Барт задал этот вопрос тоном, в котором звучало нечто среднее между сомнением и удивлением.
– Ван-Ин – лучший, – решительно ответил Версавел. У него не было никакого желания входить в клинч с главным инспектором полиции. Это объяснялось тем, что у Барта была дурная репутация. Везде, где бы он ни появлялся, пытался посеять раздор. Некоторые коллеги были даже уверены, что у него «не все дома». Тишину нарушал лишь звук капающего кофе.
– Тем не менее я слышал, – прошептал Барт с фальшивой улыбочкой, – что…
– Меня ни черта не интересует, что вы слышали.
Барт испугался реакции своего подчиненного. Его ноздри начали раздуваться. Ему стоило бы прочитать этому Версавелу нотацию.
– Легок на помине, – облегченно вздохнул Версавел, когда Ван-Ин вошел в кабинет 204. – Удачно съездил?
Ван-Ин тайком запихнул в рот конфетку «Шокотофф». Он почти умирал с голоду. Пока Версавел подавал кофе, Ван-Ин докладывал. Барт жадно слушал.
– Думаю, я допрошу этого Вандале. Это, конечно, может оказаться совпадением, но, по словам судмедэксперта, Герберт был убит между 1985 и 1986 годами.
– А Вандале подарил НКО загородный дом в 1986 году, – добавил Версавел на автомате. Преимущество долгих лет интенсивной работы с кем-либо заключается в том, что через некоторое время вы можете читать мысли друг Друга.
– Что-то в этом роде, Гвидо. И это не дает мне покоя.
Версавел осторожно помешивал кофе. Фамилия «Вандале» переносила его назад в тот период времени, о котором он сохранил невероятно добрые воспоминания.
– Может быть, Джонатан сможет нам помочь.
«Какой еще к черту Джонатан?» – хотел спросить Ван-Ин.
– Если я не ошибаюсь, Джонатан до 1989 года работал на Вандале. Он долгие годы занимался его бухгалтерией.
– Один из твоих дружков?
– Очень давний, – ответил Версавел, и его глаза хитро блеснули. – Я позвоню ему?
– Бедный Гвидо. Ты пойдешь на все ради службы королю и отечеству.
Барт дважды бросил взгляд на Ван-Ина, как пигмей, который видит Атомиум[13] в первый раз.
– Тогда договорились, – просиял Версавел. – Я ему сейчас же позвоню.
Каждый вторник Ван-Ин и Ханнелоре ходили вечером в ресторан «Хеер Халевэйн» на Валплейн-сквер. Диета диетой, а этот вечер оставался бастионом, который невозможно было сдать. Ханнелоре была помешана на жареных стейках, которые там подавали, а у Ван-Ина появлялся уважительный предлог, чтобы безнаказанно распить бутылку медока[14].
Маленькая идиллическая площадь – по словам знатоков, одно из самых романтичных мест в Брюгге – оживленно гудела. Официанты в длинных фартуках профессионально исполняли свои номера. Туристы одобрительно кивали. Ведь иностранцы чувствовали себя в Брюгге как дома. Здесь выполняются все их прихоти. Даже когда они привередничают, неутомимые официанты принимают заказы на языке их страны. И если уж когда-то у них вылетает ругательство на местном диалекте, посетители добродушно над ними посмеиваются. Это необходимо для местного колорита, чтобы можно было почувствовать себя путешественником по чужим краям.
Маленькая терраса ресторана «Хеер Халевэйн» была битком набита. В отличие от других баров и ресторанов на площади в этом месте говорили преимущественно на диалекте Брюгге. Здесь не было хлещущих пиво немцев, болтающих без умолку французов, бороздящих Евротоннель англичан, невоспитанных американцев или мчащихся на запах пищи голландцев.
Сюзанне вышла поприветствовать их лично. Ван-Ин знал хозяйку ресторана уже много лет. Она чмокнула его в щеку. Раньше их поцелуи были другими. На их с Ханнеллоре любимом столике красовалась табличка. На ней значилось: «Зарезервировано».
– Дополнительную порцию маринованных корнишонов, я полагаю, – сказала Сюзанне, подмигнув.
Ханнелоре удовлетворенно кивнула. Ван-Ин галантным жестом отодвинул для нее стул. Она села и расправила платье.
– Ты выглядишь как восемнадцатилетняя девочка, – заметила Сюзанне.
– Сью, не преувеличивай.
– Я не преувеличиваю. – Она говорила это всерьез. Ханнелоре действительно выглядела так, что дух захватывало. Платье скрывало тело, за которое Пифиада[15] пошла бы на убийство. Хотя казалось, что Ханнелоре искренне преуменьшила комплимент, но он точно не оставил ее равнодушной.
– Иди сюда. Потрогай. Он только и делает, что толкается ножками.
Она пригладила платье. Сюзанне нагнулась и положила руку на живот Ханнелоре. Ван-Ин сидел рядом и смотрел.
