— О чем, папочка?
— Ты живешь таинственной, непонятной мне жизнью…
— Я? У меня все на виду. Просто ты никогда не спрашиваешь. Это у тебя — все совершенно секретно.
— Ты же знаешь, какая у меня работа, и не будем об этом!
— Пожалуйста, не будем. Сам начал!..
— Начал, потому что ты — моя дочь. Хочу знать про твою жизнь…
— Ты и в роли отца не перестаешь быть кагебешником, папочка! Уверен, что должен знать о других все. А про тебя — никто, даже твоя дочь!
— Я чекист, дочка.
— Знаю, папа! Слышу двадцать лет… Но теперь мы оба взрослые, и мамы, которая примиряла, нет. И она, между прочим, просила за тобой присматривать. Давай играть так: хочешь знать про меня — рассказывай про себя, чекист! Нет — нет…
— Тебя кто-то настраивает на левые взгляды.
— Никто меня не настраивает, успокойся.
— А что говорят про нас в редакции?
— Хочешь, чтобы я стучала на своих знакомых?
— Нахваталась глупостей! Даже если это твое убеждение, надо быть терпимее.
— Не знаю, что говорят про твое учреждение другие, а я всем рассказываю, что в кабинете твоего начальника висит портрет Пушкина.
— Пушкина? — он усмехнулся краешком губ. — Почему?
— А он, папа, сказал: «Души прекрасные порывы!»
— Это я слышал, — засмеялся отец. — Неостроумно, я тебе скажу. Прекрасными порывами мы не занимаемся, руки не доходят.
— Вы занимаетесь тем, чтобы заставить человека перестать мыслить!
— Фу, Надежда… — он брезгливо поморщился. — Ты уже не ребенок! Во всех странах есть органы насилия. Вячеслав Рудольфович Менжинский, дочка, сказал очень точно: «Мы — вооруженная часть партии». Вот как! Лично мне никакие твои мыслители не мешают. Но у государства имеются определенные принципы, и если большинство народа им следует, наша задача — защищать большинство от выскочек. Общество не может жить без дисциплины. Да враги только и ждут, что мы разболтаемся. Нам приходится быть монолитом. Вода, пробив трещинку, может смыть гигантскую плотину, если щель не заделать вовремя. Я надеюсь, что доживу еще до того времени, когда наши органы вообще будут упразднены. Но для этого необходима высокая сознательность общества.
— Чтобы все стали роботами…
— А, по-твоему, это нормально, когда выскочки и недоучки хотят, чтобы им разрешили писать и говорить все, что придет в голову? Если хочешь знать, не чекисты, а народ таких не любит и сам требует наказывать. Скажем, Солженицына нам приходится круглосуточно охранять. Он неглупый человек, а понять этого не может. Да все его критические идеи нужны нескольким сотням чувствительных интеллигентов, больше никому! Если бы его проекты были реалистичны и полезны, они давно пробились бы в жизнь. Я знаю в сто раз больше о всяких жестокостях и несправедливостях, чем он. Однако я укрепляю государство, а он его разваливает. Я служу народу, а он кому? Он что же — один умнее партии, в которой четырнадцать миллионов? Кто всерьез этому поверит?
— Те, кого вы преследуете!
— Ну, если не хочешь вписываться в существующие для всех нормы — пеняй на себя. Конечно, мы и таких пытаемся воспитывать, но не всегда удается.
— Особенно хорошо твой Сталин воспитывал!
— Сталин — не мой, Надя. Сталин как раз и был выскочкой, и очень опасным, поскольку сосредоточил в своих руках слишком большую власть. Если бы дать неограниченную власть, скажем, Солженицыну, еще неизвестно, какие бы законы он установил. Все нынешние борцы за права человека — допусти их к открытым действиям, начнут рваться к власти. У нас гуманные законы, но такого мы допустить не можем.
— А нынешний — это не такая же власть?
— Нынешний — исполнитель воли партии. Он подпишет все что угодно, если мы решим, дочка. Пойми правильно: не потому, что мы — органы, эти времена давно прошли. Мы — сила, потому что мы — среднее звено партии. Мы решаем, что Политбюро должно знать и что нет. Мы вынуждены были скинуть Хрущева, как только он зарвался. И уберем каждого, кто нам помешает, потому что мы коллективно выражаем волю народа, и нет никакой силы, которая могла бы нам помешать. Поняла?
— Еще бы!
— Ну, а если поняла, давай теперь узнаем про тебя, поскольку по твоей формуле про себя я тебе в общих чертах рассказал… Как его фамилия, нашего гостя?
— Зачем тебе?
— Разве отец не имеет права знать, с кем встречается его дочь?
— Его фамилия Куликов. Куликов Андрей. Андрей Александрович.
— Он с тобой работает?
— Нет, он инженер, работает в почтовом ящике, засекречен, как ты, и я не спрашивала.
