Практически все люди живут с камнем на сердце – с тоской знаний о себе. Чтобы не застрять в промежутке, если уж к тому дело идет, нужна огромная энергия. Это не энергия правоты, а энергия Рока. Роковая энергия осуществления. Уж чем она питается, лучше и не задумываться. Это даже не энергия карьеризма, заставляющая людей попадать из провинции в Москву, а уж тогда и дальше – в Нью-Йорк. Роковая энергия позволяет стать, а не катиться в модную сторону. Став, можно и укатиться.
Робость в быту и холостые попытки вырваться – внутри – вот ежедневная картина гибели промежутка. Промежуточные звенья еще недавно составляли контингент графоманов, присылающих свои рукописи в литконсультацию Союза писателей. Подруга показывала мне эти школьные тетради, где замученная теща писала в стихах, но в строчку подряд свои горестные ламентации: «зять все время пьет, получку не отдает, жену и тещу бьет…» Эта обреченная попытка подняться над своей жизнью, передвинуться на другой уровень восприятия, не зависеть от сформулированного – попытка произойти, победить, добиться прямохождения, используя руку для письма. Где они потом, как они там, после того, как выдохнется и разоблачится изнутри истошный порыв, по правде, никогда не питавшийся надеждой? Просто постареют, снизят требования к жизни, кто-нибудь сойдет с ума.
Может, лень выбраковывает их из стройной системы состоявшихся видов?
Бедные! Никто не протянет им руку, и если не сын, так дочь заимеет ребенка, ребенок не поднимется, а снизится. Неустойчивого равновесия хватает только на одну попытку. Любое дуновение внешнего мира, уж не говоря о смене исторической формации, толкает их вниз, обратно.
Нет, пожалуй, если уж даже и доехали до автостанции, два часа потеряли в электричке, – лучше повернуть назад и отказаться от подробного изучения феномена, который не интересен, кажется, «самой природе». Нет места ни в какой науке для изучения тупиков, неярких частных случаев, бесплодных смоковниц. Видимо, интерес не бывает праздным.
* * *
В районном центре, в русской глуши иду нежилыми задами, где вдали от реальной жизни притаились контора госстраха и военно-учетный стол. И вот холод, расхлябанная дорога, череда ангаров с каким-то топливом или еще чем-то черным (с мраком), валяются дрова, как после бури. И едет девочка на велосипеде, совсем маленькая на совсем маленьком, первом двухколесном, едет, подняв плечики, беленькая, длинноволосая, конечно худая. Она быстро въезжает между ангарами, на скорости личной жизни индивидуалиста. Она совершенно одна в этом вполне зловещем пейзаже. И за нее страшно, но не от вульгарного ужаса перед криминалом, а потому, что ей, такой уже одинокой, самостоятельной, в этой глуши, – предстоит жизнь. И это все испортит и положит всему конец, а не страшный дядька с ножом, выскакивающий из-за сарая. Откуда ему тут взяться? Тут никому неоткуда взяться.
Поэтому, читая переписку Трубецкого с дорогим другом в юбке (эпоха войн и революций), опубликованную под названием «Наша любовь нужна России», причем это цитата из письма, – я понимаю, что все эти духовничающие во время хронической чумы, просто или непросто – похитрее приспособились к жизни, имели возможности, связи, первоначальный капитал образования, воспитания и т. д. Это спасение в буквальном смысле, это занимание верхних этажей (бельэтаж поближе к небу, чем подвал) очень близко к приобретению богатства на земле. Они, духовные, тоже бросили, обманули и обворовали.
Недаром церковь для простоты (для простых-с) так и напирает на рациональную выгоду спасения. Эти умрут, будут гореть, а те будут жить вечно, кайфовать и узрят.
Для чего нам нужны сумасшедшие?
Ну, если бы задать этот вопрос значительно раньше, давно, то уж как бы на него можно было понаотвечать! Теперь же и без сумасшедших – все ясно как день. Они даже только мешают, потому что все ясно и без них, а времени, сил и интереса на них уже, простите, абсолютно нет. Не только на них нет и не только без них все ясно. Не нужны оказались еще очень многие, во имя которых раньше сумасшедшие страдали как пример безвинности человека. Не нужны оказались бедные, дети, старики, женщины… Про мужчин и говорить нечего, без них уже обошлись давным-давно.
