— А как вы вообще могли охарактеризовать его?
— Чурикова? Ну… в принципе средних способностей и интеллекта молодой человек. Несколько заторможенный. Судя по всему, с массой комплексов, которые он, впрочем, достаточно умело скрывает под маской коммуникабельности. Впрочем, нет… какие маски. Он на самом деле общительный молодой человек.
— Был общительный молодой человек, — с ударением на слове «был» поправил Свиридов. — Валентин… никогда не говорил с вами о чем-то помимо учебных проблем? Ведь порой малознакомому человеку можно сказать то, о чем умолчишь в беседе и с лучшим другом.
— Нет. Он вообще скрытный.
— А Антон Малахов? Видите ли, Анна Кирилловна: оба они, и Антон, и Валентин, покончили жизнь самоубийством после того, как сдавали вам зачет. Вечерами тех же дней. Трагическое совпадение, не правда ли?
— Если это вообще совпадение и самоубийства, — веско произнесла Анна Кирилловна.
— Вот именно. У вас есть какие-то предположения по этому поводу?
Преподавательница покачала седой головой.
— Что касается Малахова, — не совсем уверенно заговорила она, — то он в день своей смерти звонил от меня кому-то. Он был в откровенно взвинченном состоянии, дрожал всем телом… как видите, даже не дошел до своего дома, а звонил прямо от меня. А потом тут же ушел.
— Кому? Вы не слышали ничего?
— Признаться, я не имею обыкновения слушать чужие телефонные разговоры. Но тут я все-таки кое-что случайно услышала. Он назвал своего собеседника… таким странным прозвищем.
— Не Якорь? — быстро спросил Свиридов.
— Нет, не Якорь, — тотчас следовал четкий ответ. — Одну минуту… не помню…
— Подумайте хорошенько, Анна Кирилловна, ведь после этого звонка Антон пришел к себе домой и сиганул с пятого этажа головой об асфальт. Подумайте!
— Хорошо… сейчас… вертится, но вот никак не могу поймать… что-то такое бильярдное… Кий?.. Или Дуплет? М-м-м… Круазе?
— Карамболь? — продолжил ряд бильярдных терминов Свиридов.
Анна Кирилловна внимательно посмотрела на него, а потом медленно произнесла:
— А вы знаете, да. Карамболь. Да, Карамболь — так он назвал этого человека. И, кажется, Антон… просил его помочь.
— Карамболь, — задумчиво проговорил Владимир. — Вы уверены, Анна Кирилловна?
— Совершенно. К счастью, бог сохранил мне твердую память, невзирая на возраст.
— Вы выглядите куда моложе шестидесяти, — сказал Владимир. — Вероятно, потому и не скрываете своих лет… Значит, Карамболь?
— Да. Точно.
— Благодарю вас, Анна Кирилловна. Вы очень помогли мне. Позвольте откланяться. Надеюсь, что сообщенное вами поможет докопаться до правды.
— Уверена, что это так и будет, — медленно произнесла Анна Кирилловна, и ее тусклые глаза внезапно вспыхнули, и Свиридов увидел, что они вовсе не блекло-серые, выцветшие и равнодушные, а ярко-голубые. — Правду нельзя спрятать, Владимир. Даже в наше время. Как нельзя спрятать в карман солнце. Рано или поздно — ткань прогорит, и свет прорвется через все покровы… И это лучше, чем самая непроглядная бархатная тьма…
Самойлова говорила спокойно и выдержанно, но глаза были яркими, а за спокойствием чувствовалась такая сила и страстность, что Свиридов понял: старая преподавательница в самом деле верит в то, что говорит.;
— Есть старая легенда о правде, — сказала она, вставая со стула. — В Древней Греции в глухом лесу, где не было ни одного человека, убийцы напали на знаменитого поэта Ивика. И уже умирающий Ивик поднял голову к небу, в котором летели журавли, и сказал:
Вы, журавли под небесами,Я вас в свидетели зову.Да грянет, привлеченный вами,Зевесов гром на их главу!
Ивик умер… вскоре нашли его труп и предали земле. Но на большом народном празднике, когда тысячи людей собрались на горе, над их головами проплыла стая журавлей. И какой-то человек сказал своему спутнику: «Видишь? Ивиковы журавли».
И кто-то услышал имя любимого поэта. «Почему эти люди говорят о нем? Они что-то знают? Задержать их! Допросить их!»
К суду, и тот, кто молвил слово,И тот, кем он внимаем был!
И все открылось: правда, как вода, сломала плотину. Конечно, Владимир, вы можете не разделять моего мнения. Этого возмутительного в наше время прекраснодушия. И где? В криминальной столице России. За один подобный романтический взгляд на преступление уже нужно привлекать к ответственности, — с горькой иронией сказала Анна Кирилловна. — Более того… вы даже можете не знать этой легенды и имени человека, изложившего ее. В наше время это уже стало ненужным. Ведь правда?
