уже после Хаттина. Им не удалось забрать донесение, и, насколько нам известно, оно всё ещё находится там, где его оставил мессир Александр. Если, добравшись до Святой земли, вы не сумеете найти нашего пропавшего брата, то хотя бы сможете найти и отправить нам его отчёт.
— А если я всё-таки найду кузена?
— Тогда передадите ему депеши совета и дальше будете работать с ним, помогая ему во всём.
— Понятно.
Сен-Клер медленно кивнул. Всё ещё обращаясь к Жермену Тулузскому, он переводил взгляд с одного брата на другого:
— Можно задать ещё один вопрос, который, возможно, покажется вам бесцеремонным?
— Конечно. Мы подвергаем вашу жизнь двойному риску, поэтому спрашивайте о чём угодно.
— Почему это стало таким важным именно сейчас? Почему, скажем, не месяц тому назад? Меня схватили, в превеликой спешке доставили сюда под видом обвиняемого, хотя со мной можно было связаться гораздо раньше и без особого труда. Я ведь давно действовал по указаниям де Сабле, имея дело в том числе и с членами совета.
Поколебавшись, Жермен кивнул.
— Верно. И мы связались бы с вами гораздо раньше, если бы не некоторые события, которые произошли не так давно. Сначала нужно было удостовериться, что события эти действительно имели место, а потом весьма тщательно поразмыслить об их... политическом значении. Не имело смысла привлекать вас, не решив заранее, какими будут наши дальнейшие действия. Теперь путь определён, решения приняты. Правда, в чём они заключается, вам расскажет другой человек. Магистр Бернар, передаю слово вам. Будьте добры продолжить.
Жермен Тулузский отошёл в сторону и уселся, освободив место для другого брата, чуть помоложе. Перед тем как заговорить, этот человек слегка улыбнулся Андре, и тот ощутил невольное волнение. Сен-Клер знал от де Сабле, что брат Бернар Монсигюр является одним из трёх магистров Единства, руководящих делами братства в трёх его исконных областях. Первой и старейшей из этих областей был Лангедок, лежащий к северу от Пиренеев; он включал в себя провинции Аквитания и Пуату и обнесённые стенами города Монсигюр и Каркассон. Остальные две области были известны как Пуату и Шампань. А все три, вместе взятые, охватывали почти всю территорию бывшей провинции Римская Галлия, причём Шампань занимала северную треть, а Пуату — всю центральную часть. Каждый из трёх магистров, избираемых пожизненно, отвечал за дела ордена в своей области и выступал в качестве представителя провинциального совета. Причём де Сабле говорил, что из трёх магистров Бернар Монсигюр имеет наибольшее влияние. Кроме того, именно Монсигюр осуществлял непосредственную связь между орденом Храма и сионскими братьями, действовавшими внутри Храма по поручению братства.
— Как говорит мой брат Жермен, — начал Бернар, — за последние месяцы произошли немалые перемены. Увы, как порой случается, мы узнали о них с опозданием. Все мои братья, присутствующие здесь, понимают, о чём я говорю. Но мы решили, что и вам, мессир Андре, следует узнать о том, что имеет отношение к вашему заданию. Месяц назад с Сицилии в Марсель прибыло судно. Оно доставило сведения, которые сами по себе выглядели обнадёживающими, но только если не сопоставить их с другим, тревожным событием. Вам о чём-нибудь говорит имя Конрада Монферратского?
Сен-Клер покачал головой.
— Нет, магистр. Ни о чём.
— Хмм. А знаете ли вы о готовящемся походе Барбароссы?
— В Святую землю? Да, знаю. Все об этом знают. Он возглавит армию в двести тысяч человек, собранную по всей Германии. Одно его воинство превосходит по численности армии короля Ричарда и короля Филиппа, вместе взятые.
— Верно. А известно ли вам, как называет себя этот человек?
— Барбаросса? — переспросил Сен-Клер и кивнул. — Фридрих Гогенштауфен, император Священной Римской империи. Его прозвали Барбароссой за рыжую бороду. Вы спрашивали об этом?
— Да. Всё верно. Но император Священной Римской империи правит землёй, которая не является ни Священной, ни Римской. Да и империей тоже. Это огромная территория, населённая множеством германских племён, по большей части варварских, зачастую нечестивых, и, если уж называть его владения империей, она скорее греческая, чем римская.
Заметив на лице Сен-Клера недоумение, Бернар пояснил:
— Сейчас я говорю о религии, мессир Андре, а не о языке или племенной принадлежности. Барбаросса тяготеет к восточным обрядам ортодоксальной, как она себя именует, церкви, которая всегда имела в Иерусалиме патриарший престол во главе с патриархом-архиепископом.
— Да, магистр, я об этом знаю. Насколько мне известно, когда мы впервые овладели Иерусалимом, патриархом там был Вармунд. Именно он вместе со вторым иерусалимским королём Балдуином дал Гугу де Пайену грамоту на учреждение рыцарского сообщества. Однако я понимаю по вашему тону, что речь идёт о трениях между церквями. В таком случае я не слышал ни о чём подобном.
— И снова верно. Ничего и не было. Во всяком случае, открыто. Сложилось так, что в Иерусалиме по традиции доминировала Восточная церковь, а светская власть и военные силы были сосредоточены в руках франков — или, можно сказать, Рима. В конце концов, война, которая привела франков в Иерусалим, называлась войной Папы Урбана. Но сейчас ситуация, как я уже сказал, изменилась. Отвоевав Иерусалим, Саладин в прошлом году разрешил ортодоксальной церкви вернуться в город. Он наложил на неё единственное наказание в виде необременительной подати и снова передал христианские святыни в руки священников, исполняющих греческие обряды. Иными словами, в Иерусалиме теперь властвует патриарх, а с прибытием Барбароссы и его огромного воинства, которое, несомненно, изгонит Саладина из Палестины, ситуация ещё больше обострится. Положение ортодоксальной церкви упрочится, а влияние Рима, напротив, станет ещё слабей.
Бернар замолчал, заметив, что Сен-Клер задумчиво прищурился. Но не успел рыцарь заговорить, магистр продолжил:
— Резонный вопрос: какое нам до этого дело? Какая разница — Рим или Константинополь? И ортодоксы, и католики — христиане, стало быть, с нашей точки зрения, одинаково заблудшие люди.
Сен-Клер кивнул, и Бернар громко хлопнул в ладоши.
— Нет, мессир Андре. Не так. Как только Барбаросса захватит власть в
