— Идут по следу, — Ласкин вздохнул и вопрошающе посмотрел на Маркелова.
— Эх, махорочки бы им, да покрепче. — Татарчук вытащил из кармана вышитый гладью кисет, задумчиво взвесил на руке и сунул обратно. — Но им тут и ящика не хватит, оравой прут.
— Все, уходим! — приказал Маркелов.
Через минуту мазанка опустела. Примятая сапогами трава постепенно выпрямлялась; где-то встревоженно прокричала сорока и тут же смолкла…
— Не могу, командир… — Татарчук со стоном опустился на землю. — Спина, будь она неладна… Память о сорок первом…
Старшина, серея лицом, закрыл глаза… Разведчики, потные, запыхавшиеся — бежали уже около получаса — столпились вокруг.
— Аптечку! — Маркелов упал на колени возле старшины, пощупал пульс. — Быстрее!
Старший лейтенант намочил ватку в нашатыре и сунул под нос Татарчуку; старшина поморщился, закрутил головой и виновато посмотрел на Маркелова.
— Вот незадача… — попытался встать, но тут же завалился обратно. — Ноги не держат. Уходите. Я их попридержу тут маленько. Все равно кому-то нужно.
— Нет! — Маркелов в отчаянии рванул ворот гимнастерки — перехватило дыхание. — Мы понесем тебя!
— Командир, уходите! Я задержу их.
— Старшина Татарчук! Здесь я командую! Внимание всем — несем по очереди. Я — первый…
Темп движения явно замедлился. С прежней скоростью бежали только тогда, когда Татарчука нес Пригода, но его надолго не хватало. Старшина, казалось, не ощущал боли, и только изредка нервный тик кривил лицо и крупные капли пота выступали на лбу.
Сзади настигали. Судя по лаю ищеек, их охватывали полукольцом; деревья пока скрывали разведчиков от преследователей. Маркелов только теперь начал понимать, почему не возвратились из немецкого тыла шесть разведгрупп: если удавалось пройти передовые охранения, то немцы по следу пускали собак, а от них не скроешься. Одно из предположений полковника Северилова по этому поводу подтвердилось, Алексей вспомнил искалеченную левую руку начальника разведки фронта — память сорок второго года. Метод полковника Дитриха…
Маркелов на мгновение остановился, вытащил карту, всмотрелся: где-то рядом, впереди, должна быть небольшая речушка. Туда!
— Быстрее, быстрее! Пригода, давай… — подставил спину.
— Та я нэ втомывся…
— Ну!
К берегу речушки скатились кубарем, по мелководью побежали против течения. Маркелов с надеждой поглядывал вверх на небосвод, где клубились густые тучи — как сейчас нужен дождь…
Собачий лай приутих, видимо, преследователи искали утерянные следы разведгруппы.
Из воды вышли в густых зарослях, переправившись вброд на другую сторону речушки. Дальше их путь лежал через луг» за которым щетинились деревьями высокие холмы…
Их настигли уже на перевале. Тучи так и не пролились на землю дождем, уползли за горизонт; в небе ярко засияло солнце, которое уже начало клониться к закату. Татарчук шел сам, опираясь на плечо Пригоды: боль поутихла, и только ноги были еще непослушными.
— Будем драться, — решился Маркелов: силы были на исходе.
Быстро рассредоточились по гребню перевала и стали ждать. Нужно было во что бы то ни стало продержаться до наступления темноты. Единственный шанс…
“Ближе, ближе…” — Маркелов затаил дыхание, крепко сжал зубы: разведчики должны открыть огонь только по его команде.
Десятка три эсэсовцев огромными муравьями медленно ползли по склону — тоже устали. Рыжий офицер снял фуражку, расстегнул мундир и часто вытирал лицо носовым платком. “С него и начну”, — подумал Алексей и нажал на спусковой крючок.
Автоматный огонь ошеломил преследователей. Некоторые успели спрятаться за стволы деревьев, кое-кто побежал вниз, а часть, и среди них рыжий офицер, остались лежать, сраженные наповал. Две овчарки скулили и рвались с поводков, пытаясь сдвинуть с места своих неподвижных хозяев; третья, оборвав поводок, выскочила на гребень перевала напротив позиции Пригоды и бросилась на него.
— Гарный пэс, — сокрушенно вздохнул тот и всадил в овчарку пулю. — В погани рукы попався…
Некоторое время царило затишье: видимо, гитлеровцы, дезорганизованные гибелью командира и удачными действиями разведчиков, пытались разобраться в обстановке. Пользуясь этим, разведчики сменили позиции.
Наконец заговорили и автоматы эсэсовцев. Плотный заградительный огонь прижал разведчиков к земле. “Обходят”, — понял Маркелов, на долю секунды высунув голову из укрытия — эсэсовцы уже забрались на холм с правой стороны и, тщательно укрываясь за деревьями, сокращали дистанцию мелкими перебежками. “Забросают гранатами, — старший лейтенант дал очередь в их сторону. — Не продержимся. Надо отходить…”
По гребню перевала разведчики, отстреливаясь, уходили к спуску в долину. Решительных действий эсэсовцы почему-то не предпринимали, видимо, в связи с малой численностью. Разведчики тоже не шли на обострение, поскольку им это было на руку — они ждали темноты. А солнце, казалось, стояло на одном месте, словно намертво приклеенное к небосводу.
Татарчуку немного полегчало, и он теперь шел под руку с Кучминым. Время от времени его лицо кривилось от боли, на тугих скулах бугрились желваки, и тихий стон рвался сквозь стиснутые до скрежета зубы…
Отступление 1. Старшина Татарчук
Писарь-переводчик старшина Иван Татарчук шел по набережной в приподнятом настроении — завтра в отпуск! Чемодан уже собран, осталось сдать дела, попрощаться с друзьями — и в родные Ромны, к милой сердцу Суде, которая чем-то напоминала реку Сан: такая же тихая, плавная, чистая, разве что поуже.
Встречные девушки кокетливо улыбались стройному, подтянутому “пану офицеру”, знакомый Татарчука, владелец крохотной кавярни пан Выборовский, с вежливым поклоном приподнял шляпу, старшина в ответ козырнул — чертовски хороша у этого полубуржуя дочка Марыля… С набережной открывался вид на Засанье, которое раскинулись на противоположном берегу — там хозяйничали гитлеровцы. Татарчук нахмурился и ускорил шаг, вспомнив о бумагах, которые два дня назад поступили в комендатуру… Неосознанная тревога бередила душу и не покидала на протяжении всего дня.
Разбудил старшину грохот взрывов. “Опять артиллерийские склады?” — торопливо одеваясь, думал Татарчук: весной в казармах воинской части, расположенной около шоссе из Перемышля на Медыку, по невыясненным причинам взорвался боезапас. Выскочил во двор комендатуры и тут же упал, отброшенный взрывной волной — снаряд разорвался в нескольких шагах. “Повезло, — мелькнуло в голове — осколки дробно застучали по стенам. И другая мысль, страшная, невероятная: — Неужели война?!”