– Это надо действительно почувствовать, чтобы поверить, – радостно провозгласила Сюзанне.
Ван-Ин выпрямился и надул живот:
– А что ты думаешь о моем?
Сюзанне повернулась. По веселым морщинкам в уголках ее глаз он понял, что у нее заготовлена острая реплика.
– Восемь месяцев. Или я ошибаюсь?
– И все же мой бедняга очень старается. Скоро он будет весить меньше, чем я. – По тону Ханнелоре было невозможно понять, шутит она или нет.
– К счастью, в твоем случае это явление временное. Он же от своих излишков не может избавиться уже двадцать лет, – ухмыльнулась Сюзанне.
Все на террасе, кто прислушивался к их разговору, рассмеялись. Ван-Ин смотрел на обеих женщин с видом нашкодившего щенка. Ханнелоре утешительно его обняла и звонко поцеловала. Многие мужчины с удовольствием отрубили бы себе мизинец, лишь бы оказаться на его месте.
Жареный стейк, весом триста пятьдесят граммов и толщиной в три сантиметра, был горячий, сочный и мягкий, словно сливочное масло. Ван-Ин с аппетитом уплетал запеченный картофель. С наслаждением он макал кусочек картошки в растопленное сливочное масло, потом все запивал бокалом «Шато Корконак» 1989 года. Ханнелоре жадно поглощала маринованные корнишоны и салат, заправленный кислым майонезом. От куска мяса в ее тарелке оставался еще маленький кусочек.
– Итак, есть вести с фронта? – Она подвинула Ван-Ину остаток своего стейка – угощение, которое он с жадностью принял.
– Не много. Пока мы не установим личность Герберта, это будет все равно что бродить в потемках. Зато сегодня утром я убедился, что наш земной шар полон спиногрызов. Одного из них зовут Тине. – Ван-Ин рассказал ей о визите в семью Вермаст.
– Хорошо, мы вычеркиваем это имя из нашего списка. Если будет девочка, назовем ее Годеливе. Доволен?
Из чистого разочарования Ван-Ин налил себе еще один бокал вина.
– А вот специалисты утверждают, что по прошествии времени дети становятся похожими на своих родителей, – подтрунивала она над ним.
– В таком случае я надеюсь, что он или она будет похож на тебя. Представь, что…
– Перестань, Питер Ван-Ин. Я пошутила. Ты вовсе не самый плохой вариант. Те же специалисты так же активно провозглашают, что отцы большинства гениев при зачатии были старше сорока лет. Если ты мне не веришь, посмотри потом в энциклопедии.
– Я это уже сделал, – признался Ван-Ин, надувшись. – Герр Гитлер тоже уже был не молод, когда родился Адольф.
– Опять мы туда же, – вздохнула она. – Закури побыстрее сигарету, тогда я по крайней мере на десять минут буду избавлена от твоего нытья.
Ван-Ин не заставил ее повторять дважды.
– Я бы на самом деле хотела знать, есть ли уже какие-нибудь новости о нашем скелете.
«Нашем» прозвучало жутковато.
– Я думал, что расследование ведет прокуратура, – промямлил он.
Ханнелоре широко улыбнулась. Она толкнула его ногой. Ван-Ин отреагировал не сразу.
– Ай, черт возьми. – Его рука исчезла под столом. С якобы перекошенным от боли лицом он массировал пострадавшую голень.
Сюзанне, наблюдавшая за этой сценой, посчитала этот момент идеальным для того, чтобы подать шоколадный мусс.
– Сделали больно? – усмехнулась она.
Ван-Ин молча накинулся на десерт. Только после того, как слизнул с ложки последнюю тягучую каплю шоколадного мусса, он продолжил разговор. Он рассказал Ханнелоре, что обнаружил в загородном доме Вермастов. Ван-Ин был талантливым сыщиком, он раскрыл уже не одно громкое преступление. Чаще всего он приступал к делу неортодоксально. Согласно его философии, каждый капиталист был настоящим или потенциальным убийцей. Ван-Ин приходил в экстаз, если ему удавалось пригвоздить к позорному столбу всеми уважаемого гражданина, и иногда забывал, что нужны неопровержимые улики для того, чтобы осудить подозреваемого. В современной борьбе с преступностью интуиция была так же бесполезна, как десять миллионов марок после Второй мировой войны.
– Только слабоумный продаст свою собственность, если знает, что там зарыто тело. А Вандале не слабоумный.
Ханнелоре отодвинула свой десерт в сторону. Ван-Ин жадно посмотрел на шоколадный мусс.
– Никто мне не помешает как следует допросить Вандале. Даже если он не имеет никакого отношения к Герберту. Мне любопытно, почему он непременно хочет строить из себя рьяного благотворителя.
Ханнелоре сознательно отказалась от обсуждения нормального судопроизводства Бельгии.
