сердечко и как сильно обнимают её эти маленькие ручки, боясь отпускать маму снова.
Она судорожно думала, что делать. Прямо сейчас, было в её силах взять ребёнка и поехать к себе домой, наполнить его радостью детского смеха.
– Но что она скажет Лёве? – подумала она, – как мне признаться ему? Почему я не созналась в поездке; сейчас было бы проще принять решение. А что же скажут мои родные? Мама? Брат? Почему я не сказал им за три года, что у меня есть ребёнок? Как объяснить эту ситуацию? Сказать им, что ребёнок приёмный? Но как жить с этой ложью? А что, если Лёва бросит? Плевать! Нет. Он не бросит! Ведь он так сильно любит меня! Нужно время! Да, месяц! Всего лишь какой-то месяц! Малыш забудет об этом в считанные часы, как только мы приедем! Да, именно! Вместе! С папой! Мы его заберем с папой! Ведь комната не готова. Ничего не готово! А у ребёнка должна быть своя комната. В конце концов, нужно купить одежды, детское питание, опять же. Приедем с подарками и угощением, чтобы другим деткам не было так грустно.
Поцеловав малыша в макушку, Элеонора Арсентьевна поставила малыша на пол, и вышла из кабинета.
Малыш решил, что мама пошла собирать его вещи и сейчас вернётся за ним. По привычке, как делают все дети, малыш подбежал к окну, и случайно увидел, как мама спешит к калитке. От страха, что мама его забыла, малыш начал легонько стучать ладошкой по стеклу. Он хотел стучать громко, но боялся, что мама решит, что он балованный и тем более не вернется! Нет, мама не может забыть, сейчас вернётся! Детская ладошка прилипла к стеклу и готова была растопить его своим жаром. Слёзы безжалостно начали заливать глазки малыша. Адская боль, словно огромный грязный дикобраз, вероломно влезла в крохотное сердечко этого прелестного малыша. Он не мог произнести ни единого звука, и лишь только розовые пухлые губки немо повторяли слово «мама». Ведь он так прилежно себя вёл! Чем успел огорчить маму? Чем успел обидеть? Если бы только она знала, случись так, что у неё в это мгновение заболели бы сразу все зубы, самой нестерпимой болью, – то даже эта боль не была бы половиной той боли, которую сейчас испытывал малыш.
Алевтина остановилась… Она чувствовала взгляд малыша… Запах его волос, всё ещё стоял у неё в носу. Она понимала, если она сейчас обернётся, то уже уйдет отсюда вместе с ним…
Железная калитка закрылась за мамой стукнув так, будто она ударила по пальчикам малыша. Он вздрогнул и осел в комочек. Чёрно-белые мысли малыша, словно рой беспощадных злобных дикий пчёл, жалили детский разум малыша, не давая понять, почему мама его забыла.
Глава девятая
– Я не вернулась, ни через месяц, ни через год! Не спрашивай почему! – просипела хриплым голосом Элеонора Арсентьевна, – что скажешь, Марина Ивановна, презираешь?
Марина Ивановна посмотрела на Элеонору Арсентьевну взглядом, далёким от осуждения. Марина Ивановна была преисполнена состраданием и жалости к этой женщине.
– Даже самое мерзкое животное не бросит своего малыша, а я смогла, – голосом полным ненависти самой к себе, стиснув зубы, произнесла Элеонора Арсентьевна.
– Я знаю, как вы могли страдать, – Марина Ивановна подсела к Элеоноре Арсентьевна на кровать, – но пусть вас утешит мысль, что своим несчастьем вы осчастливили какую-то семью, усыновившую вашего ребёнка. Ведь я сама прошла через это, усыновив чужого малыша. Я не могла иметь детей, но благодаря неизвестной женщине, я обрела счастье называться мамой.
– Вы оправдываете мой поступок?
– Нет! Но я не берусь вас судить.
– Я сама себя осудила! Каждый день себя сужу. Недаром болячка прицепилась, – тяжело вдохнув, Элеонора Арсентьевна повалилась на подушку, – расскажите мне.
– Я даже не знаю, что вам рассказать, – смущенно заулыбалась Марина Ивановна.
– Вы сказали, что ребёнка усыновили? Мальчик?
– Да, мальчик! Василёк!
– А! Ну да! Вы же говорили.
– Мой Петя всегда хотел детей, с первых дней, как мы начали встречаться, он говорил, что мечтает о большой семье. Но, своих детей нам не суждено было иметь. Мы прожили лет пять, прежде, чем решили ребёнка усыновить. Петя предложил. Вначале я растерялась, не могла свыкнуться с мыслью – как это чужого ребёнка взять. Нас у мамки было шесть ртов, и все свои. А тут чужой. Потом-то я поняла, что чужих детей не бывает, но когда Петя предложил ребёнка взять – я растерялась. Наверное, так и не решилась бы, но стыдно было перед мужем. И детей не могу ему родить, и брать отказываюсь. Он девочку хотел, говорил, что мне помощница будет на старости лет, а вышло на оборот. В одном доме отказали, во втором детки по возрасту не подходили, либо слишком маленькие, либо уже взрослые. Обычно как – хотят, чтобы ребёнок уже подросший был, но чтобы ничего не запомнил. Года два ездили, я уже отчаялась, а Петя верил. Только из-за Пети я не отступала, видела, как это ему важно. Ну, а потом, нас направили в один детский дом, сказали, что там много девочек-отказниц. Я уже была готова взять грудничка. Нас встретила заведующая, на улице. Много говорила, рассказывала что-то, я даже сейчас уже и не помню про что. С ней больше Петя говорил. А она всё ко мне оборачивалась, и говорила: «мама должна будет», «маме следует». Думаю, она понимала, что папа больше заинтересован, но тогда именно она пробудила во мне желание называться мамой. До неё меня ещё никто так не называл, то есть как о свершившемся факте.
Я на что-то отвлеклась, гляжу, а Петя с заведующей уже вошли в здание, ну, я следом, за ними. Вошла, а их нет, пошла по коридорам, и тут, откуда он только взялся, выскочил мальчик, увидел меня, да как закричит: – «мама»! Да так громко, так звонко. А глаза синие, синие, как васильки. Подбежал, обнял меня и не отпускает! Так с ним я и вошла в кабинет заведующей! – улыбнулась Марина Ивановна, промокнув слёзы платочком, – домой мы вернулись втроем.
– Привыкли?
– Сразу! Жизнь наполнилась смыслом. Раньше много раз приходилось слышать, что трудно привыкнуть к чужому ребёнку, но это не так. Даже к котёнку привыкаешь – любишь, а как ребёночка не полюбить?! Через месяц мы даже и не думали, что это не наша кровь, он был нашим ребёнком всецело! И Василёк привык сразу. Только боялся, что я его верну обратно, всё спрашивал перед сном: – «Я с тобой проснусь
