Самой многочисленной была семья Полины: две дочери, сын и пятеро внуков. Муж тети Поли, Бенцион Айзин, относился к той весьма распространенной категории евреев, – фантазеров, которые всю жизнь находятся в активном поиске лучшей жизни, перебирая самые различные, порой удивительные, работы и специальности. Помню его довольно частые посещения моего отца и их длительные, очень многозначительные беседы. О чем говорили, я, конечно, не знал. Одна из дочерей Полины, Берта, все ее звали Брушей, преподавательница русского языка, жила с матерью и в то время холостым братом недалеко от нас: на Тургеневской улице между Казанским переулком и Николаевской улицей.
У Берты было двое детей, мальчики Леня и Юра. Старший Леня формально был моим племянником, хотя был младше меня всего лишь на несколько лет. Свои родственные отношения со мной он усвоил хорошо, и почти каждый день встречал меня у своей калитки – в школу я ходил всегда по Тургеневской – с громким криком “Дядя Юра!”. Вначале мне это даже льстило – не каждого ученика первого-второго класса называют дядей. Но потом, после того как меня начали высмеивать, я старался всячески избегать этих встреч.
Запомнился мой первый послевоенный приезд на море в 1951 году – в последние месяцы моей холостой жизни. У тети Сони уже гостила целая команда племянников: Эмма, Сусанна и Леня. Тем не менее, с большой радостью она включила и меня в состав своей маленькой, но безразмерной комнаты. Леня жаловался на девочек, на то, что они плохо помогают тете Соне. Я это тоже заметил. Леня окончил военное училище, стал кадровым военным, изобретателем. Теперь он со своей женой Стеллой и детьми Виктором и Наташей живет в Америке, в Калифорнии. Дети добились успехов как компьютерщики и как бизнесмены.
Мой двоюродный брат Иосиф, для родственников Яся (по еврейским обычаям изменять имена с некоторым сюсюканием), был значительно старше меня и до войны казался ужасно взрослым. Он закончил не то Автодорожный техникум, не то институт. Внешне, и не только внешне, очень походил на своего отца. Мы с ним в послевоенное время довольно часто встречались в Ростове, Ленинграде, Сочи и у него дома в Москве. Отец его жены Лили был коммерческим человеком и организовал в середине сороковых подпольное производство шелковых дамских головных платков. Яся, конечно же, ему помогал. Сначала все шло хорошо, семья богатела, но однажды, во время очередной поездки из Ленинграда в Ростов на студенческие каникулы, когда я зашел к ним в дом, вся семья хором поднесла пальцы ко рту – ничего не говори! Они все находились под наблюдением милиции. Отца вроде не посадили, но Ясю – фронтовика (и все его родные очень переживали это событие) исключили из партии. Такое горе и за что?!
Довольно давно, в конце семидесятых или в начале восьмидесятых, Яся с женой и двумя детьми – Борисом и Татьяной – эмигрировали в Америку и поселились в Детройте. До меня доходили слухи, что Борис успешно организовал какое-то дело, и Яся был одним из его служащих. Яся умер в девяностых годах.
Сарра (среди родных Соня) была младшим ребенком. Она родилась в первые годы двадцатого столетия. Получила высшее образование – врач-лаборант. До начала тридцатых годов жила на все той же Тургеневской, почти напротив дома Полины. Соня заболела астмой, и врачи порекомендовали ей сменить сухой ростовский климат на морской. Она переехала в Сочи, где прожила за вычетом военных лет более полувека. Но тетя Соня (я ее узнавал в персонаже Клары Новиковой) не представляла себе жизнь без заботы над максимально возможным числом ее родственников. Причем приглашаемые, нисколько сами не стесняясь, существенно стесняли тетю Соню, проживая с ней в одной комнате в довоенные годы в санаторном корпусе, а после – в ее собственной комнатенке с крохотным балкончиком, на котором едва помещалась одна укороченная коечка.
Раиса Сирота до войны жила в Одессе. Ее единственная дочь Юня вышла замуж за Иосифа Полянского, и я помню эту молодую счастливую пару, посетившую нас в Ростове. Помню и специальность Иосифа – инженер по консервированию продуктов, он мне много и с увлечением рассказывал о своей профессии, и поэтому я его образ навеки связал с консервной банкой. Юня с детьми, Мариной и Эмилием, после войны обосновались в Волгограде. Марина, которая меньше других пользовалась добротой и гостеприимством тети Сони, сыграла важную роль в конце ее жизни. Когда тетя Соня не могла уже работать и фактически ухаживать за собой, Марина вместе с мамой организовала обмен ее комнаты в Сочи на однокомнатную квартиру в Волгограде. Здесь Соня провела свои последние годы под ежедневной заботой добрых и внимательных людей.
