— Вы один?
— Да, никого больше. Только там, наверху, — я уже говорил. Я позвонил коронеру, и диспетчер тоже разыскивает, кого можно прислать в помощь.
— Спокойнее, лейтенант, спокойнее, — повторил Уэсли со своим обычным хладнокровием.
В трубке раздавалось тяжелое дыхание Мота. Я включилась в разговор:
— Лейтенант Мот? Это доктор Скарпетта. Обязательно проследите, чтобы все оставалось так, как есть.
— Господи, — выдавил он, — я уже перерезал веревку…
— Нет-нет, все в порядке…
— Я вошел и… Боже милостивый, я не мог оставить его так.
— Вы поступили правильно, — заверила я его. — Но теперь крайне важно, чтобы никто до него не дотрагивался.
— А как же коронер?
— Даже он.
Уэсли взглянул на меня:
— Мы вылетаем. Будем у вас не позднее двадцати двух ноль-ноль. До нашего приезда оставайтесь на месте и ничего не предпринимайте.
— Слушаюсь, сэр. Тут и буду сидеть, на этом самом стуле, пока грудь не отпустит.
— У вас боли в груди? Когда это началось? — спросила я.
— Как зашел в комнату и все увидел, так и прихватило.
— Раньше с вами такое было?
— Не припомню. Вроде бы не бывало, чтоб так сильно.
— В каком месте болит? — с растущей тревогой продолжала расспрашивать я.
— Прямо посередке.
— В шею или руку отдает?
— Нет, мэм.
— Голова не кружится? Испарины нет?
— Ну, малость вспотел.
— Кашлять больно?
— Да я не кашлял, так что ничего сказать не могу.
— У вас были заболевания сердца или высокое артериальное давление?
— Вот чего не знаю, того не знаю.
— Вы курите?
— Я и сейчас с сигаретой.
— Лейтенант Мот, послушайте меня внимательно. Затушите сигарету и постарайтесь успокоиться. Меня очень тревожат ваши боли: вы пережили сильный шок, вы много курите, а это верный путь к инфаркту. К сожалению, вы там, а я здесь, поэтому я прошу вас немедленно вызвать «скорую».
— Вроде утихает понемногу, да и коронер вот-вот приедет. Он врач.
— Вы имеете в виду доктора Дженретта? — спросил Уэсли.
— Да, никого другого у нас нету.
— Лейтенант, с сердцем не шутят — отнеситесь к этому серьезно, — настаивала я.
— Да, мэм, я постараюсь.
Уэсли записал все необходимые адреса и телефоны. Разъединившись, он набрал другой номер.
— Пит Марино все еще на тренировке? — спросил он кого-то на другом конце провода. — Сообщите ему, что у нас чрезвычайная ситуация. Пусть как можно быстрее собирается и ждет нас на вертолетной площадке. Все объяснения при встрече.
— Думаю, стоит привлечь Каца, — предложила я Уэсли, который уже поднялся из-за стола. Речь шла о моем коллеге из Ноксвилла, исследователе в области судебной медицины. — Если дело не так просто, как кажется, может понадобиться его метод, чтобы проверить на отпечатки все, что только можно.
— Отличная мысль.
— Уже поздно — вряд ли он еще на Ферме. Наверное, лучше сразу сбросить ему на пейджер.
— Ладно, я постараюсь с ним связаться, — ответил Уэсли.
Когда через пятнадцать минут я вошла в вестибюль, Бентон с огромной сумкой через плечо уже ждал меня. Я успела только сменить лодочки на более удобную обувь и захватила кое-что из самого необходимого, в том числе свой медицинский чемоданчик.
— Доктор Кац уже выезжает из Ноксвилла, — сообщил мне Уэсли. — Он встретит нас на месте.
Снаружи, под сияющим вдалеке месяцем, расстилалась ночь. Шорох листвы походил на шум дождя. Мы прошли по подъездному пути, удаляясь от жилого корпуса, и пересекли дорогу, отделявшую комплекс зданий академии от акров тренировочных полигонов и стрельбищ. Вдруг совсем рядом, в зоне отдыха, где в тени деревьев расположились жаровни для барбекю и столики со скамейками, я заметила знакомую фигуру. Я никак не ожидала увидеть здесь Люси и решила было, что ошиблась, но тут же вспомнила, как она однажды сказала, что иногда приходит сюда после ужина посидеть в одиночестве и подумать. Я воспрянула духом, решив, что это отличный шанс помириться с ней.
— Бентон, — сказала я, — подожди секунду.
Когда я подошла к деревьям, до меня донесся негромкий, едва слышный голос, и я со страхом подумала, уж не разговаривает ли Люси сама с собой. Она сидела на столе, и я, приблизившись еще на несколько шагов, хотела уже окликнуть ее, но увидела рядом с ней, на скамейке, еще одного человека. Они были так близко друг к другу, что их силуэты сливались в один. Я замерла, укрывшись за густыми ветвями высокой сосны.
