борьбы. Я, как дети, хочу быть солдатом. Я задумалась и поняла, чем могу помочь.
– Расскажи, – попросил он.
– Женщины. Я могу организовать женщин. Начну с сестер в больнице, а потом будут и другие – все. Мы должны участвовать в борьбе рядом с мужчинами.
Его руки сильнее сжали ее.
– Ты львица, – сказал он. – Прекрасная зулусская львица.
– Я чувствую биение твоего сердца, – прошептала она, – и мое сердце бьется точно ему в такт.
Утром Мозес отвез Викторию в больницу. Она стояла на ступеньках и не уходила в дом. Отъезжая, он видел ее в зеркале заднего обзора. Она еще стояла там, когда он свернул на дорогу и влился в поток транспорта, направляясь назад в Йоханнесбург, к пригородной ферме «Ривония».
Этим утром он одним из первых прибыл в «Холм Пака» на заседание, куда накануне его пригласил посыльный.
Маркус Арчер встретил Мозеса на веранде язвительной улыбкой.
– Говорят, мужчина ущербен, пока не женится. Только тогда он обретает цельность.
За длинным столом в кухне, которую использовали для заседаний совета, уже сидели двое. Оба белые.
Брэм Фишер был отпрыском влиятельной африкандерской семьи, его отец возглавлял суд Свободной Оранжевой республики. Этот специалист по законам, связанным с горным делом, и завсегдатай йоханнесбургских баров был вдобавок членом запрещенной коммунистической партии и Африканского национального конгресса и в последнее время его практика сводилась исключительно к защите обвиняемых по расовым законам, принятым с 1948 года. Хотя это был приятный, образованный человек, которого заботила судьба соотечественников всех рас, Мозес его опасался. Фишер глубоко верил в постепенную чудесную победу добра над злом и решительно противостоял созданию «Umkhonto we sizwe», военного крыла АНК. Его миротворческое влияние на остальных членов Конгресса ставило палки в колеса устремлениям Мозеса.
Вторым белым был Джо Цицеро, эмигрант из Литвы. Мозес догадывался, почему он оказался в Африке – и кто его послал. Это был орел с яростным сердцем, такой же, как сам Мозес, и союзник, когда обсуждалась необходимость прямых и даже насильственных действий. Мозес сел рядом с ним, напротив Фишера. Сегодня ему понадобится поддержка Джо Цицеро.
Маркус Арчер, любивший готовить, поставил перед ним тарелку почек с пряностями и яичницу по-ковбойски, но не успел Мозес доесть, как начали собираться другие. Вместе пришли Нельсон Мандела и его верный союзник Тамбо. За ними быстро последовали Уолтер Сисулу, Мбеки и другие, и наконец длинный стол оказался завален газетами и грязными тарелками, чашками с кофе и пепельницами, которые вскоре переполнились сигаретными окурками.
Воздух был пропитан табачным дымом и кухонными ароматами Маркуса, а разговор шел серьезный и напряженный: собравшиеся пытались договориться, каковы цели предстоящей кампании неповиновения.
– Мы должны разбудить сознание наших людей, заставить их отказаться от тупой, скотской покорности угнетению, – выдвинул главное положение Нельсон Мандела, и сидевший наискосок от него Мозес нахмурился.
– Гораздо важнее пробудить совесть окружающего мира, ведь именно оттуда к нам придет окончательное спасение.
– Наш народ… – начал Мандела, но Мозес перебил:
– Наш народ бессилен без оружия и подготовки. Силы угнетения, выступающие против нас, слишком могучи. Без оружия нам не победить.
– Значит, ты отказываешься от мирного пути? – спросил Мандела. – Ты считаешь, свободу можно получить только с помощью оружия?
– Революцию нужно сделать сильной и закалить в крови масс, – подтвердил Мозес. – Таков всегда ее путь.
– Господа! Господа. – Брэм Фишер поднял руку, пытаясь остановить их. – Вернемся к главному вопросу. Мы согласны с тем, что кампанией неповиновения хотим вывести народ из спячки и привлечь внимание всего мира. Таковы две наши главнейшие цели. Теперь давайте примем решение касательно второстепенных целей.
– Сделать АНК единственным подлинным орудием освобождения, – предложил Мозес. – В настоящее время у нас меньше семи тысяч членов, но мы должны задаться целью довести их численность к концу кампании до ста тысяч.
С этим согласились все, даже Мандела и Тамбо кивнули. Решение прошло единогласно, и можно было переходить к следующим деталям кампании.
Мероприятие задумывалось массовое, потому что планировалась общенациональная кампания, которая должна была одновременно проходить во всех центрах Южно-Африканского Союза, чтобы заставить правительство задействовать максимум ресурсов и проверить ответную реакцию сил поддержания правопорядка.
– Мы должны заполнять их тюрьмы, пока те не лопнут. Должны сами напрашиваться на аресты, пока механизм тирании не сломается от напряжения, – говорил Нельсон Мандела.
Еще три дня провели они на кухне «Холма Пака», вырабатывая соглашения по самым мелким деталям, готовя списки лиц и мест, уточняя время действия с учетом транспорта и средств связи, протягивая линии связи от центрального комитета к провинциальным штабам движения и в конечном счете к местным кадрам в каждом черном пригороде и поселке.
Работа была утомительная, но наконец осталось принять последнее решение – в какой день все начнется. Все посмотрели на сидевшего во главе стола Альберта Лутули, и тот ни секунды не колебался.
– Двадцать шестое июня, – сказал он и, услышав одобрительный гомон, продолжил: – Да будет так. Мы все знаем свои задачи. – И в традиционном приветствии поднял вверх большие пальцы: – Amandla!Сила! Ngawethu!
Когда Мозес направился туда, где за эвкалиптами стоял его старый «бьюик», солнце заполняло западную часть неба горячим оранжевым и дымчато-красным светом. Мозеса ждал Джо Цицеро. Он прислонился к серебристому стволу эвкалипта, сложив руки на широкой груди, похожий на медведя, приземистый, невысокий, мощный.
Когда Мозес подошел, Цицеро выпрямился.
– Не подвезешь до Браамфонтейна, товарищ? – спросил он, и Мозес открыл перед ним дверцу «бьюика». Десять минут они ехали молча, потом Джо негромко сказал:
– Удивительно, что мы с тобой до сих пор не говорили наедине.
Неуловимый акцент, короткая черная борода, плоские славянские черты лица, а глаза темные, как смола.
– Почему удивительно? – спросил Мозес.
– У нас общие взгляды, – ответил Джо. – Мы оба истинные сыны революции.
