Худово деловито «принял» и стал разгребать бумаги на своем столе, мурлыкая себе под нос: «Сейчас, сейчас мы их отыщем, сейчас, сейчас мы их найдем…»
— А… На, вот они… Ну, так что тебя интересует?
— По отцу… Сергей запнулся и поправился:
— По мужскому трупу… Куда были удары и как наносились?
Худово снова замурлыкал, читая свои каракули: «Удары, удары, удары…»
— А, вот: два проникающих ранения — одно в область живота, другое — смертельное, в левую сторону груди, а наносились они снизу вверх!
— Антоша, ты ничего не путаешь? Не наоборот?
Худово оскорбление хрюкнул и дрыгнул мизинчиком в сторону рюмки. Последний жест предназначался Ларисочке, которая с готовностью налила «мерзавчика».
Худово возмущенно выпил спирт и зажевал колбасой.
— Ты меня просто обижаешь, старик… Не ожидал. На, если хочешь, прочитай сам!
Антоша протянул Челищеву листки со своими каракулями.
— Да нет, это лишнее, — ответил Челищев, вставав с табуретки. — Ладно, без обид. Поехал я.
— А может, «мерзавчик»? — легко простил Сергея Худово.
— Да, Сереженька, посиди с нами, — наваливаясь на плечо Челищева, проговорила Ларисочка. — Что ты сегодня такой злюка?
— В другой раз. Непременно. Пока. Челищев осторожно усадил Ларисочку на стул (чтобы за пазухой у нее не расплескалось) и ушел из кабинетика…
После разговора с Худово Сергей больше не сомневался в том, что покойный Миша Касатонов почти никакого отношения к убийству Челищевых не имел.
Почти — потому что Миша был каким-то образом связан с теми, кто уговорил его взять вину на себя. А вот эти «кто-то» должны были знать, кто убивал и почему. Касатонов не мог оговорить себя просто так, ему могли передать приказ только те, кого он знал и боялся…
Кто они? Сергей закрыл глаза и попробовал представить себе этих людей, но подсознание рисовало только какие-то жуткие темные силуэты… Челищев вздохнул и снял телефонную трубку.
— Степа, привет, это Сергей Челищев… Да, спасибо… Давненько мы с тобой книжки не смотрели… Давай сегодня в 18.00, на обычном месте… Лады!
Сергей звонил Степе Маркову, оперу из ОРБ. Марков учился на юрфаке двумя курсами позже Челищева. Нельзя сказать, чтобы они были большими приятелями, но знали друг друга хорошо. Они поддерживали взаимовыгодный контакт, изредка обмениваясь информацией. Пару раз Челищев кое-что подсказал Маркову. Один раз это «кое-что» спасло Степу от неприятности. Они встречались обычно у Финляндского вокзала, на книжных развалах. В принципе, особой необходимости в такой конспирации не было, но руководство каждого правоохранительного органа не особенно приветствует тесные внеслужебные контакты с людьми из другого ведомства. В каждой избушке есть не только свои погремушки, но и свои маленькие и большие тайны, которые вовсе ни к чему выносить из этих самых избушек. Поэтому Челищев и Марков встречались на книжных развалах как шпионы и постоянно шутили по этому поводу, понимая, что в каждой шутке — только доля шутки…
— Степа, мне нужно полностью прокинуть одного покойника. Убиенный был бандитом, из молодых. Как раз по вашему ведомству, — говорил Челищев Маркову, — разглядывавшему томик Чейза. — Мне нужно знать, из какой он группировки, кто там над ним стоял, ну и все такое прочее — как можно подробнее… Марков оторвался от Чейза и посмотрел на Челищева.
— А покойничек питерский был?
— В том-то и дело, что нет… Из приехавших за счастьем. Притом недавно приехавших.
Степан скривил нос и с сомнением покачал головой.
— Да, я понимаю, что вы не волшебники… Но вдруг? Это мне лично надо. Очень! Марков вздохнул и прищурился:
— Разве что только для тебя!… Попробую что-нибудь!
— Лады! Заметано! Заранее благодарю. Только пробуй, если можно, побыстрее… Я боюсь, и так времени слишком много потеряно…
Прошло еще несколько дней, и однажды после обеда к Сергею в кабинет заглянула баба Дуся, которая стрельнула у Челищева сигаретку и, затянувшись дымом, сказала:
— Машка-то Плоткина — дело в архив отписывает…
— Какое дело? — не сразу понял Сергей.
Баба Дуся вздохнула, покачала головой и ушла.
Сергей, конечно, уже понял, что в архив списывают дело об убийстве Челищевых — как раскрытое. Убийца — Касатонов — был пойман, вину признал и погиб во время попытки к бегству. А расхождения в его показаниях с данными экспертизы? Кто с этим будет возиться, кто обратит на это внимание?
