Они приближались к Слониму, и Авель в ужасе и гневе смотрел на хаос и разруху когда-то цветущих земель и домов. Через пропасть в почти сорок лет он вдруг услышал свой собственный детский голос, который спрашивал барона, не пробил ли час угнетённых народов Европы. На его глаза навернулись слёзы, когда он вспомнил, как короток был этот час и как мал его вклад в общее дело.
И вот перед ними появились огромные железные ворота имения барона Росновского. Авель рассмеялся от волнения и остановил машину.
– Всё именно так, как я запомнил. Ничего не изменилось. Давай сначала сходим в дом, где я провёл первые пять лет своей жизни, – не думаю, что кто-то живёт в нём сейчас, – а потом осмотрим мой замок.
Флорентина пошла за отцом, уверенно шагавшим по небольшой тропинке в лесу среди покрытых мхом берёз и дубов. Спустя двадцать минут они вышли на небольшую полянку, и перед ними появился домишко охотника. Авель стоял и пристально смотрел на него. Он и забыл, как невелик был его первый дом: как же в нём могли поместиться девять человек? Черепичная крыша явно нуждалась в ремонте, камни стен были выщерблены, стёкла в окнах – разбиты, а сам дом казался необитаемым. Когда-то ухоженный фруктовый сад и огород поросли сорняками.
Да живёт ли тут кто-нибудь? Флорентина взяла отца за руку, медленно повела его ко входной двери и тихонько постучала. Ответа не было. Флорентина постучала ещё раз, теперь чуть погромче, и за дверью послышалось какое-то движение.
– Иду-иду, – произнёс по-польски скрипучий голос, и дверь приотворилась. На них смотрела старая женщина, сгорбленная и худая, одетая во всё чёрное. Вихры неприбранных волос торчали из-под её платка, а серые глаза непонимающе смотрели на визитёров.
– Этого не может быть! – воскликнул Авель по-английски.
– Что вам нужно? – спросила старуха с оттенком подозрения в голосе.
– Можно зайти и поговорить? – спросил Авель по-польски.
Её глаза испуганно смотрели то на Авеля, то на Флорентину.
– Старая Елена не сделала ничего плохого, – умоляющим тоном произнесла она.
– Я знаю, – сказал Авель нежно. – У меня для вас хорошие новости.
Старуха с неохотой позволила им войти.
– Не могу разжечь огня, – проскрипела она, шевеля решётку своей палкой. Слабо тлеющее полено не хотело разгораться, а женщина напрасно рылась в карманах. – У меня нет бумаги. – Она взглянула на Авеля, и в её глазах впервые загорелась искра интереса. – А у вас нет бумаги?
Авель пристально посмотрел на неё.
– Вы не помните меня? – спросил он.
– Нет, я вас не знаю.
– Да знаете, Елена. Меня зовут… Владек.
– Вы знали моего маленького Владека?
– Владек – это я.
– О нет, – произнесла она с печальной отрешённостью. – Он был слишком хорош для меня, на нём была Божья отметина. Барон отнял его, чтобы сделать ангелом, да, забрал у матери малыша…
Её старческий голос был скрипуч и тих. Она села, её морщинистые руки теребили подол.
– Я вернулся, – сказал Авель уже настойчивее, но старуха не обращала на него внимания, и только её дрожащий голос продолжал звучать, как будто в комнате никого больше не было.
– Они убили моего мужа, моего Яцека, а всех моих любимых детей забрали в лагерь, кроме маленькой Софии. Я спрятала её, и они ушли ни с чем. – Её голос был ровным и равнодушным.
– А что случилось с маленькой Софией? – спросил Авель.
– Русские отняли её у меня в следующую войну, – сказала она безразличным голосом.
Авель содрогнулся.
Старуха очнулась от воспоминаний.
– Что вам нужно? Почему вы задаёте мне эти вопросы? – требовательно спросила она.
– Я хотел познакомить вас с моей дочерью Флорентиной.
– Когда-то у меня была дочь по имени Флорентина, а теперь осталась только я одна.
– Но я… – Авель начал расстёгивать рубашку.
Флорентина остановила его.
– Мы знаем, – улыбнулась она старухе.
– Да как ты можешь знать? Это случилось задолго до твоего рождения.
– А нам рассказали в деревне, – не задумываясь, ответила Флорентина.
– У вас нет бумаги? – спросила Елена. – Мне нужна бумага, чтобы развести огонь.
Авель беспомощно посмотрел на Флорентину.
– Нет, – ответил он. – Извините, мы не захватили.
– Чего вам надо? – вновь повторила старуха злым голосом.
– Ничего, – ответил Авель, смирившийся с тем, что она не вспомнит его. – Мы просто зашли сказать «привет».