— Что-то лицо мне его знакомо…
— Такое уж у него лицо. На многих похоже. Я и сама путаю… Знаешь что, папочка? Не вздумай его проверять, или следить за ним, или что-либо подобное. Если узнаю — уйду.
— Как — уйду? Что ты несешь, Надежда?!
— То, что слышал…
— Но куда?
— Уйду… Не найдешь!
56. СИРОТКИН ВАСИЛИЙ ГОРДЕЕВИЧ
ШТАМП: СС ОВ (Совершенно секретно особой важности).
СПЕЦИАЛЬНАЯ АНКЕТА ДЛЯ РУКОВОДЯЩИХ КАДРОВ КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР
Звание: генерал-майор госбезопасноти.
Занимаемая должность: начальник 5-го Главного управления, член Коллегии Комитета.
Он же, для служебных надобностей, Северов Гордей Васильевич и Гордеев Н.Н.
Родился 3 октября 1910 г. в Туле.
Национальность: русский. Отец русский, мать русская, родители отца и матери русские.
Социальное происхождение: отец рабочий, мать крестьянка.
Член КПСС с 1929 года. Партбилет No 00010907. Ранее в партии не состоял, не выбывал, партийных взысканий не имеет.
Образование и специальность по образованию: высшее, Академия КГБ (окончил с отличием).
Пребывание за границей: не был.
Ближайшие родственники: дочь Надежда. (Подробный перечень родных, близких, друзей и знакомых, живых и умерших, с местами жительства, работы и захоронения прилагается к анкете.)
В партийные, советские и другие выборные органы не избирается в связи со спецификой работы.
Правительственные награды: орден Ленина, ордена Красного Знамени и Красной Звезды, Знак Почета, медали. (Награждался без публикации указов в открытой печати.)
Отношение к воинской обязанности: учету по линии Министерства обороны не подлежит.
Паспорта имеет на указанные выше фамилии. Все подлинные документы сданы на хранение в Центр.
Домашний адрес: Москва, Староконюшенный пер., 19, кв. 41. Тел. 241-41-14. (Сведений в справочниках не имеется.)
Приметы: рост 171 см, глаза карие, цвет волос — седой.
Данные о состоянии здоровья: склероз сосудов 1-й степени, астматические явления. Практически здоров. (На учете в спецполиклинике КГБ.) ВОСХОЖДЕНИЕ ВАСИЛИЯ ГОРДЕЕВИЧА
Все, чего добился в жизни генерал-майор Сироткин, было результатом его собственных деловых качеств и способностей. Если он чего-то не одолел, в этом ему помешали люди и обстоятельства.
Василий Гордеевич не любил вспоминать свое детство и тем более молодость. Там, в детстве и молодости, он был незначительным, ничем не отличался от других. А уже давно он привык, что к нему относятся с особым уважением даже тогда, когда он не в генеральской форме. Он привык говорить медленно, весомо. И то, что он говорил, сразу принималось как приказания.
В минуты откровенности с подчиненными на работе генерал-майор Сироткин говорил, что все, чего он достиг, он достиг благодаря своей идейной убежденности, вере в правоту дела, которому он служит. Однако взгляды его, хотя сам он считал их незыблемыми как гранит, в течение жизни совершенствовались. В молодости люди делились для него на пролетариат, то есть хороших, и буржуазию — врагов. Сам он был хорошим. Идейный идеализм его юности сменился идейной практичностью, то есть использованием идейности для движения по службе.
Добившись положения, Сироткин стал невольно делить человечество иначе: на своих (работников органов) и чужих. Убеждения (коммунист — не коммунист) уже не играли такой роли. Сегодня ты коммунист, а завтра — изменник родины. А вот если работник органов, то это уж навсегда. Предателей родины клеймят позором и, если они возвращаются, дают им десять лет. Предателей органов сами органы уничтожают без суда и следствия, разыскивая их в любой стране. Преданность родине Сироткин считал своей главной опорой в жизни, но практически подразумевал под этим преданность органам.
Заняв ступеньку в среднем звене руководящего аппарата в то время, когда власть органов была несколько ограничена, Василий Гордеевич был этим удовлетворен. Его дело — выполнять свою функцию в общем пространстве руководства государством. Он даже говорил, что органы теперь нужны для защиты наших завоеваний от оголтелых сталинистов, добровольных доносчиков, требующих сажать всех, кто им не нравится. Но и в дальнейшем партия совершала ошибку за ошибкой в управлении страной, и ошибки могли исправить только такие люди, как Василий Гордеевич, приди они к власти. Однако по ряду причин это было невозможно. Тогда коллеги Сироткина заговорили о единении партии и органов, имея в виду, что после единения они окажутся сильнее. Что касается взглядов, то, поскольку теория помогает практике, задача убеждений — помогать человеку в осуществлении его планов. Василий Гордеевич продолжал ждать свое время, хотя шансов, он понимал, оставалось все меньше.
