— Я бы не хотела об этом. Королева довольно нерешительная особа, мягко говоря. Я выдержала девять лет при ней. Поверь мне, это выше человеческих сил.
— Но почему ты здесь? Отчего не поехала домой?
— Домой? — Ее глаза стали большими, взгляд гневным. — И куда же? Уж не к полковнику ли Машину? Он меня ненавидит как чуму и повсюду болтает, что я, мол, отравила его брата. Или, может, к моему отцу, в сумасшедший дом? Или к моей сестре Марии, которой своих-то детей нечем кормить, а есть еще Войка, Георгина, Никодим и Никола? До сих пор ей это удавалось, потому что я каждый год посылала ей семьдесят английских фунтов. Но как она сейчас выкручивается, я не представляю.
— И на что же ты сама живешь?
— Получаю свою пенсию как вдова, девяносто франков в месяц. Конечно, это немного. Тем более что сербская государственная касса часто сидит без денег и тогда пенсию просто не платит.
— Но королева! Ты, в конце концов, прослужила у нее девять лет! Она не может так просто…
Драга перебила его:
— Я же сказала, что не хочу говорить об этом.
Может ли он предложить ей деньги и не обидеть при этом?
— И что же ты собираешься делать?
— У меня нет никаких планов, — сказала она, пожав плечами. — Что будет, то будет.
Эта апатия вызвала в нем раздражение, и он резко сказал:
— Ты не можешь оставаться здесь.
Она оглянулась, как будто увидев комнату впервые.
— Что? На самом деле так плохо?
В дверь постучали. Драга соскочила с кровати, как будто ее ударили, и быстро повернула ключ в двери. Только тогда она спросила:
— Кто там?
Хриплый мужской голос ответил по-французски:
— Это я, Жюре. Какого черта ты заперла дверь?
Он стал дергать ручку двери.
Драгу охватило какое-то странное возбуждение.
— Не сегодня, месье Жюре, сегодня не подходит.
— Почему же не подходит?
— Я себя неважно чувствую.
Посетителя это не остановило.
— У тебя кто-то есть!
— Я правда себя плохо чувствую. Пожалуйста, уходите.
Жюре стал барабанить в дверь.
— Впусти меня, стерва! Открой, или я вышибу дверь!
Михаил, который до этого стоял как вкопанный, слушая перепалку, шагнул к двери. Драга преградила ему путь.
— Оставь. Сейчас консьерж выкинет его.
Как по команде, кто-то взбежал по лестнице и после энергичного обмена ругательствами и короткой драки незваный гость был изгнан. Подобно затихающему звону спускающегося в колодец ведра на цепи, стих постепенно и шум на лестничной клетке.
— Будет лучше, если и ты сейчас уйдешь, — сказала Драга, когда воцарилось спокойствие.
— Что ему было нужно?
Она отвернулась, давая ему понять, что для нее разговор окончен.
— Это не имеет значения. А сейчас уходи.
Затаенное отчаяние в ее голосе, трогающее сильнее, чем слезы, побудило его бережно, как будто он имел дело с вазой, которая вот-вот может разбиться, обнять ее.
— Я не могу оставить тебя в этой дыре. Позволь найти для тебя номер в приличном отеле.
Она высвободилась от него.
— Нет, большое спасибо. Здесь, конечно, не «Ритц», но меня устраивает. Во всяком случае, на первое время.
Он вынул из портмоне два банкнота по сто франков и положил их на комод. Она гневно посмотрела на него.
— Спрячь свои деньги! Король Милан не должен считать, что я принимаю подачки от его придворных подхалимов.
Он в ту же секунду понял, что под ее деланной любезностью кроется враждебность. По причинам, которые Михаилу были неизвестны, король Милан и Драга Машина годами находились в неприязненных отношениях. Дворцовые сплетники давали этому различные объяснения: она отвергла его притязания; она безуспешно пыталась делать ему авансы; безумная привязанность Наталии к Драге окончательно довела брак до разрыва. Теории подобного рода без устали смаковались в бульварных листках, копавшихся в дворцовых интригах.
Михаил спрягал банкноты в портмоне — даже у доброго самаритянина может когда-то лопнуть терпение.
— У меня нет привычки посвящать короля в личные дела. А вообще-то, кажется, что тебе деньги какого-то месье Жюре не так противны, как мои.
В сердцах он сорвал шляпу и плащ с гвоздя и шагнул к двери. Она преградила ему дорогу.
— Пожалуйста, останься еще на минутку. Я знаю, что ты хорошо относишься ко мне. Ты не такой, как другие — как Милан и Наталия. Ты не представляешь, чего я от них натерпелась. Что Милан дурной человек, я знала всегда, но Наталии я доверяла. Девять лет я была ее рабой, жизнь отдала в ее руки, делала все, чтобы только угодить ей. Но ее вилла в Биаррице совсем не была раем. В монастыре наверняка свободнее и веселее. По крайней мере, в монастыре приказы отдает не мегера, переживающая климакс.
