Мы шли уже несколько часов, так и не встретив ни одного ручейка, ужасно устали и шагали машинально, в сонном состоянии. В конце концов наши ноги отказались повиноваться. Усталость, голод, жажда и потребность в сне одержали верх. Следовало сделать привал.
Место, где мы находились, отнюдь не подходило для стоянки. Тропа здесь была чрезвычайно узкой и вилась вдоль бездны. Мы растянулись на земле, усеянной острыми камнями, стараясь сквозь дремоту не забывать о том, что лежим на краю пропасти.
Еще не рассвело, когда мы с Йонгденом взвалили на спины свои котомки, заменявшие нам подушки, и продолжили путь через лес, ускорив шаг, насколько это было возможно, стремясь отыскать ручей до того, как придется укрыться в чаще на целый день.
Вскоре у нас начались своего рода гонки с солнцем: казалось, что оно спешило взойти над вершинами гор, преграждавших путь его лучам, а мы старались опередить светило, стремясь преодолеть как можно более значительное расстояние до того, как его свет станет слишком ярким. Божеству суждено было одержать победу. Оно появилось над одной из вершин, скрытой от наших глаз листвой больших деревьев, под сенью которых мы шагали, и вскоре, поднимаясь ввысь, озарило и согрело лесную чащу. Давно было пора уйти с дороги. Люди, с которыми мы говорили ночью, могли нас догнать; тогда неизбежно завязалась бы долгая беседа, посыпались бы бесконечные вопросы и, что хуже всего, нас увидели бы при свете дня.
За дочё[16] окруженным флагами с мистическими надписями, простиралось какое-то небольшое плоскогорье. Мы пробрались туда сквозь кусты и оказались полностью укрытыми от взглядов тех, кто будет идти по дороге паломников. Мы нашли надежное укрытие. Но у нас по-прежнему не было воды. Устремив взгляд вниз, в незримую глубь долины, я заметила голубоватый дым, клубившийся между деревьями; когда я прислушалась, до меня донеслось отдаленное журчание бегущей воды. Видимо, путники или дровосеки устроили там утреннюю трапезу. Мысль о людях, которые ели и пили, усугубила страдание наших пустых желудков; Йонгден, не выдержав, решил рискнуть, взял котелок и вышел на дорогу, направляясь за водой.
Оставшись в одиночестве, я спрятала наши котомки под ветками, растянулась среди опавших листьев и усыпала ими свою одежду. Я так хорошо замаскировалась, что любой странник, бредущий по лесу, прошел бы мимо в двух шагах, не заметив меня. Даже Йонгден с трудом отыскал меня, когда вернулся с водой.
Мы с моим спутником отправились в путь в китайских платьях, которые носили во время путешествия по Китаю. Эта одежда не привлекала к нам внимания. Даже если бы меня увидел кто-то, с кем я уже встречалась или кто так или иначе распознал во мне иностранку, мой наряд не вызвал бы подозрений относительно наших планов. Большинство иностранцев, обитающих в отдаленных районах Китая, заимствовали свой костюм у здешних жителей.
Добравшись до этого места, мы могли с полным правом полагать, что отныне на нашем пути будут встречаться только совершенно незнакомые люди: тибетские паломники. Следовательно, лучше было затеряться в их толпе в качестве заурядных арджопа.
Арджопа называют паломников, в большинстве своем монахов, странствующих пешком с поклажей; эти люди тысячами бродят по Тибету, посещая места, которые издавна по какой-либо причине почитаются как святыни.
Среди них можно видеть некоторое количество подлинных бедняков и даже профессиональных нищих, маскирующихся под паломников, чтобы заполучить более щедрые дары; однако у большинства арджопа есть дом в родных краях и средства к существованию; тем не менее их доходы слишком незначительны, и они не могут позволить себе такую роскошь, как животные для верховой езды.
Я решила переодеться арджопа, так как в этом обличье, как ни в одном другом, можно было передвигаться, не привлекая к себе внимания. Йонгден — подлинный и образованный лама — должен был превосходно сыграть свою роль, а его престарелая мать (то есть я), которая предприняла не одно долгое паломничество по причине своего благочестия, не могла не показаться приятной особой и не вызвать к себе сочувствие.
Эти соображения определили мой выбор. Признаться, меня бесконечно привлекала полная свобода арджопа, которые не обременены заботами, связанными со слугами, лошадьми, багажом, и спят каждую ночь, где им вздумается, на свежем воздухе.
Теперь, когда десятимесячный опыт[17] позволил мне оценить и радости, и лишения, и тяготы этой красочной жизни, я полагаю, что более восхитительную жизнь невозможно себе представить, и считаю самыми счастливыми днями то время, когда я брела по горам и долинам чудесной Страны Снегов с нищенской сумой за спиной.
После обильной трапезы, состоявшей из тсампа, сушеного мяса и чая с маслом, мы опять натянули тибетские одеяния. Я отнюдь не могу сказать, что мы замаскировались: Йонгден вновь облачился в платье ламы, которое носил со времен юности; я же в течение многих лет одевалась на тибетский лад. Единственное новшество заключалось в нарочитом убожестве наших костюмов.
Некоторые затруднения возникли с головным убором. Покидая Амдо, я не захватила с собой тибетской шляпы, рассчитывая купить ее в Атунцзе, но обстоятельства вынудили меня следовать иным маршрутом, и на пути не оказалось ни единой лавки, торговавшей этим товаром.
Пока что старый красный кушак заменял мне головной убор. Я обмотала им голову, и он отдаленно смахивал на чалму женщин Луцзе-Кьянга. Красный цвет пояса, вместо традиционного голубого, не должен был вызвать нареканий, ибо эта замена была оправдана моим положением — я выдавала себя за вдову некоего нагспа.
Сапоги с немного загнутыми носками, купленные в Кхаме, а также ткань моего платья, изготовленная в этой провинции, соответствовали местности, из которой мы пришли, и служили мне свидетельством о гражданстве.
Несколькими годами раньше я обрезала волосы. Решив отправиться в путь в светском платье, я стала отращивать волосы, но они были гораздо короче традиционных косичек, которые следует носить по тибетскому обычаю. Многие жительницы Тибета сталкиваются с той же проблемой, и они преподали мне урок. Волосы яка, припасенные для этой цели, дополнили мою прическу, и чтобы ее коричневый цвет гармонировал с черной как смоль гривой, я натерла свою шевелюру палочкой китайской туши, слегка смоченной в воде.
Массивные серьги очень сильно изменили мой облик. В довершение всего я напудрила лицо[18] смесью из толченых углей и какао. Признаю, что это странный состав, но театральные поставщики, у которых я могла бы раздобыть более изысканный грим, еще не открыли филиалов в тибетских лесах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
