Настало время молитвы.
Бой барабанов и пение прекратились, тишина сделалась полной. Китлаллатонак открыл рот шире, и жилы на его шее напряглись: он силился заговорить. Вместо слов у него вырвался хриплый надтреснутый звук, а с губ закапала и побежала длинной струйкой слюна.
Он сделал над собой еще большее усилие, еще плотнее сжал руки и попытался выдавить слова из неповинующегося горла, и лицо его покраснело от этом усилия. Должно быть, он переусердствовал, ибо внезапно дернулся от боли, как будто в него воткнули что-то острое, и обмяк.
После этого он уже больше не шевелился. Итцкоатл подбежал к нему и приложил ухо к груди старика.
– Верховный жрец умер, – сказал он, и эти ужасающие слова услышал каждый.
Дикий вопль потряс толпу собравшихся, и по ту сторону реки, в Заахиле, его услышали и поняли, что он означает. Женщины прижимали к себе детей и рыдали, а мужчины застыли в ужасе.
Стоящие у храма ждали, надеясь, хотя надежды не было, глядя как утренняя звезда поднимается все выше в небе, все выше с каждой минутой. Вскоре она находилась уже высоко, так высоко, как они никогда раньше не видели, потому что в любой другой день она терялась в свете поднимающегося солнца.
Значит, в этот день не возникнет сияния на восточном горизонте. Будет лишь все покрывающая тьма. Солнце не взойдет.
На этот раз крик, вознесшийся над толпой, был криком страха, а не боли. Страха перед богами, перед тем, что они могли поглотить весь мир. Может случиться так, что ночь добьется в темноте полной власти и больше никогда не будет света? Сможет ли снова Верховный жрец верно произнести слова молитвы, чтобы вернуть к жизни дневной свет.
Они вскрикнули и побежали. Некоторые факелы погасли, и паника в темноте стала еще большей. Люди падали, их топтали, и никому не было до этого дела. Это могло быть концом света.
Глубоко внизу, под пирамидой, Чимал был пробужден от тревожного сна криками и звуком бегущих ног. Слов он различить не мог. В отверстии вспыхивал и исчезал свет факелов. Он попытался перевернуться, но обнаружил, что едва способен двигаться. Теперь его руки и ноги затекли. Он был связан, как ему казалось, уже давно, и вначале боль в его запястьях была почти невыносимой. Но потом пришло онемение, и он просто перестал чувствовать свои конечности. Он лежал так, связанный, весь день и всю ночь и испытывал страшную жажду. И он испачкался, совсем как ребенок, – ничего другого он сделать не мог. Что же там произошло? Внезапно он почувствовал огромную усталость и пожелал, чтобы все было кончено и поскорее бы он умер. Маленькие мальчики не спорят со жрецами. И мужчины – тоже.
Послышался шум движения, как будто кто-то спускался по ступеням без света, на ощупь отыскивая путь. Шаги приближались к его клетке, чьи-то руки заводили по прутьям.
– Кто там? – крикнул он, неспособный переносить неизвестность. Голос его был хриплым и надтреснутым. – Ты наконец-то пришел убить меня, не так ли? Почему ты не говоришь об этом?
Ответом были лишь шум дыхания и возня с засовом. Наконец тяжелые бруски были один за другим вынуты из отверстий, и он услышал, как в клетку кто-то вступил.
– Кто это? – крикнул он, пытаясь привалиться к стене.
– Чимал... – спокойно ответил из темноты голос его матери.
Вначале он не поверил услышанному и назвал ее по имени. Она опустилась подле него на колени, и он почувствовал на своем лице ее пальцы.
– Что случилось? – спросил он ее. – Что ты здесь делаешь... и где жрецы?
– Китлаллатонак умер. Он не сказал молитвы, и солнце не взошло. Люди обезумели, носятся, как собаки, и воют.
«Я не могу в это поверить»,– подумал он, и на мгновение тот же ужас коснулся и его, но потом он вспомнил о том, что для человека, который так или иначе должен умереть, не имеет значения, каким будет конец его жизни. Раз ему предстоит путешествие в подземный мир, то то, что случилось с верхним миром, для него уже не важно.
– Тебе не следовало приходить, – сказал он матери, но в словах его была ласка, и он почувствовал себя ближе к ней, чем во все прошедшие годы. – Уходи, пока жрецы не увидели тебя и не использовали для жертвоприношения. Каитзилопоктли будет еще отдано много сердец, чтобы он ринулся в битву против ночи и звезд теперь, когда они так сильны.
– Я должна тебя освободить, – сказала Квиах, нащупывая его путы. – То, что случится со мной, мое дело, а не твое, и страдать за случившееся должен не ты.
– Я сам во всем виноват. Я был настолько глуп, что кинулся в спор со жрецом, а он расстроился и заболел. Они правы, обвиняя меня.
