приветствует.
На войне за престол, неизменно в веках
Существует извечно род женственный,
Примиряющий словом с свечою в руках -
Он любви, состраданью тождественный.
ПОЭМА ОБИТЕЛИ ЗЛА
Слагается стройно поэма
В обители страшного зла,
Где бита колдунья Гингема
Канзасским фургоном была.
Зачах, отсырел мой Страшила
С соломою вместо мозгов -
Его аденома убила,
А тело его скушал мох.
Босыми ногами по скалам,
Бредёт жестяной арчибальд
Без сердца, с открытым забралом -
С секирой большой грузный скальд.
Иду из пещер через маки,
Где друга мольбой помяну.
Костьми здесь ложатся собаки,
Потворствуя сладкому сну.
Консервой послужит Тотошка
Голодному, глупому льву,
Который трусливый немножко,
Но тушит собак по уму.
Долой из долины бесплодных
Дубов в бесконечном турне,
Шагаю во снах изумрудных
К магистру в зеленом пенсне.
ТРОЯНСКИЕ КЕНТАВРЫ
К советам человек давно невосприимчив,
Намотанный душой на колесо Сансары.
И к мнению судьи, не в меру он придирчив,
Со злостью затевая бессмысленные свары.
Беснующая свора глотает медовуху -
Советчики повсюду из греческой баллады.
Мифические духи, несущие разруху.
Троянские кентавры, как конь из Иллиады.
В САПОЖКАХ ИЗ ЗМЕИННОЙ КОЖИ
Я редко бываю хоть чем-то довольна,
Коль скука меня обнимает за плечи.
На тонкий твой голос я шла добровольно,
Ведь все мои раны отнюдь не увечья.
Катаюсь обычно в такси экономных
За счастьем впустую по улицам стольным,
Из кожи змеиной в сапожках объёмных,
Что муж покупал мне с лицом недовольным.
ЖИВЕЦ
Привет, ухажёр, ты опять ночь не спал?
Айда ко мне жить, мой пустует подвал.
Ты мачо, бесспорно, при модном авто,
Но душу не скроешь за полой пальто.
Планетой меня нарекай, не шали,
Орбитой пронизанный спутник земли!
На вертеле ты — льёт испариной пот,
Прогорклое масло из уст твоих жжет.
Зачем разговоры со мной тэт-а-тэт?
Гони из башки своей мой силуэт.
Я фрукт экзотичней, чем ржавый грейпфрут!
Надеюсь, тебя никогда не найдут.
Рыбешкой повис ты на редкой блесне.
Сложи в дальний угол мечты обо мне.
"Насадка на крюк" для тебя — выход в свет,
Но ты не рыбак, ты живец на обед.
ГОРОД БЕЗ СЛЁЗ
За манускриптами грязного мира
Строится ввысь из руинов Пальмира -
Город, в котором неведомы слёзы.
Под тротуаром зачахли мимозы.
В душных квартирах промерзшие стены,
Мёртвые спят — собеседники немы.
Лампы промаслены тухлой соляркой
Шторы запятнаны краскою маркой.
Двери закрыты, стальные засовы,
Гул в коридорах, на вешалках совы.
В саже тарелки горою в подвале,
Съедено сало и деньги украли.
Душ не видать, лишь тела на диванах
По телевизору смотрят о ранах.
От испражнений давно люд инертен:
Сытость неведома, голод бессмертен.
ПОГИБЕЛЬ С КАЖДОЙ НОВОЙ СТРОЧКОЙ
Я с каждой новой строчкой погибаю,
И взгляд суровый твой тому свидетель.
Могилу рою и не постигаю:
Вражина мне ты или благодетель.
Я повидала алые закаты
И джунгли малахитовых оттенков.
Мне не страшны лазурные раскаты
Ветвистых молний, в башенных застенках.
Я созерцала чаек завидущих
И мавра, что белее слив в зефире,
Я откликалась на призыв ведущих,
Которые стебут в прямом эфире.
Была готова я дышать тобою.
И, знаешь: ворочусь к тебе с рассветом,
Когда глазницу обрамишь слезою,
Что ляжет по изгибам трафаретом.
Покой придёт с твоим лицом, бесспорно,
С ухмылкой будет вписан взгляд в контексте
Твоих движений, как в бесстыжем порно,
Где действие венчается в протесте.
ЛЮБОВЬ К КАЛЕКЕ
Прощай, любовь моя навеки!
Почаще бей о стремена
И собирай суму калеки -
Твои такие времена.
Метеоритами (О горе!)
С небесной глади наповал
Спадают звёзды прямо в море -
Ты мне таких не даровал.
В оконце мне не видно рая,
Лишь стеллажи и много книг
(Не ставлю точку — запятая),
Крысёныш серый молча сник.
Слагаю строфы я навеки,
Грустя и радуясь заре.
"Прощай, любовь моя к калеке!" -
Пишу на свадебном одре.
ПРОТАНОП
Зачем живешь, когда окаменел?
Бессмысленно твоё существование.
Характером не робок и не смел,
Нет слёз, нет смелости и сострадания.
Пусть говорят, что жизнь всего лишь миг:
Ничтожный промежуток мироздания.
Был человек, теперь остался крик.
Вокруг тебя лишь шёпот и стенания.
И нет мечты, нет счастья, нет потерь.
Промеж семьи твоей телекомпания,
Что учит вычислять: отрежь, измерь…
Да юмор между кадров — заклинание.
Как-будто с детства клятый протаноп -
Дотла сгорело внутреннее капище
И включен в вечность твой автопилот.
Ни жив, ни мёртв. И Лимб — твоё пристанище.
СВЯТЫЕ О ГРЕХАХ НЕ МОЛВЯТ
Святые о грехах не говорят,
Свою в тиши молитву стойко молвя.
Во веки речь их не исторгнет яд -
Под куполами золотая кровля.
Однако, уязвлённые в пяту,
Плавлённый воск от свечек собирая,
Бранятся звучно бабки в пустоту.
Покуда бронзовеют храма сваи.
Куда идти с проблемой? До кого?
Когда мой слог отчасти непонятен,
А от колен до стоп нет ничего.
Претензий кличь старушечий понятен.
Меня терзает, как бы вам сказать…
Проблема: не смиренна и не свята.
И потому, я молча излагать
Мольбы лишь — не могу, когда распята.
Печать смиренья ставлю на себя,
Попутно обретая трезвость духа.
Моя стезя — поэзию дробя,
Строфу нести до праведного уха.
При храме колосится тихо рожь,
И праведники милостыню ловят.
Но как понять, что правда есть, что ложь,
Когда святые о грехах не молвят?
ВРАТА В ЛИМБ
Пали стены вокруг,
Все враги далеко,
Мал, незрим стал мой друг.
Я парю высоко.
Отправления пункт -
Телесов моих храм,
Коим ведом был бунт
И неведом был шрам.
Сырость и мерзлота
Преграждают тропу.
Не войти в ворота,
Что удержат толпу.
И над аркой сих врат,
Слог суровый есть «Лимб».
Неприемлем здесь блат,
Бюрократ тут бы влип.
Но и я не проста -
Не с пустою рукой.
С соблюденьем поста,
Почитаю покой.
Мой изодран билет
Из болот в круговерть.
Слышу громкий ответ:
«Пункт прибытия — смерть».
СПЛИН
ВИКТОРИНА
Всякий "за двадцать" коллега
