов?
Его обняла чья-то тяжёлая сильная рука. Оглянулся — князь. Брови насуплены, в глазах — слезы. Дрожит приглушенный голос:
— Поплачь, милый, поплачь… Полегче может станет… Но не предавайся отчаянию… Пока мы живы, пока есть силы держать меч, до тех пор нельзя терять надежду! Мы ещё поднимемся! Поднимемся — и отплатим за все, за весь этот ужас!.. Как только прибуду домой, сразу же отправлюсь к князьям в Чернигов, Киев, Белгород — просить помощи, чтобы защитить нашу Северщину от новых несчастий… Я покорю свою гордыню, я упаду на колени перед киевским снемом, только бы выпросить согласие князей на выкуп моих воинов из неволи!.. Поплачь, поплачь!
Слезы дрожали в глазах Игоря и в его словах. Он уже покорил свою гордыню. Он уже плакал. И это было так неожиданно и страшно, что Ждан на мгновение забыл о своём горе. Ведь князь никогда не плакал. Даже представить такое невозможно. А тут вдруг глаза полны слез, они дрожат и вот-вот покатятся по исхудалым щекам. И Ждан с удивлением начал понимать, что князь — такой же человек, как и все, со своими слабостями и болями, с надеждами и сомнениями.
И он уткнулся Игорю в грудь и громко зарыдал.
Из оцепенения их вывел голос Яня:
— Там кто-то есть! Из-за стога выглянул. Клянусь, там кто-то прячется!
Все посмотрели в сторону левады. Стог стоял одиноко, и вроде бы никто из-за него не выглядывал.
— Тебе привиделось, — буркнул Рагуил.
Но сердце Ждана уже затрепетало в неясной тревожной надежде. Он быстро метнулся по стежке вниз.
Все поспешили за ним.
У стога остановились, прислушались. Тихо. Ни звука.
Ждан осторожно сделал шаг, другой. Обогнул одну сторону, затем зашёл с другой и… остолбенел: почти нос к носу столкнулся с Любавой, которая, прижав к коленям маленького Жданка, испуганно таилась за стогом.
— Любава! Ты?
— Жданко!
Её измождённое лицо ещё больше побледнело, губы искривились, как у обиженного ребёнка, ноги подкосились, и она медленно начала сползать по сухому сену вниз.
— Жданко…
Он подхватил её, крепко прижал к груди, чувствуя, как её слезы льются на его рубаху.
— Любава, ладонька моя дорогая! — шептал он ей самые нежные слова, какие знал. — Это просто чудо! Сон! Ты жива! Ты здесь, среди этого царства смерти! И Жданко с тобой…
— Больше никого не осталось, любимый… И матуся, и Варя, и Настуня… все там… А мы с Жданком в это время стирали белье и успели убежать через речку в лес… Долго блуждали, пока не встретили своих… А потом домой вернулись. Подумали: если ты живой, то тоже сюда возвратишься…
— Где же вы живете? Чем питаетесь? О Боже!..
— Вырыли нору в стогу — там спим… А питаемся разной зеленью, ягодами, нашли на берегу чьи-то вентери, мерёжи — рыбу ловим, ухаживаем за приблудившейся коровой… Так и живём…
И князь Игорь, и Рагуил, и Янь, и Овлур молча стояли и слушали их разговор, такой непосредственный, отрешённый от всего на свете. Они сокрушённо качали головами. Конечно, тяжело было умирать воинам в далёком поле Половецком, на берегах быстрой и чужой Каялы, тяжело и полонённым в неволе поганской, но намного тяжелей было их жёнам и детям здесь, дома, без защиты от сабель половецких…
Молчание Игоря и остальных его спутников снова нарушил Янь. Он подошёл к Ждану и дружески похлопал его по плечу.
— Вот видишь, я же говорил тебе, что кто-нибудь да останется из твоих… Как хорошо, что не только горе тебя здесь встретило, но и такая радость!
— Благодарю тебя, Янь.
— Как ты намерен поступить, Ждан? Останешься здесь или поедете все с Нами? Если останешься, то я в Путивле накажу тысяцкому Волку, чтобы помог вам, чем сможет…
Ждан задумался. Что же делать? Разве можно жить на этом пожарище? Но и… как уехать отсюда, не похоронив прах матери, родичей и своих земляков?… И куда ехать? В Новгород-Северский к князю? Или в Киев к Самуилу и Славуте? Он ничего не мог сказать уверенно. Одно знал твёрдо: судьба вернула ему частицу счастья. Любава с ним, Жданко с ним — и значит, есть для кого жить на свете! И у него вновь оттаивала душа, расправлялись крылья, а куда он полетит, будущее покажет.
7
В двадцати верстах от Путивля, неподалёку от села Свято-Михайловского, произошло приключение, которое едва не стоило жизни князю Игорю.