— Правда, — согласился Владимир. — Еще никто не увеличил свой валютный счет в банке прочтением баллады Шиллера в переводе Жуковского.
Самойлова, уже открывавшая перед ним дверь, взглянула на Владимира и слабо улыбнулась:
— Я почему-то еще в самом начале подумала, что вы воспитывались в каком-то элитном учебном заведении. Типа Итонского колледжа в Англии. Конечно, это не так, — в нашей стране нет аналога Итона, к тому же вы, судя по всему, учились еще в союзное время… Но все равно: приятно было с вами поговорить.
— Вы в чем-то правы, Анна Кирилловна. Конечно, не аналог Итона, но все же закрытое элитное учебное заведение, — ответил Владимир, окончивший высшую школу ГРУ, курируемую лично начальником Генерального штаба СССР.
* * *
Старая, немного фанатичная чудачка.
«Дама старой закалки, старой формации, из категории тех пожилых женщин, которых Свиридов не без иронии именовал экс-фрейлинами двора. По всей видимости, она в самом деле верила в то, что говорила», — подумал Свиридов, спускаясь по лестнице.
И все-таки это именно после визитов к ней Малахов и Чуриков покончили жизнь самоубийством. Или что там с ними произошло… возможно, есть шансы докопаться до истины.
Как там, то бишь… «вы, журавли под небесами, я вас в свидетели зову. Да грянет, привлеченный вами, Зевесов гром на их главу!»
…Интересно, сумеет ли оценить красоту шиллеровского стиха человек по прозвищу Карамболь?
Глава 4
РЕКЛАМНЫЙ ЩИТ «МАЛЬБОРО»
— Гоп-стоп, мы подошли из-за угла… гоп-стоп… ты много на себя взяла-а, — пробубнил Фокин и остекленело уставился на сидящих с ним за одним столиком Илью Свиридова и Олега Осокина.
Сегодня они пили с утра. Афанасий не пошел на работу, а Илья и Олег — на учебу.
Вместо этого они раздавили пару бутылок на квартире у братьев Свиридовых, где все они и ночевали, а потом, расхрабрившись, Илья предложил «выйти в люди» и продолжать банкет в каком-нибудь приличном кафе околоресторанного типа.
Нет надобности говорить, что предложение его было принято на «ура».
И вот теперь, уже под вечер, они сидели в кафе в нескольких минутах ходьбы от свиридовского дома, вдохновенно пили водку с ананасовым соком, а Фокин демонстративно пил кальвадос и держал следующую речь:
— Прочитал я н-недавно объявление в газете: м-молодая красивая зенщи… женчина двадцати двух лет, бля., бля… бля… андинка 90–60 — 90, без вредных привычек, сексуальная, темпераментная… жильем и материально обеспечена… продаст вам мотор от катера «Амур».
Илья захохотал.
— Да тебе, Афоня, больше подойдет: «Алкоголик без вредных привычек ищет обеспеченную жильем женщину, гонящую самогон…»
— Да…
Совершенно уже пьяный Осокин поднял голову от тарелки с недоеденной курицей, сиротливо раскидавшей полуобглоданные ноги, басовито икнул и пробормотал.
— Познакомлюсь с милой девушкой для семяизвержения… тьфу ты, для этого… выремяпре-про-вож-де-ния…
— А где Владимир? — вдруг проговорил Фокин. — Он же сегодня пошел к вашему Ледовскому… может, устроил ему маленький Апокал… кал… ипсис?
Афанасий мутно взглянул поверх всклокоченной Илюхиной головы и сказал:
— Все… пора. Мне завтра груз сопровождать.
А там… трясет. Нельзя… больше.
— И меньше тоже, — сказал Илья.
Олег же загадочно молчал, уткнувшись носом в остатки курицы.
— Пойдем, — решительно поднялся Фокин. — Илюха, давай этого майна… то есть вира… транс-цен-ден-таль… ы-ы-ы…
И, отчаявшись выговорить умное слово, так некстати вклинившееся в его содержательный монолог, Афанасий ткнул пальцем в Осокина.
— Я сам, — с трудом сказал тот. — С-сам.
Илья стал кантовать своего трагически заблудшего друга, а Фокин топтался рядом и бессмысленно бормотал под нос:
— В городе Рязани… пироги с глазами… их ядять, а они глядять…
Общими усилиями загулявшая троица извлеклась из кафе, но дальше все пошло сложнее.
Оказалось, что их телеса не желают сохранять строгий перпендикуляр с земной поверхностью: в глазах рябило, хороводило и кружилось, весело расползались радужные круги, плитки проспекта хулигански выскальзывали из-под ног, а стены домов угрожающе пульсировали, явно нацеливаясь обрушиться прямо на голову многострадальным выпивохам.
