Пословица говоритъ: дурная та птица, что хулитъ собственное гнѣздо. Я смотрю на благородную фамилію Гернкаслей какъ на мое родное гнѣздо и счелъ бы за особенную милость, еслибы мнѣ позволила не слишкомъ распространяться о досточтимомъ Джонѣ. По моему крайнему разумѣнію, это былъ одинъ изъ величайшихъ негодяевъ, какомъ когда-либо производилъ свѣтъ. Къ такому эпитету врядъ ли остается что-нибудь прибавить. Службу свою началъ онъ въ гвардіи, откуда вышелъ не имѣя еще и двадцати двухъ лѣтъ отъ роду, а почему, объ этомъ не спрашивайте. Въ арміи, видите ли, слишкомъ строга дисциплина, что не совсѣмъ пришлось по вкусу досточтимому Джону. Тогда онъ отправился въ Индію, посмотрѣть, не будетъ ли тамъ посвободнѣе, а также и для того, чтобъ узнать походную жизнь. И въ самомъ дѣлѣ, нужно говорить правду, своею безумною отвагой онъ напоминалъ въ одно и то же время бульдога, пѣтуха-бойца и дикаря. По взятіи Серингапатама, въ которомъ онъ участвовалъ, онъ перешелъ въ другой полкъ и, наконецъ, въ третій. Тутъ онъ былъ произведенъ въ подполковники и вскорѣ послѣ того, получивъ солнечный ударъ, вернулся на родину. Дурная репутація, которую онъ себѣ составилъ, затворила ему двери ко всѣмъ роднымъ, а моя госпожа (тогда только-что вышедшая замужъ) первая объявила (конечно, съ согласія сэръ-Джона), что братъ ея никогда не переступитъ черезъ порогъ ея дома. Много было и другихъ пятенъ на полковникѣ, изъ-за которыхъ всѣ обѣгали его; но мнѣ подобаетъ говорить только объ одномъ — о похищеніи алмаза.
Ходили слухи, будто онъ овладѣлъ этимъ индѣйскимъ сокровищемъ съ помощью средствъ, въ которыхъ, несмотря на свою дерзость, онъ никакъ не рѣшался сознаться. Не имѣя нужды въ деньгахъ и (справедливость требуетъ это замѣтить) не придавая имъ особеннаго значенія, онъ никогда не пытался продать свое сокровище. Дарить его также не хотѣлъ и не показывалъ его вы одной живой душѣ. Одни говорили, что онъ страшился навлечь на себя непріятности со стороны военныхъ властей; другіе (совершенно не понимая натуру этого человѣка) утверждали, будто онъ боялся лишиться жизни, еслибы вздумалъ показать его.
Въ этомъ послѣднемъ предположеніи была, быть-можетъ, своя доля правды, хотя несправедливо было бы подозрѣвать его въ трусости. Одно вѣрно, что въ Индіи жизнь его дважды подвергалась опасности; и причиною этому былъ, по общему убѣжденію, Лунный камень. Когда полковникъ вернулся въ Англію, всѣ стали отъ него отвертываться, опять-таки изъ-за Луннаго камня. Тайна жизни его вѣчно тяготѣла надъ нимъ, какъ будто изгоняла его изъ среды собственныхъ соотечественниковъ. Мущины не принимали его въ члены клубовъ; женщины, которымъ онъ предлагалъ свою руку — а ихъ было не мало — отказывала ему; знакомые и родственники, встрѣчаясь съ нимъ на улицѣ, вдругъ дѣлались близорукими.
Другой на его мѣстѣ попытался бы оправдаться какъ-нибудь въ глазахъ общества. Но досточтимый Джонъ не умѣлъ уступать даже и въ томъ случаѣ, когда чувствовалъ себя неправымъ. Въ Индіи онъ не разставался съ алмазомъ, презирая опасность быть убитымъ. Въ Англіи онъ хранилъ его также бережно, посмѣиваясь надъ общественнымъ мнѣніемъ. Вотъ вамъ въ двухъ чертахъ портретъ этого человѣка: безпредѣльная наглость и красивое лицо съ какимъ-то дьявольскимъ выраженіемъ.
По временамъ до насъ доходили о немъ самые разнорѣчивые слухи. Одни говорили, что онъ проводитъ свою жизнь въ куреніи опіума и собираніи старыхъ книгъ; другіе, что онъ занимается какими-то странными химическими опытами; третьи, что онъ бражничаетъ и веселится въ грязнѣйшихъ закоулкахъ Лондона съ людьми самаго низкаго происхожденія. Во всякомъ случаѣ полковникъ велъ уединенную, порочную, таинственную жизнь. Однажды, и только однажды, я встрѣтился съ нимъ лицомъ къ лицу послѣ возвращенія его въ Англію.
Около двухъ лѣтъ до того времени, которое я здѣсь описывалъ, то-есть за полтора года до своей смерти, полковникъ неожиданно посѣтилъ мою госпожу въ Лондонѣ. Это случилось 21-го іюля, вечеромъ, въ день рожденія миссъ Рахили, когда въ домѣ, по обыкновенію, собрались гости. Слуга пришелъ сказать мнѣ, что меня спрашиваетъ какой-то джентльменъ. Войдя въ прихожую, я нашелъ тамъ полковника, худаго, изнуреннаго, стараго, оборваннаго, но, попрежнему, неукротимаго и злаго.
— Подите къ сестрѣ моей, сказалъ онъ, — и доложите ей, что я пріѣхалъ пожелать моей племянницѣ счастливыхъ и долгихъ дней.