— Почему же ты оставалась там девять лет?
— Не знаю. Может быть, по инерции, из чистого малодушия. После смерти Светозара Машина мне все давалось слишком легко. Впрочем, я очень любила Наталию, прямо-таки обожала ее. Пьер Лоти как-то сказал: «Она подобна греческой богине, она как Гера: так же высока ростом, но вдвое коварней. Если она пожелает, на нее начинают молиться, она становится неотразимой. И она потрясающе красива! Самая прекрасная женщина в мире».
— Тогда почему же ты не осталась?
— Меня уволили. Я должна была покинуть дом в течение часа. Едва мой багаж был брошен на пролетку, как в мою комнату уже заселилась некая мадемуазель Мика Оршкович.
— Но почему же? Что побудило королеву так поступить?
Она глубоко вздохнула, собираясь ответить, но в последний момент передумала.
— Я уже сказала, что не хочу говорить об этом.
В тот же вечер он повел ее ужинать — в ресторан, где встреча с королем Миланом была исключена. По этой причине она взяла у него сто франков, но лишь только для того, чтобы выкупить из ломбарда свои платья; она не хотела его опозорить своим видом бедной сироты.
Только после дюжины таких встреч Михаил заметил, что снова в нее влюбился. Было не так уж сложно влюбиться в Драгу. Он видел в ней идеальную спутницу. Несколько часов в ее обществе были равносильны прогулке в первый весенний день, когда наслаждаешься долгожданным теплом и царящей вокруг нежной зеленью. Часами она могла вести себя тихо как мышка, при этом всегда готовая делать все, что от нее ожидают: готовить, пришивать пуговицы, улаживать, что нужно уладить, — и всегда была готова к любви. После близости с ней Михаил чувствовал себя приятно расслабленным, как после хорошей партии в теннис.
Поскольку планы короля Милана были всегда неопределенными, Михаил снял для Драги меблированную квартирку на площади Этуаль. Она никогда не знала, в какое время он освободится, и поэтому почти всегда оставалась дома, ожидая условленного стука. Ни на минуту в эти недели, что они провели вместе в Париже, ее не покидало отличное настроение. Он поражался ее начитанности и образованности. В 1884 году у нее, кроме огромной жажды знаний, за душой ничего больше не было, но теперь, спустя тринадцать лет, она обладала вкусом и обхождением настоящей француженки из прекрасной семьи, не утратив при этом мягкости и гибкости славянки. Она одевалась на редкость элегантно, хорошо сознавая, что покупать дешевые вещи — платить двойную цену. Не много требовалось, чтобы содержать маленькую квартирку в порядке, и Михаилу стало ясно, что в соответствующих обстоятельствах Драга была бы превосходной хозяйкой. Кроме этого, он не сомневался в ее верности.
Их парижской идиллии пришел конец в мае, когда король Милан направился в Вену. Михаил успел осторожно прощупать настроение короля, убедился, что антипатия последнего к Драге Машиной по-прежнему неизменна, и поэтому делал все, чтобы эти двое не могли повстречаться. Милан остановился в Империал-отеле, где у него были постоянные апартаменты, в которые входил и номер для адъютанта. Драгу же Михаил поселил в отеле «У белого ягненка» в районе Леопольдштадт.
— Мой сын хотел бы, когда он в следующий раз будет здесь, взять меня с собой в Белград, — сказал Милан Михаилу вскоре после их прибытия в Вену. — Наверное, я соглашусь, эта цыганская жизнь меня утомляет. Пока Вы были в санатории, я обнаружил у себя любовь к ботанике. Если я вернусь в Сербию, то хотел бы жить не в Белграде, а в Топольнице, мечтаю там основать школу-питомник для селекции фруктовых деревьев. Она стала бы первым таким заведением в Сербии. Да-да, я вполне могу представить себе, что до конца моих дней буду передавать молодым агрономам мои скромные познания по выведению новых сортов фруктов и цветов.
Несмотря на всю свою преданность бывшему королю, Михаил на этот счет имел самые серьезные сомнения, так как было абсолютно ясно — осуществить намерения Милану никогда не позволят. После своего отречения он получил от России два миллиона франков с условием, что его нога никогда не ступит на сербскую землю. Хотя Милан не был человеком, который всегда держит слово, он не мог не понимать, что и русские не выбросят на ветер свои два миллиона. Их не введет в заблуждение внезапная любовь Милана к ботанике, они, естественно, прежде всего подумают, что на самом деле он намерен сместить своего сына с трона. В результате отдел Азии в русском министерстве иностранных дел, в чьем ведении находилась и шпионская деятельность на Балканах, приложит все силы, чтобы изгнать старшего Обреновича из Сербии. Частые переговоры Милана с австрийским министром иностранных дел графом Голуховски и не менее частые обеды у императора Франца-Иосифа никак не способствовали усилению любви русских к нему.
