задавал, когда пил свое пиво, устроившись в шезлонге, поставленном перед теплицей. Особого напряжения игра от него не требовала. Мало того, иногда он задавал вопросы, а потом не обращал никакого внимания на ответы – сидел с закрытыми глазами, выдерживая паузу между двумя глотками пива, и постепенно погружался в легкий сон, так что кентуки приходилось стучать по ножке шезлонга, чтобы заставить “хозяина” продолжать.
– Да, да, сейчас… Я вот думаю… – говорил Энцо, – интересно было бы узнать, чем занимается наш крот? Может, он повар? – Кентуки застывал, что соответствовало очевидному “нет”. – Или он выращивает сою? А может, он учитель фехтования? Владелец завода, производящего свечи зажигания?
Но однозначного ответа на свои вопросы Энцо никогда не получал, он не мог даже точно определить, были ответы крота в общем и целом честными или весьма приблизительными. Со временем Энцо удалось выяснить, что, кем бы ни был человек, который разгуливал по их дому под видом крота, он наверняка очень много путешествовал, при этом места, где ему довелось побывать, не совпадали с теми, что до сих пор успел перечислить Энцо. Также не вызывало сомнений и другое: речь шла о человеке взрослом, хотя никак не получалось узнать его хотя бы примерный возраст. Он вроде бы не был ни французом, ни немцем, а иногда вдруг казался и французом и немцем сразу, и у Энцо даже мелькнула мысль, что, скорее всего, его можно считать эльзасцем, и “хозяин” забавлялся, наблюдая, как кентуки от нетерпения бегает кругами и в отчаянии ждет от него именно такого вывода, который как будто напрашивался сам собой. Но произнести это слово крот не мог, а Энцо все тянул и никак не желал сказать: “Эльзас”.
– Вам нравится Умбертиде? – спрашивал он. – А итальянский народ, солнце, цветастая одежда и необъятные задницы наших женщин?
Тут кентуки опять начинал бегать вокруг шезлонга и мурлыкать как только мог громко.
Иногда Энцо брал крота с собой в машину и ставил у заднего стекла, чтобы тот смотрел на улицу, пока “хозяин” вез Луку на тренировку по теннису или ехал в супермаркет за продуктами, а потом они возвращались домой.
– Вы только гляньте, какие женщины! – приговаривал Энцо. – И откуда, интересно знать, бывают родом кроты, которые никогда не видели таких женщин?
А крот снова и снова мурлыкал, выражая таким манером не то гнев, не то удовольствие.
* * *
Компьютер она несколько лет назад тоже получила в подарок от сына из Гонконга, и тоже завернутый в целлофан. Но и этот его подарок, во всяком случае поначалу, скорее огорчил ее, чем обрадовал. Теперь белый пластик успел потускнеть, и можно было сказать, что Эмилия и компьютер вполне привыкли друг к другу. Она надела очки, включила его, и тотчас автоматически проснулся ее кентуки. Картинка на экране выглядела перекошенной, словно камера упала. Однако Эмилия сразу узнала вчерашнюю квартиру, ту, где жила девица с большим вырезом, и поняла: кентуки не стоит, а лежит. И только когда “хозяйка” подняла его, Эмилия разглядела, что ему было приготовлено что-то вроде собачьей лежанки, обтянутой мягкой тканью ярко-розового цвета в белую крапинку. Девушка заговорила, и тотчас на экране появились желтые субтитры:
“Добрый день.”
Грудь ее сегодня была как следует упакована в топик небесно-голубого цвета, но кольцо из носа она так и не вынула. Эмилия уже успела спросить сына, какие отношения связывают его с этой девицей, и он ответил, что никакие, а потом в очередной раз принялся растолковывать, по каким принципам действуют кентуки. Под конец он стал расспрашивать, что именно она увидела на экране, какой город ей достался и как там с ней обходятся. Любопытство сына показалось Эмилии подозрительным, потому что обычно он совершенно не интересовался жизнью матери.
– А откуда тебе стало известно, что ты именно кролик? – еще раз спросил сын.
Эмилия хорошо помнила, как девушка назвала ее “красивой крольчихой”, помнила, как она показала ей коробку, к тому же кто-то еще раньше взял на себя труд объяснить, что управлять она будет плюшевой игрушкой, изображающей какое-то животное. Может, они, эти зверьки, соответствуют знакам китайского гороскопа? Может, есть какой-то особый смысл в том, что ты стал кроликом, а не, скажем, змеей?
“От тебя прелестно пахнет.”
Девушка почти уткнулась носом в камеру, и экран у Эмилии на секунду потемнел.
И чем, интересно знать, может пахнуть игрушка?
“Мы с тобой будем много чем заниматься вместе. Знаешь, что я видела сегодня на улице?”
И она рассказала, что видела у супермаркета. Ерунду какую-то, конечно. Но Эмилия все равно старалась понять ее рассказ и внимательно следила за желтыми надписями, но переводчик работал слишком быстро. То же самое с ней случалось и в кино: если фразы в титрах были слишком длинными, они исчезали с экрана прежде, чем она успевала их дочитать.
“День нынче чудесный”, – сказала девушка, подняв кентуки над головой и повернув камерой к окну.
Эмилии открылся вид на город: широкие улицы, купола нескольких церквей, каналы и ярко-красный свет закатного солнца, заливавший все вокруг. Она смотрела и не могла насмотреться. Эмилия не ожидала от девушки ничего подобного, и незнакомый город поразил ее в самое сердце. Ни разу в жизни ей не довелось выехать за границы Перу, если не считать поездки в Санто-Доминго на свадьбу сестры. Какой же город Эмилии вот так мельком показали теперь? Она хотела увидеть его снова, хотела, чтобы ее еще раз подняли и позволили взглянуть в окно. Она заставила колеса кентуки повернуться в одну сторону, потом в другую, потом несколько раз крутанула головой – очень быстро.
“Можешь звать меня Евой”, – сказала девушка.
Она поставила кентуки на пол и пошла на кухню. Открыла холодильник, какие-то шкафчики и стала готовить себе еду.
“Надеюсь, тебе понравилась лежанка, которую я купила специально для тебя, толстушка моя”.
Какое-то время Эмилия не двигала кентуки, он просто стоял и смотрел на Еву, а самой ей хотелось повнимательнее обследовать контроллер. “Пусть Ева еще раз поднимет меня! – мысленно просила она. – Пусть поднимет!” Но Эмилия не знала, как вступить с ней в разговор. Неужели в роли крольчихи она способна только слышать? Каким же образом, черт возьми, можно заставить этих зверюшек говорить? Да, теперь у нее появились конкретные вопросы к сыну. Если нельзя задать их Еве, она снова позвонит в Гонконг и узнает все у него. Пора ему наконец почувствовать хоть каплю ответственности за те вещи, которые он посылает матери.
Уже через несколько дней Эмилия выяснила, что попала в Эрфурт, во всяком случае, с большой долей вероятности теперь можно было утверждать, что ее кентуки обитает в небольшом городе под названием Эрфурт. Во-первых, на стенке холодильника висел