Уже не разъ пытался онъ письменно примириться съ миледи и, по моему мнѣнію, лишь для того, чтобы насолить ей. Но лично онъ являлся къ ней въ первый разъ. У меня такъ и вертѣлось на языкѣ сказать ему, что госпожа моя занята съ гостями. Но дьявольское выраженіе лица его меня испугало. Я отправился на верхъ съ его порученіемъ, а онъ пожелалъ остаться въ прихожей и ожидать тамъ моего возвращенія. Прочіе слуги, выпуча на него глаза, стояли немного поодаль, какъ будто онъ былъ ходячая адская машина, начиненная порохомъ и картечью, которая могла неожиданно произвести между ними взрывъ. Госпожа моя также заражена отчасти фамильнымъ душкомъ.
— Доложите полковнику Гернкаслю, сказала она, когда япередалъ ей порученіе ея брата, — что миссъ Вериндеръ занята, а я не желаю его видѣть. — Я попытался бы. ю склонить ее на болѣе вѣжливый отвѣтъ, зная презрѣніе полковника къ свѣтскимъ приличіямъ. Все было напрасно! Фамильный душокъ сразу заставилъ меня молчать. — Когда мнѣ бываетъ нуженъ вашъ совѣтъ, я сама прошу его у васъ, сказала миледи; — а теперь я въ немъ не нуждаюсь.
Съ этимъ отвѣтомъ я спустился въ прихожую, но прежде чѣмъ передать его полковнику, возымѣлъ дерзость перефразировать его такъ:
— Миледи и миссъ Рахиль, съ прискорбіемъ извѣщая васъ, что они заняты съ гостями, просятъ извиненія въ томъ, что не могутъ имѣть чести принять полковника.
Я ожидалъ взрыва, несмотря на всю вѣжливость, съ которою переданъ былъ мною отвѣтъ миледи. Но къ моему величайшему удивленію, не случилось ничего подобнаго: полковникъ встревожилъ меня своимъ неестественнымъ спокойствіемъ. Посмотрѣвъ на меня съ минуту своими блестящими сѣрыми глазами, онъ засмѣялся, но не изнутри себя, какъ обыкновенно смѣются люди, а какъ-то внутрь себя, какимъ-то тихимъ, подавленнымъ, отвратительно-злобнымъ смѣхомъ.
— Благодарю васъ, Бетереджъ, сказалъ онъ: — я не позабуду дня рожденія моей племянницы.
Съ этими словами онъ повернулся на каблукахъ и вышелъ изъ дому.
На слѣдующій годъ, когда снова наступилъ день рожденія миссъ Рахили, мы узнали, что полковникъ боленъ и лежитъ въ постели. Шесть мѣсяцевъ спустя, то-есть за шесть мѣсяцевъ до того времени, которое я теперь описываю, госпожа моя получила письмо отъ одного весьма уважаемаго священника. Оно заключало въ себѣ два необыкновенныя извѣстія по части фамильныхъ новостей: первое, что полковникъ, умирая, простилъ свою сестру. Второе, что онъ примирился съ цѣлымъ обществомъ, и что конецъ его былъ самый назидательный. Я самъ питаю (при всемъ моемъ несочувствіи къ епископамъ и духовенству) далеко нелицемѣрное уваженіе къ церкви; однако я твердо убѣжденъ, что душа досточтимаго Джона осталась въ безраздѣльномъ владѣніи нечистаго, и что послѣдній отвратительный поступокъ на землѣ этого гнуснаго человѣка былъ обманъ, въ который онъ вовлекъ священника!
Вотъ сущность того, что мнѣ нужно было разказать мистеру Франклину. Я видѣлъ, что по мѣрѣ того какъ я подвигался впередъ, нетерпѣніе его возрастало, и что разказъ о томъ, какимъ образомъ миледи выгнала отъ себя полковника въ день рожденія своей дочери, поразилъ мистера Франклина какъ выстрѣлъ, попавшій въ цѣль. Хоть онъ и ничего не сказалъ мнѣ, но по лицу его было видно, что слова мои встревожили его.
— Вашъ разказъ конченъ, Бетереджъ, замѣтилъ онъ. — Теперь моя очередь говорить. Но прежде нежели я сообщу вамъ объ открытіяхъ, сдѣланныхъ мною въ Лондонѣ, и о томъ, какъ пришелъ я въ соприкосновеніе съ алмазомъ, мнѣ нужно узнать одну вещь. По вашему лицу, старина, можно заключить, что вы не понимаете къ чему клонится наше настоящее совѣщаніе. Обманываетъ меня ваше лицо, или нѣтъ?
— Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ, — лицо мое говоритъ совершенную правду.
— Въ такомъ случаѣ, сказалъ мистеръ Франклинъ, — я попытаюсь прежде поставить васъ на одну точку зрѣнія со мною. Мнѣ кажется, что подарокъ полковника кузинѣ моей Рахили тѣсно связанъ съ тремя слѣдующими и весьма важными вопросами. Слушайте внимательно, Бетереджъ, и пожалуй отмѣчайте каждый вопросъ по пальцамъ, если это для васъ удобнѣе, сказалъ мистеръ Франклинъ, видимо щеголяя своею дальновидностью, что живо напомнило мнѣ то время, когда онъ былъ еще мальчикомъ. — Вопервыхъ: былъ ли алмазъ полковника предметомъ заговора въ Индіи? Вовторыхъ: послѣдовали ли заговорщики за алмазомъ въ Англію? Втретьихъ: зналъ ли полковникъ, что заговорщика слѣдятъ за алмазомъ? и не съ намѣреніемъ ли завѣщалъ онъ своей сестрѣ это опасное сокровище чрезъ посредство ея невинной дочери? Вотъ къ чему я велъ, Бетереджъ. Только вы, пожалуста, не пугайтесь.