– Нет, – сказал она, теребя узлы на его запястьях. Потом она склонилась над ним – у нее был с собой нож. – Виновата я, потому что двадцать два года назад согрешила, и наказание должно пасть на меня. – Она принялась жевать тугие узлы.
– Что ты хочешь сказать? – Ее слова не имели смысла.
Квиах на минуту прервала свое занятие. В темноте она села на пол и сложила руки на коленях. Нужно было рассказать правильно то, о чем она должна была рассказать.
– Я – твоя мать, но твой отец – не тот, ком ты им считаешь. Ты сын Чимала-попоки из деревни Заахил. Он пришел ко мне, и он мне очень нравился, поэтому я ни в чем ему не отказывала, хотя знала, что все это неверно. Было уже поздно, когда он попытался перебраться через реку, и его поймала Коатлики. Все последующие годы я ждала, что она придет и заберет меня, но этого не случилось. Мщение оказалось более страшным. Вместо меня она пожелала взять тебя.
– Я не могу в это поверить, – сказал он, но ответа не получил, потому что она снова принялась жевать его путы. Они расходились волокно за волокном, пока наконец его руки не освободились. Квиах принялась за путы на лодыжках. – Нет, нет, подожди немного, – простонал он, – разотри мне руки. Я не могу двинуть ими, очень больно.
Она взяла его руки в свои и принялась осторожно их растирать, пока каждая не запылала, как костер.
– Кажется, будто все в мире изменилось, – сказал он почти печально. – Может быть, и не стоит нарушать правила. Мой отец умер, а ты до сих пор живешь с мыслью о смерти. Я видел плоть, которой питаются хищники, а теперь пришла бесконечная ночь. Оставь меня раньше, чем тебя найдут. Мне некуда бежать.
– Ты должен бежать, – ответила она, слыша лишь те слова, которые хотела слышать, а сама трудилась над путами на его лодыжках.
Чтобы доставить ей удовольствие и чтобы вновь ощутить радость свободы движения, он не стал ее останавливать.
– Теперь ты должен идти, – сказала Квиах, когда он вновь смог стоять на ногах. Когда они взбирались по лестнице, она поддерживала его и ему казалось, будто он идет по раскаленным углям. За дверями была тишина и темнота. Свет звезд был ярким и резким. Солнце не взошло. Сверху доносилось бормотание голосов – жрецы совершали ритуал выбора новом Верховного жреца. – Прощай, сын. Больше я никогда тебя не увижу.
Он кивнул в темноте. Боль переполняла его, и он не мог говорить. Ее слова были правдой: из долины убежать было нельзя. Он прижал ее к себе в утешение, как она прижимала его к себе, когда он был маленьким. Потом она мягко высвободилась.
– Иди же, – сказал она, – а я вернусь в деревню.
Квиах подождала в дверях, пока бескрайняя ночь не поглотила его спотыкающуюся фигуру, потом повернулась и спокойно спустилась по ступеням в камеру. Зайдя в нее, она постаралась, насколько смогла, задвинуть балки, потом села у стены. Она шарила по каменному полу, пока не нашла путы, снятые ею с сына. Теперь они были слишком короткими для том, чтобы их можно было завязать, но все же она обернула их вокруг кистей рук, а концы взяла в пальцы. Другие она также обернула вокруг лодыжек.
Потом она выпрямилась и сидела неподвижно, что-то вроде улыбки возникло на ее лице.
Наконец-то кончилось ожидание, ожидание всех этих лет. Скоро она будет в ином мире. Сюда придут, увидят ее и поймут, что она освободила своего сына. Ее убьют, но это ее не беспокоило.
Перенести свою смерть гораздо легче.
8
В темноте кто-то налетел на Чимала и вцепился в него; на мгновение нахлынул страх – он подумал, что его поймали. Но едва начав сопротивляться, он услышал стон мужчины, а может быть, и женщины, и человек сразу отпустил его. Теперь Чимал понимал, что все оказавшиеся в этой тьме испуганы не меньше его. Он, спотыкаясь, побежал вперед, дальше от храма. Он бежал, выставив вперед руки, пока не оказался в стороне от других людей. Когда пирамида с мерцающими на ее верхушке огоньками превратилась лишь в огромную тень в отдалении, он опустился на землю у большого валуна и погрузился в свои мысли.
«Что мне делать?» – Он едва не произнес эти слова вслух и тут же подумал, что не стоит поддаваться панике – это не поможет. Темнота была его защитой, а не врагом, как для остальных, и нужно было ею воспользоваться. Что же дальше? Может быть, вода? Нет, теперь нельзя. Вода была только в деревне, а туда он идти не может. К реке тоже – пока ходит Коатлики. Нужно забыть о жажде. Ему и раньше приходилось испытывать жажду.
