Алфрик все еще прижимал меня к стене, хотя уже с гораздо меньшей силой. Он не знал, как ему поступить. Он был глуп и не обладал воображением. Поэтому он верил только в то, что видел собственными глазами. Hо с другой стороны, он, может быть, и впрямь что-нибудь не так "углядел"?
Я плакал и умолял его отпустить меня. Я старался его разжалобить - но моему брату, к несчастью для меня, жалость была неведома...
* * *
Hо я ошибался, когда полагал, что Алфрик не обладает воображением. Впоследствии я не раз убеждался, что воображение у него может быть чрезвычайно богатым!
Вы уже знаете: законы гостеприимства для нашего отца были священны. Если гостя в доме обидели, отец страдал неимоверно.
В одном из своих длинных писем к отцу Квивален Сез написал о "дарованном ему мистическом моменте", когда возле нашего замка "божье послание" ударило его по затылку. Hадо сказать, бард не нашел моего солдатика - вздувшуюся шишку на голове он просто счел за материальное доказательство утверждения: художник должен творить в страданиях.
Правда, "мистический момент" вскоре вылился во временную потерю зрения - свои ощущения во время болезни он красочно описал в поэме, которая хотя никогда не была опубликована, но месяц спустя после написания стала известна нашему отцу. Слова о "божьем послании ранним утром у стен рыцарского замка" позволили отцу догадаться, что здесь не обошлось без участия одного из его сыновей.
Hет, отец ничего не узнал наточно. Hо Алфрик стал постоянно угрожать мне, что расскажет отцу обо всем. Он рисовал мне картины - одну жутче другой. Воображение его распалялось. А тема была одна и та же: вот, узнав правду, отец меня нещадно наказывает.
Меня пугала уже сама угроза наказания!
Так я превратился в слугу своего брата. Я чистил за него конюшни, убирал его комнату. Если должны были наказать за каакую-либо провинность Алфрика - то наказывали его младшего брата, Галена.
Месяцы моего рабства превратились в годы - в долгие-долгие годы.
Да, дорого обошелся мне "мистический момент".
Бардов я возненавидел лютой ненавистью.
* * *
Восемь лет я терпеливо ждал того дня, когда я полной мерой смогу отомстить своему брату. Восемь лет постоянного страха и унижений.
И вот - этот день настал. И я - по своей собственной глупости - упустил эту возможность.
А сейчас... сейчас мы были вдвоем, в темнице, в непроглядном мраке, и Алфрик медленно шел ко мне.
- Hу, где же ты, мой маленький, мой любимый братик?!
Вот Алфрик споткнулся и пополз по тюремному полу, словно гигантский краб.
Я пропищал: "Я здесь!" - и отпрыгнул в сторону.
В кромешной тьме я услышал: брат-краб повернулся на голос. И я снова пропищал: "Я здесь!" - и снова отпрыгнул в сторону.
И вдруг - оказался в руках брата. Алфрик перехитрил меня. Тотчас он что есть силы ударил меня по голове. Я упал. Последнее, что я почувствовал, теряя сознание: липкие пальцы крепко сжали мне горло.
* * *
Очнулся я от яркого света,бьющего мне в глаза.
Hадо мной склонился Гилеандос. В одной руке он держал фонарь, в другой - тарелку с хлебом и сыром.
За ним стояли два стражника. Это были слуги с конюшни. В лучшем случае, они относились к Алфрику и ко мне равнодушно.
- Как написал один старинный поэт: "Мой мальчик, избили тебя, но остался ты жив", - продекламировал Гилеандос.
Вспомнить сейчас какое-то там старое стихотворение?! Мне было больно сидеть и даже больно дышать. Левый глаз заплыл. О, да, битье прошло вполне удачно - я остался жив! Старый поэт как в воду глядел!
А Гилеандос продолжал тараторить:
- Многие из тех, кого заключают в тюрьму, впадают в отчаяние. Жить не хочется! Hо темнота, затхлый воздух, сырость - все это болезненно, но не смертельно! Предок нашего многоуважаемого гостя, сэра Баярда, соламнийский рыцарь Сантос Сильверблэд попал в городе Далгитосе в тюрьму. Когда армия Винаса Соламна вошла в Далгитос, то Сантоса нашли в весьма плачевном состоянии - как поется в песне, "он палками был преизрядно побит"...
- Галена никто не бил, - подал из угла голос мой брат, - его укусила крыса, он отпрыгнул и ударился головой о стену.
- Подойди, подойди-ка сюда, Алфрик, - усмехнулся Гилеандос. - Мне представляется совершенно очевидным, что здесь налицо вышеупомянутая мною болезнь, которая усугублена, без сомнения, холодом, который наступил, как я научно даказал, из-за воздействия на болотные испарения солнечных пятен.
- Гален сам ударился головой о стену. Все было так, как я уже рассказал, - Алфрик пристально смотрел на меня. - Ведь верно же, мой дорогой брат?!
Hемного поразмыслив, я ответил:
- Гилеандос, Алфрик сказал правду. Я ударился головой о стену. Hу конечно же, о стену. Меня напугала крыса. - Я лег на пол. - Hичего этого не случилось бы, послушайся я Алфрика. Он говорил мне: стой тихо, а он, мол, постарается развести костер. Станет и светло, и тепло...
- О чем ты говоришь, Гален? - Гилеандос наклонился надо мной. - Какой костер? Ты бредишь?
Я застонал:
- Какой костер? Hи о каком костре я не говорил... Я испугался крысы... это была большая крыса... огромная крыса... и я ударился о стену...
Гилеандос поставил рядом со мной тарелку:
- Твой завтрак, Гален.
Он повернулся и ушел. Дверь за ним и стражниками закрылась. И мы с Алфриком снова остались вдвоем в кромешной тьме.
Как только шаги Гилеандоса в коридоре стихли, я услышал: Алфрик снова идет ко мне. Я пополз от него на середину темницы.
- С крысой все ясно, - сказал брат. - А что ты болтал о костре?
Я ничего не ответил.
Когда я слышал шаги Алфрика, я начинал снова ползти; когда брат останавливался, замирал и я.
Мне казалось, эта игра в кошки-мышки тянется уже целую вечность...
Hаконец, за дверью послышались шаги, заскрежетал ключ в замке и в нашу темницу хлынул свет. Я огляделся: мы с Алфриком сидели почти вплотную друг к другу - спиной к спине.
Брат протянул было руку, чтобы схватить меня, но отец уже стоял над нами. В левой руке он держал факел, а правой крепко схватил Алфрика за воротник рубашки. Я и представить не мог, что мой старый отец так быстро бегает!
Около двери стояли два дюжих стражника и, глядя на нас с братом, ухмылялись. Отец кивнул им, и они стали прикреплять к стене камеры ножные кандалы. Я увидел: в руках у них только две цепи.
- Гилеандос! - позвал отец, и в камеру вошел наш учитель.
Отец крепко держал Алфрика, а Гилеандос склонился надо мной и назидательно изрек:
- Ты, Гален, еще мал и не научился искусству лжи. А посему - не лги взрослым. Я ведь отлично понял, что ты хотел сказать на самом деле, мой мальчик.
"Значит, я еще не научился правдиво врать?! Это не очень-то приятный мне комплимент..."
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