Понимая все это, Челищев все-таки пошел к Плоткиной.
Мария Сергеевна что-то писала и радостно, по-доброму заулыбалась Сергею.
— Заходите, Сереженька, садитесь… Садиться Челищев не стал. С иронией посмотрев на Плоткину, он зло спросил:
— В архив, значит? — и кивнул на нетолстую папку.
— А что? Дело раскрытое, ясное… Есть, конечно, кое-какие огрехи, но — где их нет?
— Угу… Раскрытое, значит… А можно мне дело полистать немного?! — протянул было руку к папке Сергей, но Плоткина накрыла ее своей рукой.
— Сергей Александрович, я понимаю, погибли близкие вам люди… Когда могла, я шла вам навстречу… Ничего хорошего из этого, как видно, не вышло… Я позволила вам быть на эксперименте — а ведь это после вашего прихода Касатонов вдруг решился на побег…
— Что?! — оторопел Челищев. А Плоткина вдруг посмотрела на него холодно, без всякой пенсионной доброты в глазах:
— Вам что-то не нравится, Сергей Александрович?
Сергей постоял немного, дергая щекой, и кивнул:
— Да, Мария Сергеевна. Мне все не нравится!
И шарахнул дверью кабинета Плоткиной.
Вызов к Прохоренко не заставил себя долго ждать. К Челищеву прибежала взволнованная Воронина и, испуганно тараща круглые глаза, пролепетала:
— Сережа, тебя к шефу… — Юля понизила голос и добавила: — Злой, как черт! Ты что, натворил что-нибудь?
Сергей смял окурок в пепельнице и буркнул:
— Нет, только собираюсь натворить… Сейчас буду.
Николай Степанович разгуливал по своему кабинету со скоростью, явно превышающей скорость его обычно плавной степенной походки. Руки Челищеву на этот раз он не подал и сесть не предложил.
Челищев молчал, предпочитая, чтобы разговор начал Прохоренко. «Ишь ты, какие мы сердитые-то… Ну давай, Козявочник, начинай меня прорабатывать. С чего начнешь? Не иначе как со сторожа-упокойничка…» — усмехнулся про себя Сергей.
— Сергей Александрович! — словно угадав его мысли, развернулся к Челищеву Прохоренко. — Что у вас со сторожем «Кристы»? Почему затягиваете? Вам по срокам уже давно пора на 201-ю выходить, но вы, видимо, заняты более важными делами, и на вашу непосредственную работу времени не остается… Мне непонятно, почему вы занимаетесь личными вопросами в ущерб служебным?!
Челищев, подавляя поднимающееся раздражение, ответил;
— Я не личными делами занимаюсь… Но Прохоренко, поднимая тон, перебил его:
— Вы не в частной лавочке работаете, Челищев! Если вам частным сыском заниматься хочется — пожалуйста, никто не держит! Лицензию получайте — и вперед! Но и тогда вам никто не даст права оскорблять наших заслуженных работников. Мария Сергеевна не заслужила хамства от вас, который вдвое младше нее по возрасту! Да она в прокуратуре работала, когда вас еще на свете не было! Плоткина душой за дело болеет, и мы никому не позволим так с ней обращаться!
— »Так» — это как? — спросил Челищев, но Прохоренко продолжал свою гневную речь, не обратив на реплику Сергея никакого внимания.
— Впрочем, вы не только с нашими сотрудниками конфликтуете, но и оскорбляете представителей других ведомств, поднадзорных нам, что вдвойне безнравственно.
— Кого это я оскорбляю?
— Чернов, которого вы незаслуженно облили грязью, прилюдно причем, с отличием закончил школу милиции, этот офицер на хорошем счету, и вам никто не…
Кровь бросилась в голову Сергею, когда он вспомнил жалкое лицо Чернова, ковылявшего с пистолетом к остывающему телу Касатонова… Уже не очень отдавая себе отчет в последствиях, Челищев хрипло спросил, как выплюнул:
— Что с делом Челищевых делать будете? В архив прятать?!
Николай Степанович словно поперхнулся, побагровел и рявкнул:
— Вы забываетесь, Челищев! Сергей сдавленным голосом, чтобы не заорать от ненависти и злобы, прохрипел-прокаркал:
— Это вы, похоже, давно забыли, где работаете и для чего… Прохоренко был уже не багрового, а какого-то нехорошего синеватого цвета:
— Ах ты… щенок! Не хочешь работать — никто не держит… Клади удостоверение на стол — и куда угодно!
Челищев внезапно успокоился и с интересом посмотрел на Прохоренко:
— А что это вы так занервничали, Николай Степанович? На «ты» перешли… Это у вас в Воронеже так принято?!