Ну вот, а возвращаясь к безумцам. От их услуг по части познания можно смело отказаться. Это раньше они казались каким-то кривым лучом в темном царстве, лишние люди такие в романтической дымке грядущего, Чаадаев собственной персоной, Ван-Гог и многое другое. А теперь, когда грядущее наступило и отдавило, – как они смешны и скучны – резонеры, эгоисты, сюсюкальщики. Один тут недавно пожаловался на «депрессивный хвостик после уколов в попку». Разве нас удивишь всего лишь хвостиком, когда депрессия стала основным ощущением, в котором нам дана объективная реальность. А они с ужимками пионеров на утреннике тычут нам заячий хвостик своей остаточной депрешки. Да они, похоже, больше всех надеются на благополучие. Отстали, в дурдоме пропукали решающие этапы нашего времени.
Уже было
Иногда бывает, мелькнет такое нестерпимое, окончательно невыносимое ощущение от жизни, – и тут же проходит, поскольку соответствовать ему невозможно никак. Так, как если бы камешек покатился из-под каблука вниз, в пропасть к чертовой матери. Жара, город, середина дня, подхожу к продуктовому рынку, такова осознанная необходимость. Оттуда катят свои тележки пожилые женщины с выражением трагического удовлетворения на лице. На бетонных фонарных столбах, как плевки, – приклеены «рекламные» листки. Навязывают работу, автошколу, псориаз… И кажется, что деваться некуда, что эта реальность – приговор. Время, место, образ действия, – вот они, мои единственные! Непонятно только, почему все-таки все это вызывает такую тоску. Ну, что, пальма облезлая, нестерпимо яркие краски одежды плосколицых и узкоглазых велосипедистов, погруженные в тяжелые запахи или пусть даже ароматы, – было бы намного лучше? Сразу спали бы тонны с души, появилась бы, откуда ни возьмись, «легкость в мыслях необыкновенная»? Не говоря уж о легкости движений. Неужели? Нет, что прекрасная природа быстро бы наладила отношение к жизни, это, конечно, факт. Прекрасная природа – неопровержимый аргумент. И тут вполне хватило бы, да с избытком, не только несравненной Костромской области, но даже и скромно-прозрачной Смоленской. Но, вот тот факт, что лице-зрение даже таких мест, как говорится, не столь отдаленных, с течением времени стало событием недоступным, а характер течения времени закономерен – это опять клетка, клетка поверх клетки. Ну, понятно, большая-пребольшая клетка бытия у нас одна на всех, но сейчас персональная ловушка стала просто давить, жать, как башмаки меньше номером. Ясно, что после Экклезиаста стенать, да еще всерьез и с претензией произвести впечатление, – смешно-грешно. Да и «душно, душно мне» тоже уже было. Придумала, теперь надо стенать так – было уже, было!!!
Мы не знаем, кому нам сказать «не надо»…
Куда там жить не по лжи – хоть бы иногда думать, знать, чувствовать, что это и это – ложь, фальшивые мечты, легенды и мифы, что жизнь страшна и грозна, что мы живем, засунув голову не в песок даже, а под искусственную тонкую пленку, и даже там выдышали почти весь воздух, что никакого дешевого берега (Земля!!!) заведомо нет, а есть только плоды нашей деятельности и бездеятельности, наших мыслей и бездумности, наших чувств и бесчувственности.
Вера в Бога только дает силы верующему, а вовсе не означает автоматического вмешательства извне в нужный момент. Мы пронизаны Замыслом и Промыслом, но мы их не знаем. И потому в нашей жизни симуляции не меньше, чем халтуры, то есть лживых помыслов не меньше, чем ложной деятельности. И вот на фоне этой игры в жизнь наше общество то и дело бывает неприятно удивлено. Помните, как наша общественность взывала про «зевак» при военных действиях у Белого дома? Дикари, мол, пришли посмотреть… То есть любой, кто хотел хоть что-то увидеть своими глазами, а не судить о действительности по огонькам, трассирующим на темном экране телевизора, кто хотел стоять рядом с якобы реально происходящим в настоящую минуту в этой стране, – моральный урод. Другое дело, что они, эти неотомисты, почти ничего не узнали, ибо чтобы правильно увидеть, надо уже знать. Но, вовсе не собираясь никого идеализировать и прославлять, я бы не стала даже глупую попытку «дознаться» – презирать. Да уж что там! Все потом забылось, затмилось следующим громом среди ясного неба – откровенным Жириновским. С ним удалось связать все свои опасения за судьбу жизни на Земле. За эту самую жизнь не вызывает опасения ничто – ни война, ни будничная неукротимая халтура, приводящая к огромным жертвам, ни леденяще-игривые газетные сводки о родителях-садистах и т.п. Почему эффектное оформление неблагополучия так пугает? Почему теракты кажутся такими нелогичными? Может быть, кто-то действительно думает, что все хорошо, кроме высоких цен при низких зарплатах у одних и огромных деньгах у других?