Этля жила в Каменец-Подольске. У нее было два сына: Борис и Абрам. Дочь Абрама, Регина, училась в семидесятых годах в Ленинграде Здесь же она вышла замуж, и мы все: Нонна, Миша и я, были у них на свадьбе в каком-то ленинградском ресторане, где я познакомился со своим двоюродным братом. Жили они до начала перестройки в Тирасполе, иногда мы переписывались, но последние годы они замолчали. Скорее всего, уехали – у них после развала Союза там стало слишком “жарко”.
Так получилось, что именно семьи, примыкающие к роду Штеренбергов, оказались наиболее активными участниками и жертвами Великой Отечественной Войны. Вот, возможно, неполный список.
Муж тети Ривы, Абрам Слободкин, в воинском звании военврача 2-го ранга всю войну прослужил начальником военного госпиталя.
Муж тети Шифры и отец Сусанны, Илья Спектр, в 1941 году был призван рядовым и в 1942 году погиб под Сталинградом.
Муж тети Поли, отец Берты и Иосифа, Бенцион Айзин, летом 1942 года как еврей был расстрелян немцами в Ростове.
Муж Берты, отец Леонида и Юры, Арон Гамульский, рядовой, погиб на фронте, но неизвестно, где и когда.
Сын тети Поли, Иосиф, провоевал всю войну в авто механизированных войсках, награжден боевыми орденами и медалями.
Тетя Соня всю войну прослужила в полевом госпитале начальником лаборатории. Что такое фронтовой госпиталь, представить себе нетрудно. За мужество и безупречную работу она неоднократно награждалась. (В связи с наградами приведу здесь один рассказ тети Сони. Однажды какая-то из ее соседок по дому в припадке антисемитизма заявила тете Соне обычную байку о том, что все евреи во время войны укрывались от службы в армии. Тетя Соня ничего ей не ответила, зашла в свою комнату и вышла оттуда в своем кителе, увешанном боевыми орденами и медалями. Соседка обалдела).
Старший сын тети Этли Борис Шамис, профессиональный военный, был ранен в бою, помещен в госпиталь в Одессе, где был расстрелян немцами прямо на койке.
Младший ее сын, Абрам, во время войны окончил военное училище, два года воевал, награжден боевыми орденами, но поступить в военную академию, как еврей, не смог.
О моем отце Овсее рассказ будет впереди.
Никто из прямых или косвенных Штеренбергов, кроме нас, после войны в Ростов не вернулся.
Родные мамы
Когда и как оказалась семья моей матери в исконно казацком краю, в Области Войска Донского, я не знаю. Знаю только, что все дети родились уже в Ростове. В семье было восемь детей, четыре мальчика Лев, Борис, Александр и Давид, и четыре девочки Раиса, Мария, Сарра и Сусанна. Могу сказать, что все они были, как правило, русые или рыжие, с голубыми глазами и все высокого роста, особенно мужчины. Помню, однажды, до войны, у нас дома собралась компания родственников, и кто-то по пьяной лавочке предложил выстроиться по росту. Строй возглавляли гренадеры: Сема, Марк, дядя Лева, Соля, Натан, и замыкал его, конечно, мой отец, далеко не гренадер.
Первоначально семья проживала в Нахичевани – в то время пригороде Ростова. Коренные жители Нахичевани – армяне. Интересно отметить, что город и городской транспорт достаточно четко отделялся от этого пригорода – улица, условно их разделявшая, называлась Границей. Такое понятие существовало даже после войны, когда фактически Нахичевань была уже просто районом города.
По моим подсчетам, семья переехала в сам город на Донскую улицу уже в начале 20 века. Для них всех, и для меня в том числе, квартира на Донской – это родовое гнездо. Вышедшие замуж и женившиеся, сестры и братья, уезжали из родного дома. Все – кроме Бориса – он прожил на Донской со своей семьей до конца.
Квартира Либерманов помещалась на втором этаже, выходившем фасадом во двор дома. Из одной комнаты, в которой до отъезда в Москву жила Сусанна со своей семьей, можно было выйти на балкон, откуда открывался вид на Дон. А из окна очень симпатичной мансарды, лестница на которую шла из кухни, виделся не только Дон, но и левое очень низкое прибрежье вплоть до станции Батайск. Именно через это окно, как рассказывала моя мама, солдаты Белой армии, остановившиеся в их квартире, увидели наступавшие со стороны Батайска колоны красноармейцев и, оставив в печи недопеченный хлеб, стремглав удрали.