Он вытащил из кармана бумажник, вынул из него злотые, которые обменял на границе, и протянул старой Елене.
– Спасибо, спасибо, – довольно сказала она.
Авель наклонился, чтобы поцеловать свою приёмную мать, но та уклонилась.
Флорентина взяла отца за руку, вывела из дома и повела его по лесной тропинке к автомобилю.
Старуха следила за ними из окна, пока не убедилась, что они скрылись из виду. Затем смяла каждую банкноту в комок и аккуратно подложила их в печь. Они сразу же загорелись. Старуха положила поверх горящих злотых поленья и села у огня – самого яркого за многие недели – потирая руки от удовольствия и тепла.
Всю дорогу к машине Авель молчал, пока перед ними не показались ворота имения. Он изо всех сил пытался забыть о том, что видел в домишке, и сказал Флорентине, что сейчас она увидит самый красивый замок в мире.
– Когда ты прекратишь всё преувеличивать, папа?
– В мире, – тихо повторил Авель.
– Я скажу тебе, превосходит ли он Версаль, – засмеялась Флорентина.
Они сели в машину, и Авель въехал в ворота, вспоминая грузовик, на котором он проехал через них же в последний раз, и направился к замку в полутора километрах отсюда. На него нахлынули воспоминания о счастливых днях, когда он жил здесь ребёнком с бароном и Леоном, и о несчастных днях, когда русские увезли его из любимого замка и он думал, что никогда больше его не увидит. Но теперь Владек Коскевич возвращался, и возвращался, чтобы потребовать назад то, что принадлежало ему по праву!
Автомобиль подбрасывало на ухабистой дороге, оба молчали в ожидании; и вот они повернули в последний раз и наконец увидели дом барона Росновского. Авель остановил машину и уставился на свой замок. Никто не произнёс ни слова, они просто с недоумением смотрели на руины его мечты.
Они медленно вышли из машины. Флорентина изо всех сил сжала руку отца, а по его щекам текли слёзы. Они всё ещё молчали. От замка осталась только одна стена, которая напоминала о былом величии, а всё остальное представляло собой заброшенную груду мусора и кирпича.
У Авеля не хватило сил рассказать ей об огромных залах замка, о его кухнях и спальнях. Он подошёл к трём холмикам, которые теперь сровнялись с землёй и поросли густой травой. Это были могилы барона, Леона и Флорентины. Авель опустился на колени, и ужасные видения последних секунд их жизни предстали перед его глазами. Дочь стояла рядом, положив руку ему на плечо. Прошло много времени, затем Авель медленно поднялся, и они молча побрели среди руин. Держа друг друга за руки, они спустились в полуразрушенный подвал.
– Вот здесь твой отец провёл четыре года своей жизни.
– Но как это возможно? – недоумённо спросила Флорентина.
– Теперь-то здесь лучше, чем было тогда, – продолжал Авель. – По крайней мере много свежего воздуха, солнце и чувство свободы. А тогда ничего этого не было, только темнота, смерть, запах смерти и – что хуже всего – желание смерти.
– Уйдём отсюда, папа! Боюсь, что, если ты останешься здесь дольше, тебе станет плохо.
Флорентина за руку отвела упирающегося отца к машине и сама села за руль.
Пока они ехали по аллее, Авель ни разу не оглянулся на разрушенный замок.
По пути обратно в Варшаву он был очень немногословен, а Флорентина не пыталась расшевелить его.
– Теперь мне осталось достичь лишь одной цели в жизни, – заявил её отец, а Флорентина задумалась: о чём это он говорит? – но не стала выяснять. Впрочем, ей удалось уговорить отца провести выходные в Лондоне, что, как ей казалось, развлечёт его и поможет ему забыть старуху и развалины его замка.
На следующий день они вылетели в Лондон, сняли номера в том же «Клэридже», и Флорентина отправилась возобновлять знакомства с прежними друзьями и заводить новых. Авель провёл много времени за чтением всех газет, которые только смог достать. Он хотел войти в курс последних событий в Америке, произошедших, пока он был в отъезде.
Небольшая заметка в субботнем выпуске «Таймс» привлекла его внимание. Самолёт «Виккерс-Вискаунт» компании «Интерстэйт» разбился сразу же после взлёта в аэропорту Мехико в пятницу утром. Погибли семнадцать пассажиров и экипаж. Мексиканские власти тут же обвинили «Интерстэйт» в плохом обслуживании своих самолётов. Авель снял трубку и попросил телефонистку соединить его с отделом трансатлантической связи.
– Связь будет минут через тридцать, – ответил отчётливый и приятный женский голос, приняв заказ.