— Вот всегда ты так, — протянула Люси обиженным тоном, который был мне хорошо знаком.
— Все это тебе только кажется, — успокаивающе ответил женский голос.
— Ну, если бы у меня не было повода так думать…
— Люси, пожалуйста, может, уже хватит?
— Дай мне тоже.
— Зачем тебе начинать?
— Я и не собираюсь. Просто затянусь разок.
Чиркнула спичка. В темноте загорелся огонек и на секунду выхватил из темноты профиль Люси, наклонившейся к собеседнице, которую я так и не смогла разглядеть. Тлеющий кончик сигареты, переходившей из рук в руки, засветился красным. Тихонько повернувшись, я возвратилась к Уэсли, и мы отправились дальше.
— Увидела кого-то знакомого? — спросил он.
— Да нет, обозналась, — ответила я, пытаясь подстроиться под его широкий шаг.
Мы молча прошли мимо пустых стрельбищ с рядами рам для мишеней и стальными фигурами, навсегда застывшими по стойке «смирно». Вдали виднелась наблюдательная вышка, поднимавшаяся над макетом здания, полностью сложенным из автопокрышек. Здесь спецназ ФБР — подразделение по освобождению заложников — проводил учения с использованием боевого оружия. На ближней, поросшей травой площадке нас уже ждал бело-голубой «белл джет-рейнджер», похожий на гигантское спящее насекомое. Рядом стояли пилот и Марино.
— Все в сборе? — спросил пилот, когда мы подошли.
— Да. Спасибо, Уит, — ответил Уэсли.
Уит, в своем черном летном комбинезоне являвший прекрасный образчик развитой мускулатуры, открыл двери вертолета и помог нам забраться внутрь. Усевшись на свои места — я и Марино сзади, Уэсли впереди, — мы пристегнули ремни и надели наушники. Лопасти начали вращаться, постепенно набирая обороты.
Несколько минут спустя темная поверхность земли уже осталась далеко внизу. Вертолет, поднявшись высоко над горизонтом, нес нас на юг, к маленькому городку в горах, где снова погиб человек. Мы летели с открытыми воздухозаборниками и выключенным освещением кабины, переговариваясь рваными обрывками фраз по внутренней связи.
— Он не мог долго пробыть дома, — сказал Марино. — Известно, когда?..
— Да, — прервал его Уэсли с места второго пилота. — Из Квонтико он уехал сразу после совещания. В час уже вылетел из «Нэшнл».
— Установлено, во сколько самолет прибыл в Эшвилл?
— Около половины пятого. Домой он добрался не раньше пяти.
— Ты имеешь в виду — в Блэк-Маунтин?
— Да.
— Мот нашел его в шесть, — добавила я.
— Бог ты мой. — Марино повернулся ко мне. — Что ж он, начал наяривать, едва переступил…
В разговор вклинился пилот:
— Могу музыку включить, если хотите.
— Да, можно.
— Какую лучше?
— Классическую.
— Бентон, какого…
— Ты в меньшинстве, Пит.
— Как бы там ни было, Фергюсон приехал домой незадолго до смерти. По крайней мере хоть это ясно, — вернулась я к нашей прерывистой беседе, шедшей теперь под аккомпанемент Берлиоза.
— Похоже на несчастный случай, связанный с самоудовлетворением. Но точно мы пока не знаем.
Марино слегка подтолкнул меня локтем.
— У тебя аспирина нет?
Я на ощупь порылась в сумочке, потом достала из медицинского чемоданчика фонарик, но так ничего и не нашла. В ответ на мой отрицательный жест Марино вполголоса выругался, и только тут я заметила, что он все еще одет в спортивный костюм с капюшоном, а на ногах у него армейские ботинки на шнурках — то, в чем он был на тренировке. Больше всего он сейчас походил на сильно пьющего тренера какой-нибудь захудалой команды, и я не смогла удержаться, чтоб не осветить фонариком предательские пятна красной краски в верхней части спины и на левом плече. Марино все-таки подстрелили.
— Ты бы на всех остальных посмотрела, — услышала я вдруг его голос. — Эй, Бентон, аспирина не найдется?
— Что, укачивает?
— Нет, я прям кайф ловлю, — ответил Марино. Он ненавидел летать.
Погода нам благоприятствовала: рассекая ясное ночное небо, мы шли на скорости порядка ста пяти миль в час. Машины скользили далеко внизу, похожие на жуков с горящими глазами, а огни городов и поселков мерцали, как светлячки в ветвях деревьев. Темнота и мерная тряска убаюкивали, но нервное возбуждение не давало мне уснуть. Лихорадочная работа мозга никак не желала утихать: в голове теснились образы, порождая вопросы без ответов.
